Гай Мэннеринг, или Астролог - Вальтер Скотт

— Да, — ответил тот, — я сын старого Уила Джонстона, и письмо это мне дала моя сестра Пегги, что в Вудберне прачкой.

— А когда ты, дружок, обратно поедешь?

— Сегодня же вечером с приливом.

— Я поеду с тобой, только в Портанферри я не хочу попадать; хорошо, если бы ты меня высадил где-нибудь в другом месте.

— Что же, это нам труда не составит, — сказал парень.

Хотя съестные припасы и все остальное были тогда очень дешевы, плата за квартиру, разные другие издержки и новое платье, которое пришлось приобрести не только из соображений безопасности, но хотя бы уже для того, чтобы иметь более приличный вид, — все эти расходы окончательно опустошили кошелек Брауна. Он отправился на почту и попросил пересылать все письма, которые поступят на его имя, в Кипплтринган, куда он собирался поехать с тем, чтобы востребовать у миссис Мак-Кэндлиш сданные ей на хранение ценности. Он считал также, что, когда он получит свои документы, его долг, как офицера королевской армии, надлежащим образом объясниться с молодым Хейзлвудом. «Если он рассудит здраво, — подумал Браун, — он поймет, что мой поступок был всего только неизбежным следствием его собственного надменного поведения».

Итак, Браун снова плыл по Содвейскому проливу. Начался дождь. Они шли против ветра, и прилив не помогал им бороться с волнами. Лодка была полна тяжелого груза (часть которого, вероятно, составляла контрабанда) и сидела глубоко. Браун, выросший на море и отличавшийся выносливостью и физической силой, то греб, то брался за руль, то давал указания, как лавировать, а это было делом особенно трудным: усилившийся ветер погнал лодку навстречу приливу, который в этих местах поднимается очень быстро, и положение путешественников стало опасным. Наконец, проведя целую ночь на воде, к утру они увидели вдалеке прекрасную бухту на шотландском берегу. Погода немного прояснилась. Ветер, поднявшийся ночью, смел с берега веек зимний покров. В отдалении горы были еще одеты в белое, но равнины совершенно очистились, и только кое-где в глубоких впадинах виднелись островки снега. Даже и в этом зимнем обличье берег был удивительно хорош. Вся линия побережья с ее углублениями, изгибами и бухточками и с той и с другой стороны уходила вдаль извилистыми, причудливыми и в то же время легкими, воздушными очертаниями, которые всегда так радуют глаз. Изрезанные берега сочетались с живописно громоздившимися поодаль холмами; нависавшие над самым морем отвесные скалы чередовались с отлогими склонами, незаметно переходившими в песчаные отмели. Там и сям различные постройки, озаренные утренним декабрьским солнцем, отражали его лучи, а темные деревья леса, хоть и совсем голые, придавали пейзажу разнообразие и еще больше оттеняли его красоту. Браун проникся тем особым чувством, которое люди впечатлительные и тонкие испытывают всегда перед утренним великолепием природы, открывающимся вдруг глазу после темноты и уныния ночного моря. Может быть, — ибо кто в силах объяснить это удивительное чувство, которое привязывает человека, выросшего в горах, к родным местам, — может быть, к радости его, когда он взирал на картину, примешивались впечатления далекого детства, все еще живые, хотя то, что когда-то вызывало их, теперь уже было давно позабыто.

— А как называется этот мыс, вот тут, с отлогими лесистыми склонами, что вдается в море и огибает залив справа? — спросил Браун лодочника.

— Это Уорохский мыс, — ответил тот.

— А эти древние развалины и новый дом как раз под ними? Отсюда кажется, что это очень большое здание.

— Это старый замок, а пониже, вон там, новый дом. Хотите, я вас тут высажу.

— Да, мне бы очень этого хотелось. Надо взглянуть на эти развалины, прежде чем я поеду дальше.

— Эх, старина-то какая, — сказал рыбак. — Что за махина эта башня! Ее ведь и с Рэмзея на острове Мэн видать и с мыса Эр. И крови же тут в былые времена пролито…

Браун не прочь был бы разузнать обо всем подробнее, но рыбаки ведь редко интересуются стариной. Все, что парень знал об этой местности, исчерпывалось его словами: «Эту башню и с Рэмзея видать», и «Крови же тут в былые времена пролито».

«Я узнаю все подробнее, когда высажусь на берег», — подумал Браун.

Лодка продолжала плыть у подножия горы, на которой высился замок, хмуро взиравший со скалистой вершины на все еще бушевавшее внизу море.

— Здесь вам удобнее всего будет на берег сойти, — сказал рыбак, — тут вы и ног не замочите. Тут раньше всегда причаливали их лодки и галеры, как они у них назывались, но сейчас они больше сюда не заходят, несподручно им такую тягу по узенькой лесенке наверх подымать да по скалам с грузом лазать. А ведь и мне сюда в лунную ночку кое-что привозить случалось.

В это время они обогнули выступ Скалы и зашли в крохотную бухточку, созданную как силами самой природы, так и упорным трудом давних обитателей замка, которые, как сказал рыбак, сочли это место удобным для стоянки лодок и шлюпок, хотя ни одно большое судно войти сюда не могло. У входа в эту бухту по обеим сторонам ее высились скалы, которые сходились так близко, что между ними могло одновременно пройти не более одной лодки. На обеих скалах уцелели глубоко забитые в крепкий камень увесистые железные кольца. Сквозь эти кольца по ночам продевали огромную цепь с тяжелым замком, чтобы защитить гавань и все, что в ней находилось. В скале с помощью долота и кирки была высечена площадка, нечто вроде набережной. Скала была настолько тверда, что, по словам рыбака, каменотес, трудившийся там с утра до вечера, мог сложить себе в шапку все обломки, отбитые за день. Эта узенькая набережная сообщалась с крутой лесенкой, спускавшейся сюда из старого замка; о лесенке этой мы уже не раз упоминали. Можно было подняться туда и другим путем, карабкаясь прямо на скалы.

— Высаживайтесь-ка лучше здесь, — сказал рыбак, — у Шелликотской скалы такой сейчас прибой, что, пока мы вылезем, на нас и ниточки сухой не останется. Нет, что вы! — запротестовал он, когда Браун стал давать ему деньги. — Вы все время гребли, да и гребли-то так, как нашим бы не под силу было. Прощайте, счастливого вам пути!

С этими словами он оттолкнул лодку от скалы, а сам потом причалил к противоположному берегу бухты, где и выгрузил свой товар. Браун же с небольшим узелком в руках, в котором были купленные им в Эллонби самые необходимые вещи, остался один на скалистом берегу неподалеку от развалин замка.

Так, никому не ведомым чужеземцем и при обстоятельствах если и не самых отчаянных, то, уж во всяком случае, весьма незавидных, не имея ни единого друга на сотни миль кругом, обвиненный в тяжком преступлении и, в довершение всего, совсем без денег, наш злополучный странник впервые после стольких лет вступил в пределы замка, где в давние времена жили его предки, наделенные чуть ли не королевскою властью.