Клятва - Мария Сакрытина

- Да, Ваше Величество.

- А как, кстати, твой сын? – словно между прочим поинтересовалась королева Запада. – Я слышала, Дар разрушен.

- Да, госпожа, - Дар мне было жалко. Очень. Я год его обставляла, сама, по всему миру скупала диковинки, искала мастеров – и только для того, чтобы какие-то мерзавцы пришли и всё взорвали? – С Николасом всё в порядке. Он успел исчезнуть до нападения, - а ты, старая дура, думала, я не научу сына банальной самозащите – после того, что ты с нами сделала?!

- Смышлёный мальчик, - Хеления отлично умела носить маску, разочарования в её голосе я даже не услышала. – И где он сейчас?

- Не знаю, Ваше Величество, - честно отозвалась я. – Но он в безопасности, - и уж точно большей, чем рядом с тобой.

- Ну-ну, милая, - откликнулась Хеления. – Когда я закончу с Мальтией, ты найдёшь людей, с которыми твой сын в безопасности, и убьёшь их. Поняла?

Старая стерва, да ты раньше сдохнешь!

- Да, Ваше Величество.

- Но после Мальтии – ты последнее время слабеешь на глазах, не хочу, чтобы война из-за тебя сорвалась. Ну вот что это – дала себя поймать, чуть не умерла… Да, и вот ещё: убей Виттория, он мне надоел.

- Да, госпожа, - с удовольствием!

Иногда, когда у меня просыпалась совесть, я вспоминала, что Хеления стала такой, потому что я ей позволила. Я, можно сказать, её к этому подтолкнула, я и моя сила. Впрочем, не сильно-то она и сопротивлялась. Философские трактаты, особенно посвящённые Матери, наперебой советовали пожалеть врага, падшего человека, поддавшегося искушению.

Но я никогда не могла жалеть Хелению.

С годами и совесть меня мучила всё реже. И она совсем меня не мучила, когда на Совете я слушала военные планы, потом получала указания от самой Хелении и прекрасно знала, что на этот раз сделаю так, как хочу.

И совсем уж совесть молчала, когда я пришла в спальню к Витторию, и тот, выглянув из-за плеча голой блондинки, успел лишь схватиться за кинжал.

Блондинке я заплатила десять золотых – так или иначе, у всех нас своя работа.

(Из личного архива герцога Ланса де Креси)

Никки, как выяснилось, походил на меня не только внешне. Я понял это в первом же трактире, где мальчишка, до этого торжественно пообещавший не колдовать у всех на глазах, превратил наш столик в зайца (деревянного с ножками от стола вместо лап) – чтобы доказать мне, что он это умеет. А потом, когда я долго и не вполне успешно пытался доказать хозяину, что стола тут никогда не было, вернул мебель обратно. Трактирщик посмотрел на меня, на стол, на улыбающегося Никки, покрутил пальцем у виска и настоятельно посоветовал искать другой трактир – ибо «тут скоморохам не рады».

- Пап, я больше не буду! – по дороге до следующего города убеждал меня Никки. – Честное слово! Ну не расстраивайся!

К Мальтии мы условились, что он не будет читать мои мысли, пугать людей и – о, Девятка! – летать. Никки капризничал, закатил грандиозную истерику, сбежал в пограничном Хосте и нашёлся у храма Девятки с протянутой рукой. Слепому «сиротинушке» подавали хорошо, а меня чуть не забросали камнями, когда я пытался «сиротинушку» утащить.

Как Элиза с ним справлялась?..

- А мама меня сильнее, - грустно сообщал Никки, когда я восклицал это вслух. И тут же добавлял: - А я тебя не читал, я просто догадался!

Догадливый ты мой!

