Бегом на шпильках - Анна Макстед

— Не глупи, — перебиваю я, натягивая на лицо то, что, как я надеюсь, можно считать слегка изумленной улыбкой. — Было бы о чем беспокоиться! Ты так говоришь, будто наши отношения, — изо всех стараюсь придать последнему слову максимум иронии и, впервые в жизни, цитирую Сола, — можно считать серьезными. Ну, трахнулись разок-другой. Было весело, немного оттянулись, и… — игривая пауза, — тебе все равно придется платить за квартиру!

Глаза Энди расширяются, рот захлопывается, — и тут он улыбается. И вот он уже кланяется, шаркает ножкой и мнет в руках шляпу. И лишь благодаря умению владеть собой не бросается наутек. Возможно, он все еще влюблен в свою легендарную Сашу. Но дело не только в этом. Я чувствую запах страха. Никогда не забуду, как Мэтт однажды отказал симпатичной претендентке со словами: «Никакого гонора, одно сплошное трудолюбие».

Ох уж эти мужики! Гомики или натуралы — без разницы! Пальцем не пошевелят, чтобы завоевать тебя, а если и пошевелят, то, вероятно, с ними что-то не в порядке.

Я расслабленно откидываюсь на спинку стула, на лице одно сплошное безразличие. Но на самом деле я буквально бешусь от злости: «За каким чертом он это сделал? Зачем вообще было утруждать себя раздеванием? Говорил о каких-то там знаках: что, мол, ждал он их. Тоже мне пастушок на склоне холма! Чего ж ты, мать твою, просто не вырвешь мое сердце да не зажаришь на вертеле, а?» Налицо все предпосылки для того, чтобы немедленно разреветься, но, к моему величайшему удивлению, холодный клин решительности застревает в голове, не позволяя мне этого сделать. Что ж, если Энди меня не хочет, то и я его тоже не хочу. Полная противоположность моей обычной реакции на отказ. И это приводит меня в замешательство.

— Пойду приму душ, — хрипло говорит Энди. И плетется из кухни.

Я остаюсь одна. И почему это я совсем не расстроена? Очередная сигарета стимулирует мысль. Прокручиваю в голове события дня и понимаю, что Энди обратил внимание на мой болезненный вид лишь после того, как у нас был секс. До чего же поверхностный человек! Да, я совсем не расстроена! Ведь если бы мы с Энди стали встречаться и дальше, он бы и дальше доставал меня своей дальневосточной мудростью, пока бы я не согласилась вступить в конфронтацию со всем своим семейством. Можно сказать, чудом спаслась. Ха-ха. Из душа доносится шум. Меня невольно передергивает, но приступ быстро проходит.

В такие моменты меня обычно тянет на бегущую дорожку или, как показала недавняя практика, к банке с печеньем. Но сегодня мне мешает все тот же холодный клин решительности. Я боюсь двигаться с места: вдруг решительность исчезнет и оставит меня наедине с моими демонами. Они ведь никуда не делись. Желание набить брюхо и тут же выблевать все обратно вовсе не исчезло. Лишь чуточку ослабло. Я чувствую, что могу бороться с ним. Мне до смерти надоело, что все рвутся манипулировать мною. Пора избавиться от этого. Но самое поразительное: обдумывая слова Энди, я вдруг обнаруживаю, что один из моих постулатов рухнул. Я ненавижу себя. Да ничего подобного! Я ощущаю себя актрисой, измученной ролью. Мне очень жаль, дорогой, но это уже не я.

Запираюсь в спальне, чтобы не встречаться со своим жильцом, и — после того, как целый час притворяюсь, будто читаю и совсем не думаю о еде, — звоню папе. Нет, не для того, чтобы выяснить с ним отношения. Не приведи господь. Просто хочется услышать его голос. И хочется, чтобы он услышал мой. Даже не знаю, с чем это можно сравнить. Ну, разве что с походом в парикмахерскую: когда у тебя новая прическа — так и тянет выйти на улицу и проверить реакцию окружающих. К телефону никто не подходит — и я в бешенстве. Оставляю сообщение на автоответчике и изо всех сил вытягиваю уши, пытаясь подслушать, что там делает Энди. Судя по звукам, топочет туда-сюда по коридору. Эй, ты! Прекрати сейчас же. Вслушиваюсь, затаив дыхание, но в квартире тихо. Как он мог? Мое сердце цело и невредимо: уж точно не благодаря ему. Вполне возможно, он сейчас думает то же самое обо мне. Нет, извините, он же первый…

Тррр-тррр!

Стремительно хватаю телефон, чтобы не дать Энди ни малейшего шанса поднять параллельную трубку первым.

— Алло?

— Кнопка, это ты?

— Папа! — кричу я. — Как ты?

— Чрезвычайно хорошо, моя дорогая, чрезвычайно хорошо. — И затем, хриплым шепотом: — Можно сказать, даже чересчур хорошо.

— Ой! — говорю я, смакуя его заговорщический тон. — Это почему?

— Последнее время Кей-Эй помешалась на сое, — отвечает он с печалью в голосе. — «Сой», как они ее здесь называют. Ну, ты знаешь: «Соевая альтернатива привычному вкусу». Так что завтракал я сегодня пирогом со шпинатом и соей.

Сочувственно закусываю губу. Когда папа жил с нами, мама подавала к завтраку кукурузные хлопья с цельным молоком и жареные тосты с яичницей и вареными бобами.

— По-моему, звучит ужасно хорошо, — говорю я.

– «Ужасно хорошо» — точнее не скажешь.

— А как там Кимберли Энн?

— Все цветет, моя дорогая, все цветет и цветет! — грохочет папа. — Похоже, «сой» идет ей на пользу гораздо больше, чем мне.

— А как ее карьера?

— Ах! — с нежностью вздыхает папа. — У Кей-Эй сейчас целый ряд замечательных идей. Она не перестает редактировать свой сценарий даже тогда, когда мы с ней разговариваем.

— Боже! — шепчу я. — Просто шикарно.

— Точно, — говорит папа ничего не выражающим тоном. — А как там ваша карьера, юная леди?

Прокашлявшись, ввожу его в курс дел. Как всегда, папа невозмутим.

— Пилатес, — объявляет он. — Я с этим методом хорошо знаком!

— Правда? Что, Кимберли Энн, — я так и не решаюсь сократить ее до «Кей-Эй», — на этом тоже помешана?

— Нет, что ты, — отвечает папа. — Тантрическая йога — вот ее penchant,[66] — безупречный французский акцент легким поцелуем ласкает его классический английский, — по крайней мере, на данный момент. И как же ты собираешься финансировать эту свою новую авантюру? Если хочешь, я буду только рад дать тебе взаймы.

Крепко-крепко зажмурившись, я говорю:

— Спасибо, пап. Это очень великодушно с твоей стороны. Но думаю, я как-нибудь сама. У меня тут еще остались кое-какие сбережения.

— Чрезвыйчайно разумно! Вот это моя девочка. А теперь, дорогая, скажи-ка: ты все так же взыскательна к своему питанию?

Мое сердце сжимается. Малибу или не Малибу, но есть в жизни вещи, которые папе никогда и не понять.

— Стараюсь быть менее взыскательной, пап, — шепчу я.

— Молодец, кнопка. Рад это слышать. Твоя мама очень беспокоится по этому поводу.