Свобода в широких пределах, или Современная амазонка - Александр Бирюков

В Москве все шло вроде по расписанию: вовремя приехали в аэропорт, вовремя повезли к самолету (а там, около будочки при въезде на летное поле, всегда были томительные минуты — к самолету повезут или к эстакаде выгружаться, если вылет откладывается), тут же и второй автобус подъехал, с домодедовскими пассажирами, все вроде в порядке, устраиваемся на своих местах…

И тут начался скандал. Сначала только невнятный спор стюардессы с пассажиром рядов через семь от Нины, за спиной, — то ли он ее толкнул, когда садился, то ли ноги с прохода не убрал. Что-то он ей, наверное, сказал, потому что стюардесса вдруг закричала: «Гражданин! Вы в нетрезвом состоянии. Прошу вас взять ручную кладь и покинуть самолет!»

Тут уж все стали подниматься с мест, оборачиваться, чтобы этого пассажира разглядеть, — что это за несчастный такой? Действительно, сейчас высадят и жди следующего рейса, да еще двадцать пять процентов заплатишь. А за что? Ну, может, и правда нетрезвый, но это у магаданских пассажиров не редкость, легче дремать до Красноярска, если навеселе, чуть ли не от каждого мужчины попахивает.

Пассажир, громадный, еле поместившийся в кресле дядя лет сорока, на команду стюардессы и не думал реагировать — сидел себе спокойно, придерживаясь за спинку впереди стоящего кресла. И соседка его, таких же лет женщина с клеткой на коленях, тоже, кажется, не волновалась. Может, у них из-за этой клетки скандал и получился? Но птички ведь своим ходом так далеко не долетят, а сейчас многие в Магадане стали птичек заводить. Канареек, кажется.

Чуть ближе, чем сидела эта пара, Нина увидела очень большого магаданского начальника — из самых больших, из первой тройки, а то бы и не узнала, средних лет человек, с полным, одутловатым лицом, он тоже, как и все, полуобернувшись, глядел на нарушителя. «Вот и хорошо, — подумала Нина, — я же знала, что знакомый на борту будет!»

Конечно, это был не тот человек, которому можно голову на плечо положить, когда надоест гудение мотора, или хотя бы свой диплом с отличием показать, — но все равно магаданец и, значит, хоть немножечко свой. Неудобно, конечно, что и такому высокому начальнику приходится такие неприятные сцены наблюдать. Ну что они, право, разгалделись? Лететь пора. Видите, высокий начальник тоже ждет — поехали скорее!

Но скандал там не утихал. Стюардесса позвала командира, тот, стремительно приблизившись, повторил приказ немедленно покинуть самолет.

— А мы удивляемся, почему самолеты падают, — громко сказал командир, чтобы все пассажиры услыхали. — Был недавно случай: пьяный стал ногами иллюминатор выдавливать.

— Да он не будет! — сказал кто-то.

— Вы уверены? — поискал его глазами командир.

— Да товарищ начальник, — запричитала женщина с клеткой, — мы спокойно сидим, никого не трогаем. Чего она цепляется? У нас билеты на этот рейс.

— Вы можете лететь, если хотите, а супруг ваш останется. Понятно? Предупреждаю последний раз. Если сейчас покинете самолет — улетите без всяких неприятностей следующим рейсом, будете спорить — вызову милицию, придется платить штраф за хулиганство или десять суток сидеть.

— Двадцать пять процентов все равно удержат, — напомнила мстительная стюардесса.

Дядя все это, наверное, взвешивал на своих тяжелых весах и никак не мог принять решение.

— Вам же выгоднее, — подсказал тот высокий начальник, — и людей задерживать не будете.

— Да пусть летит, — сказал еще кто-то, не утративший северной солидарности. — Мы за него ручаемся.

— Это невозможно, — сказал командир, — вылет уже задержан на пятнадцать минут. Если нарушитель останется на борту, мы не сможем объяснить причину.

— А у вас план, да? — ехидно спросил этот кто-то.

— Да, у нас план, — подчеркнуто спокойно сказал командир.

— Да что это такое! — закричала в начале салона растрепанная женщина. — Мы тут с детьми сидим, третьи сутки летим. Сколько это будет продолжаться?

Милиция появилась быстро, но все уже успели взмокнуть — душно в самолете, вентиляцию они, наверное, нарочно не включили.

— Пойдемте, гражданин, — сказал милиционер, один в галдящем проходе, он выглядел не очень решительным.

Но дядя, видимо, за прошедшие минуты принял окончательное решение, терять ему уже было нечего, и он только помотал головой. Зато жена его разорялась вовсю. Жалко их было, конечно, но вдруг он, гад, и правда будет иллюминаторы ногами выдавливать?

— Пойдемте, гражданин, пойдемте! — настойчиво тянул его милиционер, но дядя не поддавался.