Не было никакой возможности его спрятать – и то, о чём говорила Элиза про «украдут» и «соблазнят» оказалось совершеннейшей правдой. Если я не ошибаюсь по дороге в Мальтию Никки крали три раза. Два раз он вернулся сам, гордо продемонстрировал мне набитые серебром кошельки и пропускные грамоты с Севера и Востока, выслушал лекцию про «воровать нехорошо», нагло ухмыльнулся: «Да ладно, пап!» и продолжил безобразничать.

Когда я в третий раз догнал его похитителей, видят боги, мне хотелось перед ними извиниться! А Никки впервые нарвался на серьёзный разговор – после которого у него и случилась истерика, наполовину показушная. Но надо было объяснить мальчишке, что издеваться над «плохими» людьми нельзя, ибо они тоже люди. И да, связывание, подвешивание на дерево, игры в догонялки и лошадки с заколдованными беднягами – это тоже издевательство.

На границе с Мальтией нас встретили Арий и мои гвардейцы. Целитель поймал летающего Никки и со словами «милостивая Матерь, всепрощающая» связал ему руки какой-то расшитой тряпкой. Никки надулся, целый вечер ехал молча, и только укладываясь спать завёл старое «я больше так не буду». Тронутый, я пошёл за Арием – ни я, ни Никки тряпку снять не могли.

Целитель выслушал слёзную речь на бис, молитвенно сложил руки, кивнул – и битых полночи читал Никки проповедь, после которой мальчишка так впечатлился, что до самой столицы вёл себя вполне пристойно. Пара эскапад на лошадях – «я тоже верхом умею» – наверное, не считаются.

Слепота ему, кстати, почти не мешала. «Пап, а можно я посмотрю твоими глазами?», - было для него обычным вопросом. И это меня он хотя бы спрашивал. Я не сомневаюсь, что другим он лез в голову без спроса. А если вдруг «других» не было – волколак Элизы, прячась, всегда следил за ним, как когда-то за мной. И его Никки эксплуатировал на всю катушку. Так, он чуть не спустил демона на деревенских мальчишек неподалёку от столицы – те посмели дразнить его слепым пнём. «Ну я же их не заколдовывал!» – вопил он потом. А то, что я еле успел волколака отогнать… Успокаивал их, а заодно и всю деревню, собравшуюся идти на демона с вилами, Арий. И остаток ночи увещевал Никки. Это и угроза оставить его вместо Пчелиной Заводи в храме Девятки с целителем наедине, на Никики подействовало. Он теперь корчил из себя такого несчастного «сиротинушку», что ей-ей, если б не знал – сам бы повёлся.

Я волновался за Валерия. Да, нашему королю было всего восемь, но он панически боялся чародеев и запросто мог выслать Никки из Мальтии, а то и приказать его убить – несмотря на всю привязанность ко мне. В конце концов, он был нашим королём, а я всего лишь командовал его гвардией. Наша «дружба» строилась на том, что я знал своё место – всегда.

Валерий встретил нас очень холодно. На меня не смотрел, зато оглядывал Никки как опасную, но любопытную зверушку. А, насмотревшись, официальным тоном начал:

- Герцог де Креси, - он никогда так меня не называл, даже на церемониях. – Извольте напомнить, зачем я посылал вас на Запад?

У меня ухнуло сердце – я чётко осознал, что сейчас слуги, двор и парочка послов, присутствовавших при аудиенции, увидят весьма занимательную сцену меня, валяющегося перед троном на коленях и упрашивающего Его Величество позволить мне оставить сына. И уже представлял ухмыляющиеся рожи наставников Валерия, которых я должен был выслать из столицы после приезда… Когда Никки, вдруг отпустив мою руку, спокойно пошёл к ступенькам трона. Конечно, гвардейцы тут же скрестили перед ним копья и, конечно, по всему залу раздался тихий звон вынимаемых из ножен мечей. Никки покосился на гвардейцев, хихикнул и замахал рукой. Тут же наступила звонкая, на ощупь ощутимая тишина. Стража оцепенела, придворные, послы, слуги, - все. Кроме меня, короля и, конечно, моего сына.