Жизнь в эпоху перемен. Книга вторая - Станислав Владимирович Далецкий

тихо пришёптывала, а что, и не разобрать. Когда Иван Петрович закончил работу, Фрося встала с просветленным лицом и тихо сказала:

– Слышала я голос Петра Фроловича, звал он меня к себе и сказал, что есть место мне рядом с ним, и матушка Ваша не возражает. Я обещалась Петру Фроловичу не задерживаться на этом свете, где для меня не осталось ничего хорошего и в скорости присоединиться к нему – если Бог даст.

– Пойдём, Ванечка, домой, я приготовлю борща на обед, и ты расскажешь мне, как живёшь, как детки подросли с прошлого года, когда гостили здесь у деда, а я потом передам твои слова Петру Фроловичу, когда встречусь с ним на том свете.

Иван Петрович не стал разубеждать женщину насчёт того света и загробной жизни, и они медленно пошли сельской улицей, здороваясь со всеми встречными, что встречались им по пути: такова сельская традиция здороваться на селе со всеми, даже и вовсе незнакомыми людьми.

Как всегда, ради приезда гостя, Фрося зарубила курицу, и к обеду приготовила изумительный борщ с куриными потрошками, курицу, запечённую с картошкой и компот из свежих яблок и крыжовника с усадебного сада-огорода.

За обедом Иван Петрович рассказал Фросе о событиях в своей семейной жизни, а Фрося поделилась воспоминаниями из своей жизни с Петром Фроловичем и сельскими новостями.

Колхозная жизнь постепенно налаживалась, землю уже пахали тракторами, колхозникам разрешили держать коров во дворах и домашнюю живность при условии отработки членами семьи обязательных трудодней в колхозе. Правда, почти всё зерно приходится сдавать государству, потому что в некоторых местах, по слухам, люди голодают и даже мрут целыми семьями, но даст Бог, всё уладится, и сельчане будут жить лучше прежнего, когда и сами частенько голодали при царях.

Иван Петрович подтвердил, что действительно во многих местах из-за засухи и нерадивости властей людям приходится голодать и в некоторых южных губерниях или по-новому – областях люди мрут, и дело доходит до людоедства, но в газетах об этом не пишут, и поэтому определить, как живут люди при социализме пока неясно: лучше или хуже, чем при царях.

Мне один иностранец, которому я несколько икон продал, говорил, что в далёкой Америке тоже много людей от голода померло: но там голод случился при изобилии еды: крестьян – единоличников, по-ихнему фермеров, сгоняли с земли, чтобы организовать крупные хозяйства, наподобие помещичьих и эти фермеры и безработные мёрли, как осенние мухи, от голода при изобилии еды в Америке. У нас в стране люди мрут с голода от неурожая, а там мрут с голода при полных закромах, но результат один – гибель простых людей, и какая разница этим людям, помереть с голода при социализме или помереть при капитализме?

– Отец, конечно, при большевиках стал жить много хуже, чем при царях: пенсию офицерскую ему перестали платить, а взамен ничего не дали, несмотря на преклонный возраст, – заметил Иван Петрович. – Старик же не виноват, что служил Родине при царях, но его лишили пенсии как служителя царскому режиму, – возразил Иван Петрович на слова Фроси о нынешней жизни крестьян на селе.

– А вы, Фрося, подайте заявление в сельсовет, что живёте одна, и в возрасте за шестьдесят лет, может власть и назначит вам какую-то пенсию или от колхоза будет помощь, хотя бы дровами на зиму. Моя тёща в Сибири получает пенсию за мужа, который был в молодости революционером, может и одиноким старым женщинам тоже положено пособие, чем чёрт не шутит, – посоветовал Иван Петрович.

– Не надо уже мне ничего, Ванечка, проживу с огорода, Бог даст, а там и на погост под бочок к Петру Фроловичу, видно не зря он меня к себе звал, – ответила Фрося, – но в сельсовет зайду насчёт дров на зиму: как ни крути, а печь топить надо будет зимой, не замерзать же по своей воле до смерти, не по-христиански это будет.

От сытного обеда Ивана Петровича разморило и, прекратив разговор, он ушёл отдыхать на своё место в пустом большом отцовском доме. Проспав до позднего вечера, он вышел из своей комнаты лишь к вечернему чаю, что спроворила заботливая Фрося, которая в ожидании пробуждения гостя уже разожгла самовар и настояла чай на смородиновом листе.

– Жаль сахарку не осталось ни кусочка, чтобы побаловать гостя дорогого, – вздохнула Фрося, усаживая Ивана Петровича за стол и наливая чашку чая.

– Мы с Петром Фроловичем уже много лет пьём чай без сахара, которого у нас и купить-то негде, и не на что. В прошлый раз, когда жена ваша, Анна приезжала с детьми – она привезла из Москвы фунта два сахарку, так Петр Фролович припрятал два больших куска, и мы с ним по престольным праздникам пили чай с сахарком, но закончился сахар, и жизнь моего Петруши тоже закончилась, – снова пригорюнилась Фрося, вспомнив о сожителе, с которым прожила в ладу больше сорока лет.

Иван Петрович удивился, впервые услышав от Фроси, чтобы она назвала отца Петрушей. При людях, и при нём тоже, Фрося называла отца не иначе как Пётр Фролович, подчеркивая этим его статус как хозяина.

– Почему бы, Фрося, тебе не взять из села какого-нибудь внучатого племянника или девочку малую: и веселее в доме будет, и родители малыша помогут, чем смогут. Я, наверное, знаю, что в селе крестьяне живут тесно, и спят вповалку на полу, а здесь дом большой – можно даже всю семью своих родственников сюда поместить – ты теперь хозяйка этого дома и можешь распоряжаться, как хочешь – я возражать не буду.

– Не надо мне ребёночка на воспитание, старая я, чтобы детей нянчить, и семью племянников тоже не надо, будут шуметь и хлопотать здесь, как хозяева, а я привыкла к покою с вашим батюшкой, – возразила Фрося. – Мы с Петром Фроловичем уже с самой войны, почитай лет двадцать, на зиму закрываем половину дома и оставляем лишь кухню с печкой и спальню, которую эта печь обогревает, и где померли ваша матушка и Пётр Фролович – царство им небесное. Зимой топить большой пустой дом на двоих – это никаких дров не напасёшься!

Летом мы открывали вторую половину, наводили порядок, и к вашему приезду с семьей весь дом был готов к проживанию гостей. Буду одна здесь куковать, пока Господь к себе не позовёт, – вздохнула Фрося, – а племяшей я иногда навещаю на селе, если подарок какой соберу: яблок или ягод из сада, книгу детскую, что от вас осталась или что ещё.

Вы уж не взыщите, Иван Петрович,