Новый Мир ( № 1 2012) - Новый Мир Новый Мир

„Может быть, Петрову следовало согласиться с опытными командармами? Наверное, это так. Но все же думаю, что нежелание Петрова перенести срок наступления зависело не от упрямства. Иван Ефимович знал, что к такой просьбе в Ставке отнесутся неодобрительно. Можно предположить, что Петров, не раз уже „битый” Верховным, на этот раз не обратился к нему, опасаясь его гнева. <...> Наступление не получило развития и в течение недели. Ударная группировка не вышла на оперативный простор, и наступление хотя и продолжалось, но успешным назвать его было нельзя”.

И хотя в дальнейшем войска фронта достигли больших успехов, Петров был снят с должности командующего фронтом.

Карпов не упомянул об одном немаловажном обстоятельстве — во сколько солдатских жизней обошелся этот страх боевого генерала перед „гневом Верховного”...»

Монахиня Евфимия (Аксаментова). «Вверено Богом жить — лучшего ли искать?». Беседовала Марина Бирюкова. — «Православие и современность» (Саратовские епархиальные ведомости), Саратов, 2011, № 19 (35) <http://www.eparhia-saratov.ru> .

«— Вы делали ремонт, а потом, насколько я знаю, надели фартук и надолго встали к плите. Журналистка из какой-нибудь „Комсомольской правды” спросила бы: ну и что Вы выбрали, что нашли? То кирпичи, то кастрюли, то швабра с тряпкой. А мечтали-то писателем стать!

— Это вовсе не такой глупый вопрос, это реальное переживание, к которому приходится серьезно относиться… хотя вообще-то лучше относиться с юмором.

Что касается меня — мне здесь (в монашеской жизни. — П. К. ) стихи помогли. Это очень неожиданно случилось: я начала вдруг их писать. Они мне были поданы, как костыли немощному — чтоб я могла двигаться и свои проблемы преодолевать, что-то понимать про жизнь… Стыдно ведь страдать из-за самой себя. У Сергея Аверинцева есть хороший образ: можно жить в комнате, обставленной зеркалами, а можно — в комнате с окнами. Выбирай: или пялиться на самое себя и страдать по этому поводу, или выглянуть в окно и много чего увидеть… Потом, когда книжки читаешь, когда до тебя понемногу доходит, что в мире происходило, что поэт Мандельштам, к примеру, умер в лагере от голода… А ты живешь действительно — не „как”, а действительно — у Христа за пазухой и страдаешь от того, что послушница Н. криво на тебя посмотрела. И начинаешь понемножку над собой подниматься, начинаешь понимать, что все в твоих руках. Неважно, моешь ли ты посуду или полы или что-то другое делаешь. Если у тебя есть свое отношение к этому миру, если у тебя высокий духовный градус — ты живешь.

Ведь в том-то и красота монашества, что здесь все исчезает — все социальные статусы, все понятия о престиже, об успехе. И ты понимаешь, что ты ничего не лишен, в конечном итоге, что на самом деле ты — богач. Такой богач, что… потом, возможно,  и стихов не надо будет никаких».

Нынешнее (и основное) монашеское послушание монахини Евфимии — уход за тяжелобольным архимандритом Кириллом (Павловым), человеком, высоко почитаемым и любимым православным миром, исповедником последних русских патриархов. У монахини Евфимии (тогда еще иноки Натальи, духовной дочери и келейницы о. Кирилла) есть о батюшке и дивный текст «Тихий свет подлинности» («Православие и современность», № 12).

Ирина Ермакова. Все оттенки синего. Стихи. — «Рубеж», Владивосток, 2011, № 11 (873).

Между островом Патмос и островом Сахалин —

Русский остров:

солнце в радуге кольцевой, выходы голых глин,

хоры пены пёстрой,

соло металлолома, кленовой дрожи, —

все острова похожи

на поэтов, скачущих по палубе катерка,

тычущих пальцем в небо, не попадая.

Ветер с берега — кепки срывает, поёт доска,

океан прогибая.

Борт звенит, срезая

гребень волны,

и свет

заливает остров. Неизвестный свет.

Время катит мимо, спустя рукава

белые дней — полный световорот.

Сущее света представление. Острова.

Всё вокруг — острова. Время — вот-вот.

Фыркает катер.

Стою на корме, смотрю, как легко оно катит

белые дни мои в опушке красной,

бормочу себе: «Ex oriente lux» [1] —

накрывает волна, что холодный блюз.

Берег рядом. И горит ясно.

            («Стихи о начале света»)

Галина Ишимбаева. Триады. «Аксаковский след» в творчестве Юнгера. — «Бельские просторы», Уфа, 2011, № 9 <http://www.bp01.ru>.

