Екатерина Великая - Кэролли Эриксон

Если верить депешам иностранных посланников, императорский двор Екатерины был в плачевном состоянии. Но к упрекам и насмешкам своих критиков императрица относилась с удивительным хладнокровием. Де Линь нашел для нее подходящее имя — Невозмутимая. Она и в самом деле ко всему относилась бесстрастно. Она придерживалась четкого распорядка. У нее находилось время для всего: для работы, отдыха — она совершала пешие прогулки, любила ездить на охоту, побыть в кругу друзей.

В семидесятые годы фавориты ее сменяли один другого. Завадовский был человеком неприметным. Влюбившись в государыню, он очень страдал, когда Екатерина дала ему отставку, предпочтя блистательного гусара Симона Зорича. Он жаловался на то, что за ним слишком уж бдительно следят. Зорич носил усы, был высок и хорош собой, но он имел слабость к азартным играм и был неразборчив, если дело касалось денег. (Екатерина как-то призналась в кругу близких ей людей, будто всегда ждала, что «он сделает что-нибудь постыдное».) Он допустил непростительную ошибку, поссорившись с Потемкиным. Не прошло и года, а ему уже пришлось проститься со двором. Его преемником стал Иван Римский-Корсаков, большой щеголь, обожавший расшитые камзолы, богато украшенные самоцветами. Екатерина за его безукоризненный греческий профиль дала ему прозвище «Пирр, король Эпира». Но он изменил императрице, флиртуя с графиней Брюс, и через год с небольшим ему пришлось покинуть двор.

Ни одни из этих фаворитов не мог на длительное время привязать к себе императрицу, утолить ее романтическое чувство и телесную жажду. Екатерина обнаружила, что Завадовский был ревнив и требовал от нее слишком много времени. («Я с тобой, — писала она ему, — так часто, как только могу, но высокое положение, должна признаться, очень мешает». В начале он «утолял ее страстное сердце и душу», — как говорила она ему. Но его ребячливость, приступы плача и оскорбленного отчуждения привели к длительной размолвке. Хотя сердце Завадовского было разбито, свое положение при дворе он сохранял. И Зорич, и Римский-Корсаков были не многим лучше, чем Завадовский. Прошло три года с тех пор, как императрица заключила с Потемкиным странное соглашение menage a trois. Теперь она совершенно утратила душевный покой.

Она уверенно писала, что «ее сердце никогда, ни единого часа по доброй воле не останется без любви». Сейчас Екатерина не видела способа, как эту любовь сберечь, не принеся ее в жертву власти. Кратковременные ее кавалеры для интимных встреч приносили ей столько же страданий, сколько и боли. Причиной страданий могла стать неверность очередного фаворита, того же Римского-Корсакова, или переменчивость настроений, бедность их духовного мира. Несомненно, все они были людьми приятной наружности, но ни один не мог предложить Екатерине то, что давал ей Потемкин. Ей постоянно приходилось быть начеку, ибо Потемкин, который не скрывал своего ревнивого и собственнического отношения к ней, мог вмешаться и отослать прочь фаворита, почуяв в нем серьезного соперника.

Так она и жила: любила Потемкина, опиралась на него, и в то же время тешила себя надеждой вкусить с другим радость безрассудной страсти. Она тосковала о родственной душе и помощнике, в ком могла бы найти и романтического возлюбленного, готового разделить с ней ее тяжкий труд. Екатерина полагала, что именно такого человека встретила в 1779 году. Это был Александр Ланской, двадцатитрехлетний капитан кавалергардского полка, служивший в личной охране императрицы.

Все кавалергарды были как на подбор. Высокий, затянутый в великолепную военную форму с серебряными позументами (один из придворных отозвался о нем как об «очень сильном человеке, но плохо сложенном, без малейших признаков мускулатуры»), красавчик Ланской с романтическими чертами лица произвел на императрицу неизгладимое впечатление. Она думала, что в Ланском нашла человека, который, как она написала Гримму, «будет мне поддержкой в старости».

Ей ничего не было жалко для «Сашеньки», как она называла его. Она дарила ему шпаги, усыпанные самоцветами, роскошные костюмы, расшитые золотой и серебряной нитью, жаловала ему поместья и дома, книги, картины и гобелены. Все это стоило многие миллионы рублей. Она надеялась, что со временем сможет возложить на него определенные обязанности. Она будет стареть, а он наливаться силой и приобретать необходимый опыт и знания. И союз их станет идеальным, благотворным как для них обоих, так и для государства Российского.

Екатерина занималась воспитанием Ланского, наставляла его в поэзии — он был стихотворцем, — истории, учила разбираться в искусстве, прививала вкус к хорошей музыке, заставляла много читать. Отношения складывались у них непросто: она была достаточно стара даже для его матери, и носилась она с ним как мать. Он смотрел на нее почти с преданностью сына. Она была его наставницей, а он — ее прилежным учеником, искренне желавшим преуспеть в своем культурном образовании. Их романтическая любовь длилась всю зиму и весну. Это был странный союз между могущественной императрицей и бедным молодым человеком из польской провинции. Вероятно, у них была и нежность, и пламенная страсть, интимная близость. Но нельзя забывать о том, что существовал отодвинутый в тень настоящий супруг императрицы, Потемкин, с одобрения которого Ланской и стал фаворитом. В любой момент эта связь могла быть прервана.

Царский двор был наводнен всевозможными слухами. Придворные соперничали в придумывании невероятных историй, стараясь во что бы то ни стало перещеголять один другого. Они рассказывали шепотом, что подруга императрицы графиня Брюс каждого будущего любовника государыни пропускала сначала через свою постель, проверяя, годится ли он для Екатерины. Главным поставщиком «свежатины» в опочивальню ненасытной императрицы считался Потемкин. Ее падению в пропасть разврата он способствовал не бескорыстно, поскольку государыня и ее любовники щедро оплачивали эти услуги. Вокруг имени Потемкина ходило почти столько же сплетен, сколько и вокруг имени его высочайшей покровительницы. Говорили, например, что он хотел отравить Григория Орлова. Рассказывали, что почувствовав в Завадовском опасного соперника, он впал в неописуемую ярость и, не сдержавшись, швырнул в голову императрицы тяжелый металлический подсвечник. Еще говорили, что его плотские аппетиты такие же ненасытные, как у государыни.

Репутация императрицы, о которой в Западной Европе сложилось мнение как о мудрой, благоразумной правительнице, покровительнице ученых и философов, выразительнице гуманистических идей, пошатнулась, запятнанная обвинениями в безнравственности и порочных наклонностях. Истории, которые просачивались из России, ужасали и оскорбляли слух пуритански настроенных монархов. Английский король Георг III, человек в высшей степени респектабельный, отец большого семейства, отказался пожаловать Потемкину орден Подвязки, когда Екатерина попросила его об этом, — «был потрясен», как отметил его посланник. Австрийская императрица Мария-Терезия отличалась такой же добропорядочностью, как и король Георг III, и была воинствующей моралисткой. У себя в стране она создала Комиссию Целомудрия и попыталась очистить свой двор от адюльтера (задача, сравнимая разве что с наведением порядка в Авгиевых конюшнях. Крах этой затеи поставил ее в нелепое положение. Екатерина называла ее «Святая Тереза»). Она даже не могла себя заставить произнести вслух имя столь порочной правительницы России. О Екатерине она говорила не иначе как «та женщина». Другие монархи тоже для приличия пошумели, отметив поведение Екатерины недопустимым для правительницы и просто для женщины.