Предание Темных - Доуз Кейси

Придумать?

Придумать!?

Голова начинает раскалываться.

Что за бред? Но если Влад «придумал» убийцу, то кто тогда меня связал? И если убийцу придумал Влад, точнее придумал его связь со всем этим – значит на деле в этом замешан как-то он сам? Он меня все-таки как-то умудрился связать? Или что тогда значит эта фраза «придумать фальшивого, чтобы никто не заметил настоящего»?!

Повисает гробовая тишина, после чего Ноэ откашливается и его голос вновь становится непривычно серьезным:

– Ты ее держишь как пленницу, Влад. И прекрасно об этом знаешь. Да, ты не связываешь ей руки в прямом смысле – но обвязал уже тысячью пут условностей, из которых притом тщательно следишь, чтобы она не выбралась. Если бы тебя действительно заботила она, а не ты сам – то ты бы давно ее отпустил. А не продолжал использовать.

Вздох:

– Она как твоя оплачиваемая кукла в личном театре. Ты нашел способ удерживать ее, и теперь обыгрываешь его,

(..это лишь иная сторона той же самой манипуляции, чтобы удержать тебя в замке..)

как только можешь. Дергаешь за веревочки, прекрасно зная при этом, что лучше всего для любой куклы – это дарованная свобода. Так почему ты не даруешь ей эту свободу? Или отыграть личный спектакль и увидеть финал для тебя все же важнее? – пауза – а ты уверен, что осилишь увидеть этот финал?

Голос Влада – сухой, холодный, ледяной, как сталь, но вместе с этим как-то отчужденный:

– Хватит, Локид.

Тишина.

Ноэ добавляет что-то – но еще тише, уже настолько, что даже наполовину вывалившись из комнаты, я не могу расслышать и единого слова. Только тон, которым это говорится.

А после шаги.

Я резко запрыгиваю внутрь и прикрываю дверь, запоздало поняв, что шаги не обратно, а в том же направлении. Удаляются.

И выглянув через пару минут, я уже не могу слышать даже отдаленно их голосов, ни говоря о словах.

Зато вот у меня теперь этих слов очень даже много.

Я собиралась поговорить утром с Владом об одном, но теперь, кажется, если я в принципе досижу до утра, разговор пойдет совсем о другом.

Больше всего, пока свежи эмоции и полностью помнится услышанная информация – мне хочется пойти, тремя громкими настойчивыми стуками разбудить Лео (раз уж договаривались). Пересказать ему все, что услышала – после чего вдвоем пойти и (хоть при Ноэ, хоть без) потребовать у Влада объяснений.

Всему по порядку, и плевать, даже если это займет времени до самого рассвета. Да хоть до рассвета следующих суток.

Но так же понимаю, что это будет неразумно.

Мама всегда говорила, что побеждает холодный ум. Эмоции – лишь один из критерий поражения. На эмоциях можно играть, эмоциями можно манипулировать, с помощью эмоций можно управлять. И глядя на то, как этим пользовался со всеми другими Влад в первые дни (и продолжает это делать) – я понимаю, что это так.

Быть может не со всеми так категорично, но к Владу с эмоциями идти точно нельзя, потому что он отточил свое мастерство именно на «холодном уме». Он ловко переобуется, как то всегда делал с Лео, найдет тысячу причин и сумеет переболтать и меня, и Лео одновременно, да еще и с такой невозмутимостью, что сам Дьявол купится на его россказни.

А вот если я обдумаю услышанное, переварю как следует, осознаю, какие отговорки он может на это сказать и что я могу на это парировать.. То тогда, придя с утра, я уже буду с холодным умом. С остывшими эмоциями.. и тогда он уже просто так не соскочит с темы на тему, засыпая всяким бессвязным бредом, пользуясь моей сонливостью и остаточным опьянением.

Однако праведные гнев и возмущение просто не дают мне усидеть на месте.

Я не то, что спать – я кажется даже не смогу сейчас сесть и почитать. Я буду лишь думать, думать, думать – и минут через пять все же вскочу, обуреваемая всем этим комом, и даже без Лео помчусь к Владу и устрою настоящий (а главное совершенно безрезультатный) словесный погром.