О поразительных «странных сближениях» певца германского национал-социализма, никогда не доверявшего тем не менее нацистской идеологии, и — родоначальника русской классической прозы. «Чтобы закольцевать сюжет о триадах, обращусь к свидетельству переводчика и литературоведа Ю. Архипова, который встречался с престарелым писателем. На вопрос о наиболее сильных впечатлениях от русской литературы Эрнст Юнгер ответил: Достоевский, Горький, Аксаков. Получается, что С. Аксаков был спутником жизни Э. Юнгера на протяжении многих и многих лет. И речь должна идти не только о читательских пристрастиях немецкого писателя, в отношении С. Аксакова неизменных, но и о внутреннем и одновременно типологическом родстве между автором „Семейной хроники” и автором „Гелиополиса” — при всей разности их стилей и стилистик. Оба на основе субъективного переживания национальной идеи и природы как прародины нации шли к осмыслению, к рефлексии, и оба имеют поэтизирующее мышление чутких к миру и слову людей».

В текущем году исполняется 220 лет со дня рождения С. Т. Аксакова.

Александр Лобычев. Человек, ушедший на русский Восток. Жизнь и проза  Бориса Юльского. — «Рубеж», Владивосток, 2011, № 93 (873).

«Юльский принадлежал к новому типу писателя, той ветви русской литературы 20 века, которая уже оторвалась от родного мощного дерева и, вопреки всему, как некий фантом, расцвела в эмиграции, питаясь ее воздухом. И в этом смысле он гораздо ближе, может быть, второму поколению западной диаспоры, например Борису Поплавскому,  В. Сирину (Владимиру Набокову), Гайто Газданову, хотя и они все-таки постарше его. Это были писатели, в равной мере принадлежавшие и русской и западной культуре, жившие не столько видениями исчезнувшей прежней России, сколько реальностью, на которую они не закрывали глаза, а, наоборот, жадно ее разглядывали, их интересы питались модернистскими идеями современности, просто потому, что это была уже их эстетика. Они не доживали литературный век своих старших товарищей, взятый у них взаймы, а начинали свой. Таких молодых русских писателей и поэтов и на Западе было по пальцам перечесть, они составляли обособленную группу, а в Китае, пожалуй, Юльский, да еще, может быть, Перелешин, если говорить о людях действительно талантливых. Эту совсем малочисленную младшую плеяду отличала, кстати, еще и глубокая культура, воспитанная, а чаще приобретенная самостоятельно, блестящая начитанность, напряженный духовный поиск и неординарность мышления».

В издательстве «Рубеж» вышел большой том прозы Бориса Юльского. Мы планируем его отрецензировать.

Игорь Меламед. «Вся настоящая поэзия — это разговор с Богом». Беседовала Оксана Гаркавенко. — «Православие и современность», 2011, № 93 (35).

« — Можно ли назвать поэтическое творчество духовным трудом и, если можно, в чем сходство?

— Это очень обтекаемый вопрос. Ну да, наверное, можно назвать. Но надо понять, что такое духовный труд. Духовный труд любого верующего человека — не только писателя или поэта — это труд над собой, над своей душой… Что такое духовный труд для христианина — это понятно и не требует объяснений. А поэтическое творчество — это всё-таки нечто иное. <…> Творческая благодать — это то, о чем Пушкин писал: „Но лишь Божественный глагол до слуха чуткого коснется…” Божественный глагол — вдохновение, которое приходит свыше. Вот под этим я и понимаю творческую благодать.

Что касается той благодати, которая должна быть стяживаема любым христианином… Для верующего человека стяжание благодати — это его долг, духовный долг, духовный труд, скажем так. Для поэта, для человека искусства творческая благодать — это отнюдь не долг. <…> Если человек пишущий считает, что на него по праву должна такая благодать сходить, — всё, на нем можно ставить крест. К этому нужно относиться очень осторожно, надо уметь ждать, пока действительно что-то произойдет, повернется в твоей душе, одним словом, просто на тебя снизойдет… А не то, что ты каждое утро садишься за письменный стол и творишь… Есть немало талантливых людей, которые ставят себе целью регулярное писание стихов. Иногда у них даже получается, но вот это, мне кажется, и есть безблагодатный творческий процесс. Духовный труд как обязанность человека-христианина — это одно, а художество как духовный труд — это дар небес, он не каждому дается. И благодать может порой сойти даже на какого-нибудь графомана, ибо, как известно, Дух дышит где хочет (Ин. 3: 8). Есть такие случаи и в русской поэзии, и в мировой, когда человек вдруг написал великие стихи, а всё остальное — так, сырье какое-то. Вот „Жаворонок” Кукольника, например».