Белый Бушлат - Герман Мелвилл

Заключение

Подобно тому как корабль плывет по морям, и земля наша совершает свое плавание по эфиру. Все мы, смертные, находимся на борту быстроходного, неспособного утонуть фрегата — планеты нашей, — строителем коего был господь бог; но Земля — всего один корабль во флоте Млечного пути, генерал-адмиралом которого является тот же всевышний. Порт, откуда мы начали свой путь, навеки остался позади. И хотя мы давно уже потеряли из виду сушу, мы веками продолжаем плыть с запечатанным приказом, и назначение наше остается загадкой для нас и наших офицеров; однако конечная наша гавань была предопределена еще до того, как мы соскользнули со стапелей мироздания.

Итак, плывя с запечатанным приказом, мы сами являемся хранилищами секретного пакета, таинственное содержание коего мы жаждем узнать. Вне нас не существует никаких тайн. Не будем же прислушиваться ко всякой болтовне на батарейной палубе относительно того, куда мы идем, ибо до сих пор ни одна душа на корабле этого не знает, даже сам коммодор, и уж во всяком случае не капеллан; даже ученые домыслы нашего Профессора — вещь совершенно праздная. В этом вопросе самый последний вестовой юнга понимает столько же, сколько и командир корабля. Не верьте и ипохондрикам — обитателям подземной части судна, которые с презрительной усмешкой скажут вам, будто оно вообще не имеет никакого назначения и что поход наш не более как бесконечное кругосветное плавание по космосу. Быть этого не может. Ибо как мог бы этот мир-фрегат сделаться нашим постоянным прибежищем, если, младенцами еще, в первый раз оказавшись на море и попав в качку, которая в последующие годы нам уже не страшна, мы, все до единого, заболеваем морской болезнью? Не доказывает ли это также, что самый воздух, которым мы здесь дышим, для нас неблагоприятен и, чтобы переносить его, нам приходится постепенно к нему привыкать и что некая благословенная тихая гавань, как бы далека она ни была, все же для нас уготована?

Брось взгляд и на нос, и на корму, на все наши палубы. Ну и кишат же там люди! В общей сложности их наберется миллионов восемьсот. Ими помыкают лейтенанты, командир морских пехотинцев, священник, профессор, ревизор, врач, кок, начальник полиции.

Угнетаемые тираническими законами, а отчасти ставшие рабами собственных страстей, многие из нас оказываются порочными, несчастными, беспомощными. Сачки и филоны попадаются у нас на каждом шагу, равно как и запуганные шкафутные, готовые за кусок хлеба выполнять на корабле самую грязную работу. И тем не менее в команде нашей встречаются отважные фор-, грот- и крюйс-марсовые, которые, независимо от того, хорошо ли с ними обращаются или дурно, упорно ставят паруса наивыгоднейшим образом по отношению к ветру.

У нас есть карцер для нарушителей дисциплины, судилище у грот-мачты, где их призывают к ответу, кошка о девяти хвостах и трап, где их унижают и в наших глазах и в их собственных. Не всегда прибегают к ним, чтобы Грех обратить в Добродетель, но для того, чтобы разъединить их и защитить Добродетель и узаконенный Грех от неузаконенного Порока.

У нас есть лазарет для сраженных болезнью и беспомощных, куда мы торопимся сбыть их с глаз долой, и как бы громко ни стонали они в недрах корабля, на верхнюю палубу жалобы их почти не доносятся, и наш вымпел продолжает весело развеваться по ветру. Если посмотреть на наш корабль со стороны, он сплошной обман, ибо все, что доступно на нем нашему взгляду, — всего лишь чисто выметенная палуба да крашенные и перекрашенные доски над ватерлинией, между тем как огромная масса нашего фрегата со всеми ее кладовыми тайн навеки скрыта в его подводной части.

Когда кто-нибудь из товарищей наших умирает, мы поспешно зашиваем его и списываем за борт; фрегат-мир проносится мимо, и больше мы никогда его не видим, хотя рано или поздно подводное течение унесет его туда, где расположено и наше место назначения.

На нашем корабле есть и шканцы, и батарейная палуба, подземные хранилища ядер и крюйт-камеры; а основным нашим руководством является Свод законов военного времени.

О товарищи по кораблю и братья по человечеству! Мы, народ, терпим много несправедливостей. Сколько жалоб набралось на батарейной палубе! Но тщетно апеллируем мы к командиру корабля на суд лейтенантов; тщетно — пока мы находимся на фрегате нашего мира — к неопределенным чинам Морского ведомства, до которых так далеко, что их и не видно. Однако виновниками самого жестокого зла по отношению к себе являемся мы сами. В этом даже офицеры наши бессильны нам помочь, даже если б они этого и захотели. От такого зла никто другой спасти не может; каждый человек должен быть собственным спасителем. В остальном, что бы ни приключилось, никогда не будем нацеливать смертоносных пушек на свою же команду и не будем подымать мятежа, размахивая окровавленными пиками. Наш верховный лорд Адмиралтейства еще нас рассудит, и если даже немало веков пройдет, прежде чем несправедливости наши будут исправлены, все же, братья по кораблю и братья по человечеству, не будем никогда забывать, что

Сколько бы ни было в жизни невзгод,Курс ее все же домой приведет.