Внизу, на земле, что-то грохнуло.

— Видите, — сказала стюардесса, — багаж ваш уже выгрузили. Выходите.

Да, здорово они мужика обложили — со всех сторон.

— Ну что вы, на самом деле! — это опять тот начальник совет дает. — Неужели не понимаете, что сами себе вредите?

Но дядя по-прежнему в полемику не вступал — сидел, придерживаясь за спинку впереди стоящего кресла, и словно не замечал ничего вокруг — летел, наверное, уже в Магадан.

Милиционер еще потоптался в проходе около него и ушел из салона. А за ним командир со стюардессой. Все, одни остались. Давно бы так. Сейчас полетим, наверное, а чемодан дяде с другим рейсом пришлют.

Сидели еще минут пятнадцать. Никаких изменений. Дядя не выходит. Он то ли уснул, то ли притворился. Свет не гасят, вентиляторы не включают. Нетерпеливые стали звать стюардессу. Она пришла не сразу, хотя даже из салона было слышно, что звонки у них на кухне не утихали.

— Товарищи пассажиры, — сказала она, пройдя на середину салона, — командир приказал мне передать, что рейс выполняться не будет, пока эта пара не покинет самолет.

— Но ведь дети! Душно! Попить принесите! Безобразие! — кричали со всех сторон.

— Решайте сами, — сказала стюардесса и ушла, даже ни одной чашки с водой не дала, зараза принципиальная.

Помолчали, накричавшись. Положение действительно дурацкое. Дядю жалко, но ведь лететь надо. Так что шел бы ты, дядя, со своими птичками (тетю тоже к ним причислим) на землю. Но дядя не идет, и ни командир, ни милиция ничего с ним сделать не могут. Хитрые — оставили дядю на растерзание массам. Массы хмуро бездействуют, не желая скандалить, — действительно, кому охота скандалить?

Час с лишним уже, наверное, прошел с начала этой истории. И все на том же месте — Москва, Домодедово, ни на сантиметр к Магадану не приблизились.

— Да что же это, мужики? — воскликнул наконец, вскинулся со второго, кажется, ряда парень лет двадцати пяти в модном пиджачке, но физиономия совершенно ребячья. — Долго сидеть будем? У нас же дети, они за что мучаются?

Он пошел к дяде, постепенно обрастая добровольцами, общественное мнение было, конечно, на его стороне, только связываться никому не хотелось.

Там, сзади, минуты полторы слышалось прерывистое сопение, негромкий топот, тетя еще кричала: «Сиди, Петя! Граждане, да что вы его хватаете? Сиди, я тебе говорю!» Но бой уже был проигран. Дядя без всякого насилия двинулся по проходу к выходу, сопровождаемый редкой кучкой бойцов. Он и сейчас молчал. А тетя все еще апеллировала к общественности:

— Граждане! Ну что же это такое! Ведь из-за птичек все. На них разве справка нужна? А они требуют!

Одна из распаренных теток несильно, но зло, как достала, стукнула ее кулаком по спине, она, скособочившись, упала кому-то на колени вместе с клеткой.

— За что, граждане?

Ладно, летите-летите! Сами вы птички, а нам тоже лететь надо. Насиделись.

Только закрылась за ними, глухо ухнув, дверь, сразу дали вентиляцию — не по правилам, наверное, но в благодарность за решительные действия. Свет пригас, мигнул — переключили напряжение на турбины. И вот они, одна за другой, стали жужжать и заводиться.

Все, кажется. Прощай, столица. Воля и труд человека дивные дива творят (Некрасов, кто не знает). И еще парень в модном пиджачке, предводитель народных масс. Но не было его в том жесткинском аттракционе-аукционе, нечего и приглядываться.

Ну вот, вроде бы никуда и не уезжала. Летний, продуваемый холодными, сквозь солнце, ветрами — к обеду, обволакиваемый с утра (или к вечеру — таков график перемен погоды) туманом пополам с дождем Магадан — все на месте, все как обычно. Пятиэтажных коробок прибавилось, в том числе и там, где никогда ничего лучше бараков не стояло. Плавательный бассейн за парком построили (однако все равно плавание не сравнится по ощущениям с тем, что происходит на упругом дерматиновом матрасе под присмотром архитектора С., поэтому ну их — бассейн и плавание, тир лучше). Рассеянные промелькнувшими годами, распределениями и семейными обстоятельствами ряды одноклассников, так или иначе уже определившихся. Алла Константиновна, мягкая и счастливая. Сдержанный, но любезный Лампион. Гаснущая Софьюшка. Архитектор С., заметно полинявший и, может быть, из-за того не решившийся появиться на перроне Магаданского аэропорта (однако все-таки тот же, спасибо ему и за это). И самое главное — полтора свободных месяца, потому что в управу (так ее!) нужно явиться только к пятнадцатому августа.