После бури - Фредрик Бакман

команду, а шайку разбойников. Петер узнал подступившую головную боль – когда он был спортивным директором, голова у него болела каждый день.

– Я бы на твоем месте не брал его, но тебе на мое мнение, очевидно, наплевать, поэтому, может, расскажешь, что ты в нем углядела? – устало сказал он, ожидая, что Цаккель, как всегда, съязвит, и поэтому удивился, когда та ответила:

– Существует ложное представление, что хоккеисты следуют за лидером. Это не так. Они следуют за победителем.

– И этот… как его… Александр? Он, по-твоему, победитель? Да он хоть раз где-нибудь задержался, чтобы хоть что-нибудь выиграть? Его отовсюду выперли, а ты считаешь, что мы сможем его изменить?

Петер устыдился этого «мы» – он услышал воодушевление в собственном голосе.

– Нет. Игрока не изменишь. Но у Александра нет проблем, его просто никто не понимает, – ответила Цаккель.

– В каком смысле?

– До сих пор все пытались ему втюхать, что хоккей – это командный спорт.

* * *

Утром Фрак тщательно проследил, чтобы его подчиненные увидели: он пришел на работу. Пересекая склад, он задавал вопросы и отпускал шуточки, пожимал руки и хлопал сотрудников по спине, говорил громким голосом и еще громче смеялся. Может, он и начальник, но он никогда не был тем, за кем идут просто так; хоккей жестко преподал ему этот урок, он был лучшим другом капитана команды, но сам капитаном так и не стал. Поэтому ему приходилось отстаивать свой авторитет, быть на виду, приходилось напоминать всем, кто он такой, пусть некоторые подчиненные и посмеивались у него за спиной. Главное, чтобы они знали: он здесь.

Он прошел к себе в кабинет и выждал час. Отправляясь наконец на встречу, он выскользнул через черный ход. Лампа на столе осталась гореть, пиджак – висеть на крючке на двери, на столе лежал мобильный телефон, как будто он просто вышел в туалет. Машина стояла на парковке, разбитое лобовое стекло с трещинами над наклейкой «Бьорнстад-Хоккея» он так и не заменил. Он отчаянно надеялся, что это послужит поводом для разговоров среди местного населения и отвлечет газету. Пусть все еще немного пообсуждают хедских хулиганов вместо финансовой отчетности клуба, а он тем временем решит свои проблемы.

Засучив рукава, Фрак покатил на стареньком велосипеде в сторону частных домов. Магазин и склад за минувшие годы так разрослись, что он ехал несколько минут, прежде чем выбрался из их тени. Обычно этот путь доставлял ему больше удовольствия, но в последнее время он перестал видеть в своем детище то, чем оно было, а видел лишь то, чем оно могло бы стать. И еще – как легко он мог его лишиться. Во все времена единственной коммерческой тайной Фрака был оптимизм, но сегодня он дал сбой. Сегодня Фраку позвонил один из его осведомителей в муниципалитете. И рассказал, какие именно документы раскопал отец главного редактора. Фрак не идиот, он понимал, что это может случиться, но не предполагал, что здешний журналист окажется таким умным. И таким упорным.

Мало кто знает, что значит слово «коррупция», поэтому Фрак не поленился и залез в словарь. «Злоупотребление публичной властью ради собственных интересов». С тех пор он много раз повторял это – тихо, про себя. Люди часто называли его бессовестным, но сам он чувствовал, что у него, черт побери, ничего, кроме совести, и нет. Может, он и «злоупотреблял властью», может, и пренебрег парочкой правил, но разве он хоть что-то с этого имел? Нет. Напротив. Спонсируя «Бьорнстад-Хоккей», он каждый день терял собственные средства. Все, что он делал, он делал на благо клуба и общества. Вот такое у него простое и эффективное оправдание.

Значение слова «успех» известно тоже далеко не всем. Люди думают, что это вершина горы, но Фраку виднее: никакого пика нет, есть только вечный склон. Либо ты карабкаешься вверх, либо тебя стащат оттуда и пинком отправят вниз. А стоит на секунду остановиться, чтобы полюбоваться видом, как снизу подберется кто-нибудь посильнее и голоднее тебя и займет твое место. Так устроено предпринимательство, так устроено общество, так устроен хоккей. Новый матч, новый сезон, новая битва, новый подъем или спуск. Борьба не прекращается никогда. Ты должен вечно придумывать тысячу разных ухищрений, чтобы держаться впереди.

Так когда можно будет остановиться? Где конец? Почему мы все это делаем? Возможно, никогда, возможно, только в могиле, возможно, потому, что нам хочется прожить осмысленную жизнь, а это единственное, на что, как нам кажется, мы можем повлиять.

«Эти свиньи никогда и никого не любили», – сказала однажды Рамона, когда они увидели по телевизору столичных болельщиков, которых, очевидно, больше интересовали хот-доги и попкорн, чем игра на льду. «Им это все по барабану, они никогда не теряют над собой контроль, поскольку он для них самое важное, для них нет ничего святого, кроме собственного отражения в зеркале», – сказала она. Фрак, разумеется, понимал, что многие в Бьорнстаде смотрят точно так же на него. Возможно, и Рамона в том числе. Обычно он даже бывал готов это принять, ведь кто-то должен взвалить на себя роль негодяя, как в юности, когда он сам играл в хоккей и дрался с кем-нибудь в углу коробки, ради того чтобы Петер и остальные звезды могли блистать на открытом льду. Но случались дни, когда он чувствовал, что не получает за свою работу ничего, кроме неблагодарности, и хотел бы, чтобы хоть кто-то спросил его, чем ему лично пришлось рискнуть ради спасения «Бьорнстад-Хоккея». Тогда бы он ответил: «Всем».

На багажнике велосипеда он вез два бухгалтерских отчета хоккейного клуба: тот, что он сдал в налоговую, и другой, о существовании которого знали только он сам и горстка избранных. Сейчас он впервые покажет его человеку со стороны, и когда она все увидит, в ее власти будет оставить политиков без работы, довести клуб до банкротства и посадить за решетку могущественных людей.

В первую очередь – собственного мужа.

* * *

– Так, времени у нас хоть отбавляй. Объясни мне, пожалуйста, почему это хоккей не является командным спортом, – посмеиваясь, спросил Петер.

Цаккель зажгла новую сигару.

– Хоккей, – начала она так, будто у нее в голове не укладывалось, что тут непонятного, – не может быть командным спортом, пока игроки не вырастут и не перейдут в основную команду. Тогда каждый матч действительно будет что-то значить. Но до тех пор? В юниорской команде? Да кому какая разница? В этом возрасте самое главное – как следует натаскать лучших игроков. Тренеры Александра ругали его, что он эгоист, что надо пасовать, но ради чего? Чтобы другой,