[513]

Юрий Витальевич Ковалев

«БЕЛЫЙ БУШЛАТ» Г. МЕЛВИЛЛА И АМЕРИКАНСКИЙ

МОРСКОЙ РОМАН 1840-х ГОДОВ

1973[514]

1

«Белый Бушлат» был написан летом 1849 г. К этому времени Мелвилл уже пользовался широкой известностью у современников как автор «Тайпи» и «Ому». В самом начале 1849 г. была опубликована его третья книга — «Марди», а четвертая — «Редберн» должна была вот-вот выйти в свет. Писатель вступал в пору творческой зрелости. «Белый Бушлат» — это произведение, написанное опытной рукой мастера; последняя ступень на пути к знаменитому шедевру — роману о Белом Ките.

Творческая история «Белого Бушлата», во многих отношениях весьма примечательная, тесно связана с некоторыми событиями личной жизни Мелвилла. Весной 1849 г. он оказался перед лицом финансовой катастрофы. Роман «Марди», на который он возлагал особые надежды, успеха не имел. Издатели не покрыли даже расходов на печатание книги. Здесь уместно напомнить об одном обстоятельстве, которое часто ускользает от внимания историков литературы. В Америке середины XIX в. почти не было профессиональных писателей. Литературные гонорары были столь низки, что мало кто решался жить литературными заработками. Почти каждый серьезный литератор имел дополнительные источники дохода. Вспомним, что Купер был землевладельцем, Лонгфелло — университетским профессором, Эдгар По — редактором, Уитмен издавал газету, а Готорн служил в таможне. Мелвилл принадлежал к незначительному числу писателей, добывавших свой хлеб насущный исключительно литературным трудом. Провал «Марди» вынудил его войти в тяжелые долги. Трудность положения усугублялась еще одним обстоятельством. В августе 1847 г. Мелвилл женился на Элизабет Шоу[515]. Спустя полтора года у них родился сын. Чувство ответственности за судьбу семьи угнетало писателя. Единственный выход он видел в том, чтобы в максимально сжатые сроки написать хотя бы две книги, которые имели бы гарантированный коммерческий успех.

«Белый Бушлат» был написан в феноменально короткий срок — за два месяца с небольшим. Мелвилл работал над рукописью, не давая себе отдыха, презрев удушливую жару, стоявшую в Нью-Йорке, эпидемию холеры и бытовое неустройство. Он писал в маленькой каморке, именовавшейся кабинетом, под неумолчный плач двух грудных младенцев (сына и племянника), у которых резались зубы. Он задавал себе урок и не вставал из-за стола, покуда не оканчивал его.

Нет ничего удивительного в том, что к ощущению радости творчества примешивалось чувство горечи и неудовлетворенности. Мелвиллу казалось, что рукопись недоработана, что некоторые главы следовало бы отшлифовать, а кое-что переписать заново. Однако он не мог себе этого позволить. В своих письмах он неоднократно жаловался на недостаток времени и сравнивал работу над «Редберном» и «Белым Бушлатом» с механическим трудом поденщика. Обе эти книги — «просто очередная работа, которую я сделал для денег, потому что был вынужден к этому обстоятельствами, — замечает Мелвилл. — Я писал их, как другие люди занимаются, например, пилкой дров. Я чувствовал, что не имею права писать такую книгу, какую мне хотелось бы»[516].

У Мелвилла, конечно, имелись основания к недовольству. В тексте «Белого Бушлата» легко обнаруживаются следы поспешности, которые писатель даже и не пытался скрыть. Так, например, развертывая повествование, он не искал способов сделать связь между эпизодами органической или хотя бы обусловленной динамикой сюжета. Они следуют друг за другом в более или менее случайном порядке и связаны между собой чисто формально. Нередко новые разделы вводятся вообще без всякой видимой связи с предшествующими и закрепляются в повествовании вводными фразами вроде: «Теперь рассмотрим…», «Чуть не забыл упомянуть…» или «В предшествующей главе говорилось о слишком юном возрасте, в котором кадеты поступают на службу. Это наводит на мысли, связанные с более существенным предметом», причем «мысли, связанные с более существенным предметом» не имеют никакого отношения ни к кадетам, ни к их юному возрасту[517]. Подобных примеров можно было бы привести изрядное количество, и они, конечно, относятся к числу недостатков романа. Но они всего лишь примеры и не более того. Их нельзя причислить к основным характеристикам книги, которая, невзирая на многочисленные погрешности, остается одним из выдающихся произведений американской литературы 40-х годов XIX столетия.