А порою очень грустны - Джеффри Евгенидис

Они проехали по Восьмой авеню, у Коламбус-серкл свернули на Бродвей. Леонард втянул голову обратно в машину, словно желая заново проверить температуру, потом опять высунулся в окно.

Доехав до Семьдесят второй улицы, водитель свернул налево. Спустя несколько минут они катили по Риверсайд-драйв. Келли поджидала их на тротуаре перед зданием.

— Извини! — сказала Мадлен, выходя из такси. — Электричка опоздала.

— Ты всегда так говоришь, — ответила Келли.

— Она всегда опаздывает.

Они обнялись, и Келли спросила:

— Так что, вы идете на вечеринку?

— Посмотрим.

— Пойдемте обязательно! Не могу же я одна идти.

Все это время такси, не выключая мотора, стояло у тротуара, дожидаясь, пока вылезет Леонард. Наконец он появился и, тяжело ступая, перебрался с солнца в тень под козырьком.

Келли, будучи довольно хорошей актрисой, улыбнулась Леонарду так, словно ничего не слышала про его болезнь, словно он выглядел совершенно нормально:

— Привет, Леонард. Как дела?

Леонард, как обычно, воспринял это как настоящий вопрос. Вздохнув, он ответил:

— Я страшно устал.

— Ты страшно устал? Представь себе, каково тогда мне! Я уже, наверное, квартир пятнадцать Мадди показала. Так что все. Если вы, ребята, эту не снимете, я вас выгоню.

— Ты нас выгнать не можешь, — сказала Мадлен. — Мы твои клиенты.

— Тогда уйду с работы. — Она провела их в прохладный подъезд с панелями на стенах. — Нет, серьезно, Мадди. У меня еще одна есть в списке, поближе к Колумбийскому, если хотите посмотреть. Но та вряд ли такая же хорошая, как эта.

Расписавшись в книге у вахтера, они поднялись в лифте на одиннадцатый этаж. Перед квартирой Келли порылась в сумочке в поисках нужных ключей, на что ушло какое-то время, но в конце концов она открыла дверь и провела их внутрь.

До этого Келли показывала Мадлен квартиры, которые выходили на вентиляционные шахты или на прилегающие многоквартирные дома, или были крохотными и кишели тараканами, или там пахло кошачьей мочой. Мадлен не терпелось переехать из дома родителей, но даже если бы не это, односпальная квартира, в которую она сейчас вошла, произвела бы на нее огромное впечатление. Это был классический вариант, со свежевыкрашенными белыми стенами, лепными потолочными плинтусами и паркетными полами. В спальне достаточно места для большой кровати, кухня-камбуз отремонтирована, кабинетом можно пользоваться, гостиная маловата, зато украшена неработающим камином. Там даже столовая имелась. Однако главным коммерческим доводом в ее пользу был вид. Мадлен в восторге открыла окно в гостиной и перегнулась через подоконник. Солнце, до захода которого оставалась еще пара часов, покрывало блестками речную рябь и превращало обычно серые Палисейдс в светло-розовые. К северу виднелись прозрачные пики моста Джорджа Вашингтона. От Вест-Сайд-хайвей поднимался шум уличного движения. Мадлен посмотрела вниз, на тротуар перед зданием. До него было далеко. Внезапно ей сделалось страшно.

Она втянула голову обратно и окликнула Леонарда. Он не ответил, и она позвала снова, уже идя по коридору.

Леонард был в спальне вместе с Келли. Окно было закрыто.

Чтобы скрыть облегчение, она принялась рассматривать шкаф.

— Этот шкаф я себе возьму, — сказала она. — У меня больше одежды, чем у тебя. А ты можешь забирать себе кабинет.

Леонард ничего не сказал.

— Ты видел кабинет?

— Видел.

— И что?

— Нормально.

— Не хочу на вас давить и все такое, — сказала Келли, — но у вас, ребята, на размышления где-то полчаса. Другой агент из нашей конторы хочет начать показывать эту квартиру сегодня вечером.

— Сегодня вечером? — Мадлен не была к этому готова. — Ты же вроде сказала завтра?

— Так он сказал. А потом передумал. Народ сюда валом повалит.

Мадлен взглянула на Леонарда, пытаясь прочесть его мысли. Потом решительно скрестила руки на груди. Переезд в район прерий возможным не представляется, а значит, придется пойти на риск, который влечет за собой жизнь с ним в Манхэттене.

— О’кей, я согласна, — сказала она. — Место идеальное. Леонард, мы же согласны, да?

Леонард повернулся к Келли:

— Дай нам поговорить минутку.

— Конечно! Какие проблемы? Я в гостиной подожду.

Когда она вышла, Леонард подошел к окну.

— Сколько за нее хотят? — спросил он.

— Об этом ты не переживай.

