Ведьма - Фриц Лейбер

Гаспар, пережевывая дрожжевой бифштекс, улыбнулся в ответ, виновато пожал плечами и показал вилкой на свои раздутые щеки.

— Кстати, Гаспар, как вы попали в писательский союз? — громко спросила няня Бишоп. — С помощью Элоизы Ибсен?

Старик бросил на Гаспара свирепый взгляд и отвернулся.

В автокэбе Гаспар обиженно молчал и заговорил только, когда такси остановилось у дома няни Бишоп.

— Я стал писателем по протекции своего дяди, специалиста-волнопроводчика, — объяснил он и принялся опускать монеты в счетчик автокэба.

— Я так и думала, — сказала няня Бишоп, когда последняя монета провалилась в счетчик и дверца поднялась. — Спасибо за приятный ужин. Не могу сказать того же о разговоре, но по крайней мере вы старались.

Она вышла из автокэба, обернулась у двери, пока ее осматривал электронный сторож, и крикнула:

— Не вешайте носа, Гаспар! Какая женщина сравнится по тонкости со словопомолом?

Вопрос повис в воздухе, подобно миниатюрной рекламной надписи. Он расстроил Гаспара главным образом потому, что он так и не успел купить книгу на ночь, а теперь у него не было ни сил, ни времени искать открытый киоск.

Автокэб прошептал:

— Куда поедем, мистер, или вы выходите?

Может, пойти домой пешком? Это недалеко, всего десять кварталов. Ночная прогулка благотворно действует на нервы. Впрочем, он так и не спал после ночной смены… Гаспара охватило чувство невыносимого одиночества.

— Куда поедем, мистер, или вы выходите?

Может, позвонить Зейну Горту? Гаспар вынул из кармана связное устройство и произнес номер Зейна. По крайней мере из постели его не поднимешь!

Из устройства донесся голос, похожий на медовый голосок мисс Розанчик:

— Это записанное на пленку сообщение. Зейн Горт сожалеет, что не может поговорить с вами. Сейчас он выступает в ночном робоклубе с докладом на тему «Антигравитация в литературе и действительности». Он освободится через два часа. Это записанное на пленку сооб…

— КУДА ЕДЕМ, МИСТЕР, ИЛИ ВЫ ВЫХОДИТЕ?

Гаспар пулей выскочил из автокэба за мгновение до того, как крышка опустилась и снова включился счетчик.

Огромный зал «Слова» был переполнен. Между столиками проворно сновали роботы-официанты и литературные подмастерья, которые по традиции обслуживали только писателей высшей квалификации. Это создавало особый эффект — толпы Шекспиров, Вольтеров, Вергилиев и Цицеронов прислуживали модным ничтожествам, не умевшим даже писать.

Сегодня писателей было не так уж много — большинство все еще продолжали бесплодные попытки обрести творческое вдохновение. Зато других клиентов было столько, что роботы-официанты носились на бешеной скорости. В этот вечер поужинать явились не только завсегдатаи «Слова», приходящие взглянуть на развратных писателей в их естественной среде, но и любители сенсаций, стремящиеся взглянуть на маньяков, учинивших такой погром на Читательской улице. А в самом центре зала, за лучшими столиками, группами и поодиночке сидели посетители, которых сюда привела явно не погоня за острыми ощущениями, а какие-то скрытые, может быть, даже зловещие, цели.

За центральным зеленым столиком восседали Элоиза Ибсен и Гомер Дос-Пассос, которых обслуживала юная писательница в костюме французской субретки.

— Детка, тебе еще не надоело здесь? — ныл атлет-писатель, и блики света скользили по его бритому затылку, склонявшемуся все ниже и ниже. — Я хочу спать!

— Нет, Гомер, — безжалостно отвечала Элоиза, — здесь мы находимся в самом центре паутины, и я хочу нащупать все нити. Пока это мне еще не удалось. — Она обвела пронзительным взглядом соседние столики. — А ты должен быть на виду у своих читателей, иначе твой волевой оскал совсем выйдет из моды.

Гомер оскорбленно посмотрел на нее и подозвал официантку.

— А ну-ка, крошка, — прогремел он мужественным басом, — принеси мне бокал двойного стерилизованного молока 150 градусов по Фаренгейту! Э, да я, кажется, где-то видел тебя!

— Да, мсье Дос-Пассос, — ответила девочка (ей вряд ли было больше шестнадцати), кокетливо хихикнув. — Я вместе с Тулузой де Рембо стою на обложке «Секретов французской кухни», — и она удалилась, пикантно виляя еще неразвитыми бедрами.

— Я сегодня в мистическом настрое, — сказал Гомер, мечтательно глядя на удаляющийся соблазн. — Ощущаю свое родство со всеми вокруг. Вот сидят люди. О чем они думают? Или роботы? Скажем, бывает им больно, как нам? Вон на того робота только что опрокинули чашку кипящего кофе — почувствовал ли он боль? Я слышал, что они и любят вроде нас, только при помощи электричества. А боль? Было ли больно той розовой роботессе, которую я облил из огнемета? Такие мысли заставляют тебя серьезнее смотреть на жизнь.

Элоиза захохотала.

— Да уж, приятные воспоминания о знакомстве с тобой она вряд ли сохранила! Иначе что заставило ее поливать тебя пеной из огнетушителя?

— Нечего издеваться, детка! — оскорбленно заметил Гомер. — Погиб мой лучший костюм, всегда приносивший мне удачу.

— Ты был просто уморителен — точь-в-точь порция взбитых сливок!

— Да и ты была хороша — пряталась от струи то за меня, то за своих подручных. Между прочим, детка, я что-то не понимаю. Ведь мы пошли в «Рокет-Хаус» потому, что ты сказала, что они тайком прибегли к помощи писателей-скэбов. Но именно об этом ты и говорить с ними не стала. Сначала все выпытывала какой-то секрет, а потом начала расспрашивать о мстителях. Что это такое?

— Ах, да замолчи ты! Просто жалкий врунишка Гаспар пытался направить меня по ложному следу. Мне самой нужно еще разобраться, где тут правда, а где ложь.

— Детка, я хочу знать все. Раз уж мне не дают спать, я буду в мистическом настрое, буду размышлять о смысле жизни и искать ответы на все вопросы.

— Ну ладно, — наконец сдалась Элоиза и заговорила резким шепотом, который становился все громче и громче: — Флэксмен и Каллингхэм ведут какую-то игру. Они подослали к нам своего стукача — Гаспара. Вдобавок они связаны с роботами-писателями, а также с властями — недаром у них все время толкутся Зейн Горт и мисс Розанчик. Когда мы накрыли их, они чуть было не раскололись. Флэксмен — точно кролик, пойманный с краденой капустой. Он рисовал на бумаге яйца и подписывал под ними фамилии — явно писательские, только незнакомые мне. Все это неспроста, поверь мне…

— Яйца? — переспросил Гомер. — Ты хочешь сказать — кружочки?

— Нет, именно яйца! — отрезала Элоиза отрывистым шепотом. — Каллингхэм, напротив, держался слишком уж спокойно, когда я принялась за него.