Гай Мэннеринг, или Астролог - Вальтер Скотт

«Хоть ты меня и не знаешь, — говорит она, — я-то тебя хорошо знаю… Слушай же. Так, как солнце светит на небе и эта река течет к морю, и так же, как есть око, что нас с тобой видит, и ухо, что нас с тобой слышит, так же верно, что Гарри Бертрам, хоть и считают, что он погиб у Уорохского мыса, жив-живехонек. Ему было тяжко до двадцати одного года на свете жить, но, если мы с тобой живы будем, ты еще этой зимой о нем узнаешь, раньше чем снег успеет два дня на полях Синглсайда пролежать… Не надо, говорит, мне твоих денег. Ты думаешь, я обмануть хочу? Прощай теперь, а как Мартинов день настанет, так еще раз встретимся». И с этими словами ушла.

— Она что, очень высокая была? — прервал ее Мэннеринг.

— Черноволосая, черноглазая и со шрамом на лбу? — спросил адвокат.

— Такой высоченной женщины я в жизни не видала, а волосы у нее были черные как ночь, кое-где только седые, и над бровью у нее, помнится, рубец был, примерно в палец шириной. Кто хоть раз ее видел, тот никогда не забудет. И я доподлинно знаю, что после слов этой цыганки моя госпожа и составила завещание; она ведь и так невзлюбила молодую леди Элленгауэн, а тут сироте надо было еще двадцать фунтов посылать… Вот она и говорила: не только, мол, по милости мисс Бертрам все имение теперь в чужие руки отдается, из-за того что девочки наследства не получают, но и сама молодая леди теперь так обеднела, что стала обузой для Синглсайда. Только, сдается, завещание-то по всем правилам составлено, и деньжат своих я бы не хотела лишаться, ведь я ей почти что даром служила.

Адвокат рассеял опасения Ребекки на этот счет, а потом спросил ее о Дженни Гибсон и из ответа понял, что та согласилась на предложение Динмонта.

— Я тоже туда поеду, раз он такой добрый, что и меня приглашает, добавила старая служанка. — Динмонты ведь люди очень порядочные, хоть покойная госпожа и не любила об этом родстве вспоминать. Но зато она любила чарлизхопские сыры, окорока и птицу; они ведь ей все посылали, и чулки и рукавички из овечьей шерсти, — это ей по душе было.

Плейдел отпустил Ребекку. Когда она ушла, он сказал полковнику:

— Мне кажется, я знаю эту цыганку.

— Я то же самое подумал, — сказал Мэннеринг.

— А зовут ее… — продолжал Плейдел.

— Мег Меррилиз, — ответил полковник.

— А вы-то откуда знаете? — спросил адвокат, с комическим удивлением глядя на Мэннеринга.

Мэннеринг ответил, что знал эту женщину, когда был в Элленгауэне еще двадцать лет тому назад, и рассказал своему ученому другу подробно о том, как он в первый раз приехал в поместье Бертрама.

Мистер Плейдел очень внимательно его слушал, а потом сказал:

— Я радовался тому, что познакомился со столь ученым богословом в лице вашего капеллана, но я никак не рассчитывал встретить в лице его патрона ученика Альбумазара[280] и Мессагалы. Мне думается, однако, что эта цыганка могла бы кое-что нам рассказать, и не только из области астрологии и ясновидения. Один раз она уже была у меня в руках, но тогда я многого от нее не добился. Надо написать Мак-Морлану, пускай он всех на ноги поднимет, только бы ее разыскать. Я сам охотно поеду в *** графство, чтобы присутствовать при ее допросе. Хотя я больше и не шериф, я по-прежнему состою там в мировых судьях. И ничто меня так всю мою жизнь не тяготило, как это нераскрытое дело и судьба ребенка. Надо будет написать также шерифу графства Роксбург и какому-нибудь толковому мировому судье в Камберленде.

— Надеюсь, что, когда вы приедете в наши края, штаб-квартиру свою вы расположите в Вудберне?

— Ну конечно. Я боялся, что вы не позволите… Но пойдемте завтракать, а то я опоздаю.

На следующий день новые друзья расстались, и полковник вернулся домой без каких-либо приключений, о которых стоило бы здесь упоминать.

Глава 40

Ужели на земле покоя не найду я,И беды, будто псы, меня затравят?О юноша безумный, где ж от смертиПрибежище ты в нашем мире сыщешь?

Вернемся на минуту к тому дню, когда был ранен молодой Хейзлвуд. Едва только это случилось, Браун сразу же представил себе, какие это происшествие может иметь последствия для Джулии и для него самого. Правда, дуло оружия было направлено так, что опасаться рокового исхода особенно не приходилось. Но ни в коем случае нельзя было допускать, чтобы его арестовали в чужой стране, где у него не было возможности доказать ни кто он такой, ни какого он звания. Ввиду этого он решил бежать на берег Англии, и, если удастся, укрываться там до тех пор, пока его однополчане не напишут ему, а поверенный не пришлет денег, и тогда уже только явиться под своим настоящим именем и предложить Хейзлвуду и его друзьям любое объяснение или удовлетворение, которого те пожелают. С этой целью он преспокойно добрался до деревни, которую мы назовем Портанферри (но которую, однако, под этим названием наш читатель напрасно будет искать на карте графства). Большая открытая лодка должна была вот-вот отчалить от берега, чтобы идти в морской порт Элдонби в Камберленде. Туда-то и отправился Браун, решив остаться в этом городке до тех пор, пока не получит писем и денег из Англии.

Во время этого короткого путешествия он вступил в разговор с сидевшим на руле хозяином лодки, веселым стариком, которому, как и большинству рыбаков на этом побережье, не раз случалось помогать контрабандистам. Поговорив о том о сем, Браун попытался повернуть разговор на Мэннеринга и его семью. Старик слыхал о нападении на Вудберн и осуждал контрабандистов.

— Не дело это — рукам волю давать. Черт бы их побрал! Так они весь край против себя восстановят. Ну уж нет! Когда я этим занимался, у меня с таможенными было просто: нашел — так твое, забрали товар — ну что ж поделать, их счастье, значит. А коли обмануть удалось, то, выходит, я в барыше… Нет, ворон ворону глаз не выклюет.

— Ну, а полковник Мэннеринг? — спросил Браун.

— Да и он тоже не очень умно поступил, что вмешался. Вы не подумайте, что я его ругаю за то, что он таможенных спас; это он правильно сделал. Только нечего было джентльмену из-за бочек водки да ящиков с чаем, что для бедного люда привезены были, тут у нас сражение устраивать. Но что там говорить, он человек знатный, да еще военный, а такие с нашим братом что хотят, то и делают.

— А что дочь его? — спросил Браун и почувствовал, как сердце заколотилось. — Она, говорят, тоже за кого-то знатного замуж выходит?

— Это за Хейзлвуда, что ли? — сказал рулевой. — Да нет, все брехня одна. Сколько времени уже, как каждое воскресенье Хейзлвуд непременно дочку покойного Элленгауэна из церкви домой отвозит. Ведь моя-то дочка Пегги в Вудберне служит. Так вот, она уверяет, что молодому Хейзлвуду не больше дела до мисс Мэннеринг, ну чем вам, что ли.