— Я такую квартиру ни за что не мог бы себе позволить. Меня волнует, как я буду себя чувствовать из-за этого.

Когда такой разговор заходит раз или два, это в порядке вещей. Но у них он заходил уже раз сто. Разговор, подобный этому, зашел у них этим утром. Печальная правда состояла в том, что Мадлен отказалась бы жить в любом из мест, которые Леонард мог себе позволить.

— Милый, — сказала она. — Не переживай насчет платы. Сколько сможешь, столько и внесешь. Я хочу только, чтобы мы были счастливы.

— Я и говорю: не знаю, смогу ли я быть тут счастлив.

— Если бы мужчиной была я, вообще не было бы никакого разговора. Когда муж платит за квартиру больше, это нормально.

— Тот факт, что я тут чувствую себя, будто жена, и есть своего рода проблема.

— Тогда зачем ты приехал смотреть ее? — Мадлен начала раздражаться. — Чего ты ожидал? Что нам, по-твоему, делать? Мы не можем вечно жить с моими родителями. Это тебя не смущает? То, что мы живем с моими родителями?

Леонард ссутулился.

— Знаю. — В его голосе звучала настоящая грусть. — Ты права. Извини. Просто мне тяжело. Ты понимаешь, что мне от этого может быть тяжело?

Лучше всего было, видимо, кивнуть в знак согласия.

Леонард неотрывно смотрел в окно с полминуты. Наконец, набрав в грудь воздуху, сказал:

— О’кей. Берем.

Мадлен не стала терять времени. Она сообщила Келли, что они согласны, и предложила, что выпишет чек на сумму задатка. Однако Келли пришла в голову идея получше. Она предложила взять и сегодня же подписать контракт, и тогда им не надо будет еще раз приезжать в город.

— Пока я составляю контракт, вы можете сходить выпить кофе. У меня на это уйдет минут пятнадцать.

План казался разумным, и они втроем спустились в лифте к выходу и снова очутились на задыхающихся от жары улицах.

Пока они шли к Бродвею, Келли показывала местные заведения: химчистку, слесарную мастерскую и закусочную на углу, в которой был кондиционер.

— Вы, ребята, тут подождите, — сказала Келли, указав на закусочную. — Я вернусь через пятнадцать минут. Максимум через полчаса.

Мадлен с Леонардом заняли столик в нише у окна, выходившего на улицу. В закусочной были эллинические фрески на стенах и меню длиной в двенадцать страниц.

— Это будет наша закусочная, — сказала Мадлен, одобрительно оглядывая помещение. — Можно будет сюда приходить каждое утро.

Подошел официант, чтобы принять заказ:

— Вы решили что-нибудь, друзья?

— Два кофе, пожалуйста, — попросила Мадлен, улыбаясь. — И еще мой муж хочет яблочного пирога с кусочком чеддера сверху.

— Хозяин — барин, — сказала официант, отходя.

Мадлен ожидала, что Леонарда это позабавит. Но, к ее удивлению, у него навернулись слезы на глаза.

— Что такое?

Он покачал головой, отвернувшись.

— Я и забыл об этом, — сказал он хриплым голосом. — Кажется, столько времени прошло.

За окном тени на тротуаре удлинялись. Мадлен не сводила глаз с движения на Бродвее, стараясь отвести поднимающееся чувство безнадежности. Она не знала, как еще развеселить Леонарда. Что бы она ни пробовала, результат был один и тот же. Она боялась, что Леонард никогда уже не будет счастлив, что он утратил эту способность. Вот сейчас, когда им следовало бы радоваться по поводу новой квартиры или осматривать свой новый район, они сидели в углу, обтянутом винилом, избегая смотреть друг другу в глаза и ничего не говоря. И, что было еще хуже, Мадлен видела: Леонард это понимает. Его мучения обострялись от осознания того, что он и ее заставляет мучиться. Но прекратить это он не мог. Тем временем за витринным стеклом на авеню опускался летний вечер. Люди возвращались с работы домой, ослабив узлы галстуков, неся в руках плащи. Мадлен потеряла счет дням, но по расслабленным выражениям на лицах людей, по ранней толпе, вываливавшейся из бара на углу напротив, было видно, что сегодня пятница. До захода солнца еще долго, но вечер — и выходной — уже формально начался.

Официант принес яблочный пирог и две вилки. Но ни тот, ни другая не попробовали ни кусочка.

Через двадцать минут вернулась Келли с бумагами. Она внесла две поправки в стандартный контракт: в одной было сформулировано разрешение на сдачу на правах субаренды, в другой — запрет на домашних животных. Сверху на формуляре она напечатала полные имена Мадлен и Леонарда, проставила суммы арендной платы и гарантийного взноса. Усевшись за столик и взяв себе пирога, она велела Мадлен выписать чеки, покрывающие задаток и плату за первый месяц. Потом попросила Мадлен и Леонарда расписаться.