Ужасное сияние - Мэй Платт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сорен подумывал рассказать ему правду, но рядом всё-таки сидел человек, который всё это устроил на пару со своей жутковатой сестрицей-близнецом. Он точно не оценит откровений посреди Пологих Земель.
— Айка просила тебя о защите, и ты пообещал, правда? — продолжал Сорен, заметив, как смешался и скрежетнул зубами Роули. — Но ты всё испортил, она пропала. Может, вообще навсегда.
— Иди ты…
— Помолчи для разнообразия и подумай о том, что я сказал.
Шон схватил его за горло и прижал к спинке.
— Да я тебя…
— Прекратите, — очнулся от своей летаргии Энди. — Немедленно.
Сорен не ждал, что Шон послушается «тыловой крысы» или кем он там считал Мальмора — то есть Миэ. Он сам вцепился коротко стриженными ногтями в загрубелую кожу, пытаясь отодрать от себя Роули.
Тот неожиданно смирился.
— Ублюдок.
— Прекратите, — повторил Энди, а потом открыл панораму обзора в окне. Сорен забыл о стычке, уставился в окно: Пологие Земли изменились так резко, словно они пересекли какую-то неведомую границу. Привычная ряска стала болотом с огромными остовами древовидного камыша. Чёрно-бурое кладбище Лакоса заставило цинично хмыкнуть, пряча какое-то неприятное покалывание, подозрительно сродни мурашкам по спине. — Мы почти на месте, — добавил он.
Шон показал пальцем вперёд:
— Эй, поглядите. Там раптор… и я знаю, чей. Кислотная Бабка, ею Леони Триш управляет. Леони была там, с Дрейком. Вы всё-таки из-за меня всё затеяли? Опять хотите какие-то эксперименты проводить?
— Нет.
Энди всматривался, щурясь в очках. Шон мотал головой, отросшие тёмные волосы хлестали Сорена по шее. Омерзительно — так и тянуло его оттолкнуть: держись подальше и не дыши, пока не помоешься три раза в дезинфекционных растворах.
— Мы приехали, — сказал Энди. Сорен едва успел схватиться за поручень: раптор остановился так резко, что он едва не влетел своим и без того пострадавшим лицом в приборную панель.
— Что, будем торчать на болоте? — не удержался он. Они с Роули переглянулись, когда Энди выбрался нарушу. Шон спрыгнул следом. Сорен покинул раптор последним: его укачивало и тошнило в топающей машине, он успел возненавидеть разом все пустыри за пределами куполов, неважно, ряска или болото, но до сих пор путешествие казалось безопасным. Даже та братская могила не произвела на Сорена особенного впечатления: просто много сгоревших людей, их жалких жилищ и пожитков. Огонь давно утих на пепелище, а койоты не приближались настолько, чтобы встревожить Сорена.
«Приехали», — мысленно повторил он и попытался перехватить пустой, отсутствующий взгляд.
Энди Мальмор безумен, внезапно осознал Сорен. Рационально, логично безумен, потому что нельзя остаться в своём уме после того, как стал причиной конца света, даже если пытался остановить, даже, даже.
«Он и его сестра. Оба сошли с ума, и вот что из этого получилось: выродившаяся пустота земель, мёртвый ГМО-камыш. Объединённые Полисы Ме-Лем, Пологие Земли. Рукотворный мир, неумелая поделка».
Сорен тронул свою поддельную, как целые города и километры модифицированных растений, челюсть, которая ощущалась совершенно живой и тёплой, и только чувствительность пропала, а по ночам ему снился ледяной жар, кипящая цитоплазма клеток. Дана Мальмор с её поцелуем.
«Ты можешь остановить это?»
«Нет, — ответил себе Сорен. — Я буду держаться рядом, и… если что попробую».
Рядом с раптором, который Роули смешно обозвал Кислотной Бабкой, стояла молодая чернокожая женщина в униформе най-рисалдара. У неё были короткие, окрашенные в разные цвета волосы, бионическая рука — тоже в пятнах краски. Вместо одного глаза — протез. Сорен почти не удивился, когда следом из «Бабки» выскочил Эшворт Таннер.
— Как это мило: все в сборе, — только и проговорил он.
Технические чудеса базы приводили Нейта в восторг, а Леони почему-то всегда ухмылялась немного свысока; однажды он обиделся, а она сказала: «Да потому что тут почти ничего нет, пять бараков, десяток ангаров и тарелка полигона, вот и все достопримечательности. Небось, когда в полис попадёшь, штаны намочишь от восторга». Нейт тогда почему-то тоже обиделся, но потом, после того, как объявили о переводе в Ирай (об изгнании, думать иначе он так и не научился), решил — зато хоть полис увижу. Пускай Ирай — последний рубеж, Ирай — защита мира от пустыни Тальталь и скопища аладов, не совсем то же самое, что другие, «настоящие» города.
Сейчас, стоя на улице из очень гладкого камня — полимерного бетона, может, как на полигоне, — и рассматривая сполохи огней, высоченные дома с тонкой резьбой ракушечных граней, замершие на улицах глайдеры и автомобили на антигравах, какие-то столбы и знаки, Нейт думал лишь о пустоте, о том, что этот полис — самая неприятная и неправильная штука на свете, и он готов умолять Дрейка: забери меня отсюда, ну пожалуйста.
Ему ухмылялась отовсюду голограмма с серебряными волосами, словно какой-то навязчивый и злобный призрак. Каллисто, прочитал Нейт на какой-то анимированной трёхмерной афише, где эта «русалка» выступала с «советами горожанам». Зубы у неё были из речного жемчуга — мелкие, белые, с перламутровым блеском. Нейту они казались заострёнными, не как у койотов, а скорее как у рыб-хищников, в деревне их называли «кусачками» — блёклые тени, живущие на глубинах и способные обглодать бизона до костей минут за пять. Каллисто обещала беду и насмехалась.
«Пошла ты».
«У нас всё нормально. У нас с Дрейком».
Вот только Дрейк молчал и как будто терял цвета. У Нейта не получилось бы объяснить — в смысле, Дрейк всегда был не очень-то «цветастым», чёрт его подери, с этой его белёсой кожей, розовыми веками и ушами, с блёкло-голубыми глазами. Теперь он становился ещё и каким-то прозрачным; Нейту вспомнились картинки, уцелевшие в другом городе, древнем и погибшем во время Катастрофы: выцветшие и погасшие, местами прочная бумага уцелела и показывала буроватую изнанку, местами сверхстойкие чернила просто растеклись, потрескались, потерялись.
Дрейк был картинкой, Дрейк был куклой. Нейт взял его за руку — она оставалась тёплой, но тоже неправильно, как будто внутри уже начала остывать, и этот процесс скоро дойдёт до верхних слоев кожи.
Нейт едва не орал.
А потом увидел людей: трёх девушек, вернее, двух девушек и одну мелкую пигалицу. Две старшие смотрелись похожими друг на друга, как сёстры: невысокие, худые; они цапались,