Еще и Локида потешу.

И, как всегда, единственным вариантом на время абстрагироваться от настоящего – является сбежать от него в прошлое. Но достав полотно с портретом Сафие, на меня даже находит некоторая грусть.

Я столько всего сейчас услышала, что разумом понимаю – едва ли на все это найдется какое-то логичное объяснение. Которое, как верно заметил Лео – будет притом не просто «сладким», а правдивым. А таковым оно уже не может быть, так как Влад согласился со словами Локида о том, что он «лжет, лжет, лжет» и «держит меня, как пленницу», что бы это ни значило.

Получается ли тогда, что сейчас я последний раз погружаюсь в прошлое? Ведь если я завтра соберу вещи и уеду, картин мне не видать, ведь этот «некий таинственный убийца смотрителя»

(..придумать фальшивого монстра, чтобы никто не заметил настоящего..)

все еще не пойман, и так далее, и значит если убегаю раньше времени, то картины остаются здесь. Это не говоря вдобавок о том, что несмотря на все слова Влада, и официальный договор все еще цел и в силе. Его никто не расторгал.

Печально вздыхаю и долго смотрю на частично очищенное полотно прежде, чем взяться за работу.

Наконец, подбираю нужный инструмент и начинаю делать уже отточенные и привычные действия, приметив заглушение звуков, когда они едва-едва заметно только начинают погружаться «под воду», забирая вместе с собой и меня..

-7-

1446 год, Османская империя.

Дворец султана в Эдирне.

Возраст Лале – 16 лет.

– Так, так, так.. – от напряжения Лале даже чуть высовывает кончик языка – и поворот!

Девушка, тщательно следя за своим отражением в зеркале (будто оно может существовать отдельно и непременно захочет обхитрить ее), повторяет выученный наизусть восточный танец, с каждый новым разом делая движения все плавнее. Даже при поворотах она старается заметить каждую деталь в зеркале – резонно полагая, что самый строгий судья для ответственного человека это он сам.

Шахи-хатун, очевидно, важности этого мероприятия не понимает, потому что смотрит на свою воспитанницу с блаженной улыбкой и явно какими-то далеко уходящими отсюда мыслями. Когда, наконец, Лале заканчивает очередной круг, наставница не сдерживается и довольно заявляет:

– Ох, как же ты славно танцуешь, деточка! Гибкая, как тростинка, плавная, как речка!

Она едва не хлопает в ладоши от умиления.

Лале лишь мельком глядит на нее, после чего в очередном повороте с улыбкой сообщает:

– У меня хорошо получается, потому что мне это нравится!

Шахи-хатун начинает сиять еще сильнее, будто бы Лале сообщила, что у нее получается, потому что ее наставница лучшая в мире танцовщица и обучила ее всем азам восточных танцев:

– А мне-то как нравится, что ты наконец достойным женским делом увлеклась! Красивый танец – такая сила. Мало мужских сердец могут перед ним устоять. А то все учеба!

Лале останавливается и снисходительно глядит на наставницу. После чего, не в силах удержаться, все же хохочет:

– Так это и есть учеба! Я пишу научный трактат об искусстве танца. Так увлеклась, что и фигуры выучила.

Доброжелательность мигом слетает с лица Шахи-хатун, заменяясь кислым, как недоспевшее яблоко, выражением. Она махает рукой, точно отмахиваясь от мух, и недовольно встав, бормочет:

– Ну-ну, кто бы сомневался..

Лале вновь смеется и опять начинает все по новой. Шахи-хатун еще какое-то время украдкой наблюдает за Лале (всякий раз мигом отводя глаза, когда девушка смотрит на нее) и вскоре выражение ее лица вновь смягчается.

По учебе или нет – но наблюдение за тем, как искусно танцует ее воспитанница заставляет растаять сердце женщины:

– Послушай, милая.. – неуверенно начинает она – а ведь сегодня в гареме большой вечер танцев будет. Лучшие девушки свои умения будут друг другу показывать. Пойди и ты. Ведь не хуже их танцуешь! – она перебивает сама себя – да что там «не хуже» – ведь даже лучше будет!