Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник) - Пелам Вудхаус

— Плохая карта шла?

— Нет, сэр, карты мне доставались вполне удовлетворительные, но партнер дважды сорвал мою игру, и у меня пропало желание продолжать.

— Сочувствую. Значит, вы сейчас ничем не заняты?

— Нет, сэр.

— Тогда, может, примчитесь во весь опор к моей тете Далии? Тут в вас большая нужда.

— Очень хорошо, сэр.

— Едет? — спросила тетя.

— На крыльях ветра. Только наденет свой котелок.

— Тогда уйди куда-нибудь.

— Вы не хотите, чтобы я участвовал в конференции?

— Нет.

— Но три головы лучше, чем две, — попробовал я настоять.

— Только не тогда, когда одна из них — насквозь костяная, — отрезала престарелая родственница, вернувшись к прежней манере выражаться.

В ту ночь я спал неспокойно, мне снилось, будто я убегаю, а меня настигают Царицы Фей, целая свора, да их еще сзади подгоняет Джас Уотербери на коне и орет: «У-лю-лю!» и «Ату его!» Так что, когда я вышел к завтраку, был уже двенадцатый час.

— Насколько я понимаю, Дживс, — говорю я, мрачно ковыряя в тарелке яичницу, — тетя Далия вам все рассказала?

— Да, сэр. Рассказ миссис Траверс был весьма информативен.

Я вздохнул с облегчением, потому что от этой секретности и всяких условных обозначений А и В у меня уже голова кругом шла.

— Положение угрожающее, вы не находите?

— Безусловно, угроза, нависшая над вами, довольно серьезна, сэр.

— Не представляю себе, как я буду выступать ответчиком в деле о нарушении брачного обещания, а публика в зале будет издевательски хохотать, и присяжные еще назначат мне оплату издержек. Да я после этого просто не рискну показаться в «Трутнях».

— Да, скандальная слава — крайне неприятная вещь, сэр.

— С другой стороны, платить Джасу Уотербери две тысячи фунтов мне совершенно не хочется.

— Сочувствую вам в вашей дилемме, сэр.

— Но вы, может быть, придумали какой-нибудь потрясающий способ, как перехитрить Джаса, чтобы он до могилы ежедневно посыпал свою масляную голову пеплом? Как вы собираетесь с ним говорить, когда он явится сюда?

— Я собираюсь воззвать к его здравому смыслу, сэр.

Сердце у меня похолодело. Наверно, я слишком привык, что Дживс мановением волшебной палочки развеивает по воздуху самые опасные кризисы, и ожидал от него, что он, если что, всегда вынет из шляпы чудесное решение, и никаких хлопот. Однако в то утро, хотя вообще я до завтрака не слишком хорошо соображаю, мне было ясно, что намерение Дживса нипочем, выражаясь словами Джаса Уотербери, не пройдет у публики на ура. Станет он слушать рассуждения о здравом смысле, как бы не так. Чтобы в чем-то убедить этого короля мошенников, нужен кастет и чулок с мокрым песком, а не здравый смысл. В тоне, которым я спросил Дживса, неужели он не мог придумать ничего получше, прозвучал скрытый упрек.

— Вы невысокого мнения о таком плане действий, сэр?

— Знаете, я бы не хотел ранить ваши чувства…

— Ну что вы, сэр.

— …но я бы не назвал это вершиной вашей творческой мысли.

— Мне очень жаль, сэр, но тем не менее…

В этот миг заголосил дверной звонок. Я с яичницей на губах вскочил из-за стола и оглянулся на Дживса. Не поручусь, что глаза у меня при этом вылезли вон из орбит, но вполне может быть, что и так, у меня было такое чувство, будто в квартире взорвалась добрая унция тринитротолуола.

— Пришел!

— По всей видимости, да, сэр.

— Я просто не в состоянии с ним общаться в такую рань.

— Ваши чувства вполне понятны, сэр. Было бы целесообразно вам куда-нибудь скрыться, пока я буду вести переговоры. Наиболее удобным укрытием представляется пространство позади пианино.

— Вы правы, как всегда, Дживс.

Утверждать, будто за пианино оказалось так уж удобно, я бы не стал, не желая вводить читателя в заблуждение, но все-таки там я был спрятан от посторонних глаз, а это главное. И условия, позволяющие оставаться в курсе происходящих событий, тоже оказались недурны. Я услышал звук открывающейся двери, и голос Джаса Уотербери произнес:

— Привет, миляга.

— Доброе утро, сэр.

— Вустер у себя?

— Нет, сэр, он только что вышел.

— Странно. Он знал, что я должен прийти.

— Вы — мистер Уотербери?

— Я самый. Куда он подался?

— Насколько я знаю, у мистера Вустера было намерение посетить своего ростовщика, сэр.

— Что?

— Он упомянул об этом, уходя. Сказал, что надеется получить фунта два-три за часы.

