RAEM — мои позывные - Эрнст Кренкель

С первых же дней делалось все необходимое, чтобы принять помощь Большой земли. Все, что происходило на льдине, интересовало не только наших родных и близких. После гибели «Челюскина» жизнь лагеря на льдине интересовала весь мир. Вот почему после тяжелой работы вели свои записи журналисты, делал рисунки художник Решетников, продолжали вести съемку кинооператор Шафран и фотограф Новицкий. Пресса и кино не обижали нас своим вниманием, но мы обижали прессу. С первых дней нашего пребывания на льдине пришлось очень экономить аккумуляторы — настолько, что ни одной частной радиограммы не было передано ни в лагерь, ни из лагеря. Исключений не делалось. Как мы ни уговаривали Шмидта послать хотя бы пять слов привета сыну в день его рождения, Отто Юльевич категорически отказался.

Журналисты, оказавшиеся среди нас, скрипели зубами от злости. Шутка ли, сидеть на информации, которую жаждал получить весь мир, и не иметь возможности эту информацию передать! Но иного выхода просто не было. Порвать ниточку связи ради газетчиков? Такой роскоши мы не могли себе позволить.

А там, в Москве, далеко от нас, газетный мир продолжал жить своей привычной жизнью. Во всех редакциях готовились к выезду в Арктику журналисты — и не те наивные молодые люди, с головы до ног обвешанные оружием и фотоаппаратами, какие подчас отправлялись на Север. В редакторские кабинеты вызывали самых опытных, самых умелых, чтобы отправить их поближе к нам, поближе к информации, которую так трудно было заполучить в Москве.

Опыт бывалых редакторов подсказывал — надо пустить вперед асов журналистики. Их ждет большая и очень важная работа. Такой вывод был логичен и точен.

Пока журналисты точили перья, не имея еще возможности размахнуться во всю ширь, начала свои информации Правительственная комиссия. Она регулярно публиковала коммюнике, появлявшиеся в печати за подписью Куйбышева. Комиссия стала центром, куда стекалось все, что делалось для нашего спасения.

В первом же сообщении Правительственной комиссии было сказано, что весь обширный арктический аппарат включился в спасательные работы.

«Всем полярным станциям, — заканчивал сообщение товарищ Куйбышев, — предложено вести беспрерывное дежурство по приему радиограмм т. Шмидта и передавать их вне всякой очереди. Полярным станциям восточного сектора предложено четыре раза в сутки давать сводки о состоянии погоды, положении льда и подготовке, как транспорта, так и организации промежуточных продовольственных и кормовых баз в направлении от станции к месту нахождения лагеря. Радиосвязь с т. Шмидтом поддерживается непрерывно».

Был введен специальный разряд радиограмм под кодовым названием «Экватор». «Экватор» шел вне всякой очереди, пробивая всевозможные заторы.

Это был большой аврал, в котором принимала участие вся Арктика. Несмотря на широкий размах, и этот аврал был только началом, причем началом с немалыми трудностями…

Старая поговорка «первый блин комом» довольно быстро получила еще одно подтверждение при организации нашего спасения. Сторонники и противники похода к лагерю на собаках не долго спорили. Уже на следующий день после гибели корабля увлеченный идеей санного броска Хворостанский мобилизовал 21 упряжку и двинулся в путь, с расчетом мобилизовать остальные 39 упряжек по дороге.

Против этого похода очень возражал пограничник Небольсин, большой знаток собак и опытный в использовании этого транспорта человек. Он считал поход Хворостанского делом опрометчивым. Мобилизация 60 упряжек грозила оставить чукчей без охоты, а это означало голод.

Хворостанский двигался четыре дня. На пятый день Небольсин догнал собачий караван и передал распоряжение председателя Чрезвычайной тройки Петрова прекратить экспедицию. Одним словом, санный вариант (сидя на льдине, мы об этом ничего не знали) отодвинулся на второй план. На первое место вышла авиация.

Тем временем, пока нащупывалась генеральная линия нашего спасения, жизнь в лагере Шмидта шла своим чередом. Постепенно все становилось на свои места.

После общего собрания родилась лагерная газета с гордым названием «Не сдадимся». Мы действительно не хотели сдаваться, что сразу же почувствовалось в величайшей творческой активности всех корреспондентов нашей газеты с адресом «Чукотское море, на дрейфующем льду». Хлопотало у газеты много народа, и первый номер (а всего их было выпущено три) вышел на славу.

«Эта газета, выпускаемая в такой необычной обстановке — в палатке на дрейфующем льду на четвертый день после гибели „Челюскина“, является ярким свидетельством бодрости нашего духа. В истории полярных катастроф мы мало знаем примеров, чтобы столь большой и разнохарактерный коллектив, как „челюскинцы“, встретил момент смертельной опасности с такой величайшей организованностью», — писал в передовой нашей стенгазеты один из ее редакторов Сергей Семенов.

«Мы на льду. Но и здесь мы — граждане великого Советского Союза. Мы и здесь будем высоко держать знамя Республики Советов, а наше государство о нас позаботится». Это из статьи Шмидта, опубликованной в том же самом первом номере «Не сдадимся».

Самые разные авторы, самые разные корреспонденции. Если Федя Решетников нарисовал для газеты картинки, на которых морж, медведь и тюлень требовали от Шмидта предъявления паспорта с пропиской на льдине, а на другом рисунке, не умещаясь по габаритам в палатке, был изображен лежащим на снегу я с радиопередатчиком, то другие авторы, опубликовали в той же газете корреспонденции весьма серьезные. «Отдел информации» сообщал об организации Чрезвычайной тройки под председательством Петрова, а «отдел науки» в лице Гаккеля предлагал выжигать и вырезать на всех поддающихся тому предметах надпись «Челюскин, 1934», Гаккель подходил к своему предложению как ученый, считая, что при дальнейшем дрейфе эти деревянные предметы дадут исследователям еще одну порцию информации. Что же касается другого ученого — Хмызникова, то он разразился обстоятельным сочинением о судьбах полярных экспедиций, попадавших в положение, сходное с нашим.

Я не случайно описываю нашу стенную газету с такими подробностями. Мне хочется, чтобы читатель почувствовал сыгранную ею роль.

Вопросам морального состояния обитателей льдины руководство экспедицией и партийная организация уделяли огромное внимание. Сохранить твердость духа в наших условиях было не менее, а скорее более важно, чем физические силы, которых в условиях полярной робинзониады требуется немало.

18 февраля собралось на свое первое заседание партийное бюро. Сохранился протокол, равно как и рисунок Федора Решетникова, изобразившего это заседание в одной из палаток, при свете фонаря «летучая мышь». Вопрос стоял один — «Сообщение О. Ю. Шмидта».