— Вы смеетесь? Зачем бы он стал закладывать часы?

— Он весьма стеснен в средствах.

Последовала, как выражаются иногда, зловещая тишина. Вероятно, Джасу Уотербери потребовалось время, чтобы переварить это известие. Жаль, я не мог участвовать в разговоре, а то бы я непременно сказал: «Дживс, так держать!» — и извинился бы, что вздумал в нем усомниться. Можно было догадаться, что, говоря о намерении воззвать к здравому смыслу Джаса Уотербери, он припрятал в рукаве козырь, который все меняет.

Прошло какое-то время, прежде чем Джас Уотербери снова заговорил, и при этом в голосе у него слышалась некоторая дрожь, словно бы он начал подозревать, что в жизни есть не только розы и солнечные лучи, как ему казалось до сих пор. Я его понимал. Нет страданий горше, чем испытывает человек, который возомнил, будто отыскал горшок с золотом у подножия радуги, и вдруг узнает из авторитетных источников, что ничего подобного. До сих пор Бертрам Вустер был для него беззаботный жуир, который разбрасывает направо и налево суммы по пятнадцать фунтов, чего невозможно делать, не имея солидного счета в банке, и известие, что Бертрам Вустер бегает закладывать часы, было для него как острый нож в сердце, если, конечно, оно у него есть. Он ошарашенно проговорил:

— А как же эта квартира?

— Сэр?

— Квартиры на Парк-лейн обходятся недешево.

— О да, сэр. Безусловно.

— Да еще со швейцаром.

— Как, сэр?

— А вы разве не швейцар?

— Нет, сэр. Я состоял одно время личным слугой при джентльмене, но в настоящее время не занимаю этой должности. Я представляю мистеров Олсоппа и Уилсона, виноторговцев, предоставивших в кредит товар на общую сумму в триста четыре фунта пятнадцать шиллингов и восемь пенсов, — долг, расчеты по которому существенно превосходят финансовые возможности мистера Вустера. Я здесь нахожусь при описанном имуществе.

«Бог ты мой!» — пробормотал Джас, и, на мой взгляд, ему даже делает честь, что он не воспользовался более сильным выражением.

— То есть вы — судебный исполнитель?

— Вот именно, сэр. Должен с сокрушением признать, что карьера моя пошла под уклон и нынешняя должность — это единственное, что я смог найти. Здесь не то, к чему я привык, но и на этом месте есть свои положительные стороны. Мистер Вустер — весьма приятный молодой джентльмен и к моему пребыванию в его доме относится вполне дружелюбно. Мы с ним ведем долгие увлекательные беседы, в ходе которых он и разъяснил мне свое финансовое положение. Он, оказывается, всецело зависит от содержания, назначенного его теткой, некоей миссис Траверс, дамы с нестабильным темпераментом, которая уже не раз угрожала, что если он не возьмется за ум и не прекратит мотовство, она лишит его содержания и отправит в Канаду, существовать на скромные почтовые переводы с родины. Она, разумеется, считает меня слугой мистера Вустера. Что произойдет, если она узнает, в качестве кого я здесь нахожусь на самом деле, мне страшно подумать, ясно одно, если вы позволите мне выразить мнение, легкая жизнь мистера Вустера на этом кончится навсегда и начнется тяжелая.

Снова наступила зловещая тишина, Джас Уотербери, наверно, употребил ее на то, чтобы промокнуть лоб, на котором выступили обильные капли трудового пота. В заключение он еще раз произнес: «Бог ты мой!»

Намеревался ли он к этому еще что-нибудь прибавить, неизвестно, потому что ничего прибавить ему все равно не удалось; послышался шум, похожий на мощный порыв ветра, кто-то громко фыркнул, и я понял, что среди нас находится тетя Далия. Должно быть, впуская Джаса Уотербери, Дживс по рассеянности не запер входные двери.

— Дживс! — прогудела моя тетя. — Вы можете смотреть мне в глаза?

— Разумеется, мэм, если вам угодно.

— А я этому удивляюсь. Вы, по-видимому, обладаете наглостью армейского мула. Я только что узнала, что вы — судебный исполнитель в шкуре личного слуги джентльмена. Вы будете это отрицать?

— Нет, мэм. Я здесь от фирмы «Олсопп и Уилсон, вина, ликеры и крепкие напитки», ей причитается получить за поставленный товар на сумму в триста четыре фунта пятнадцать шилингов и восемнадцать пенсов.

Пианино, за которым я скрючился, покачнулось и загудело, как динамо-машина, должно быть, пожилая родственница фыркнула на него.

— Милосердный Боже! Что юный Берти делает с вашим товаром, винные ванны принимает? Триста четыре фунта пятнадцать шиллингов и восемнадцать пенсов! И другим, должно быть, задолжал не меньше. Весь в долгу как в шелку, да еще вдобавок, я слышала, собирается жениться на толстухе из цирка.