Щепки плахи, осколки секиры - Юрий Брайдер

Секунд через десять собачка завалилась набок, потом перестал подергиваться кончик ее хвоста, а спустя еще пару минут окончательно стихло и тихое повизгивание. Публика тревожно загудела – как-никак она явилась на свадьбу, а не на поминки.

Никто из участников заключительно тура, в том числе и Лева, не двигался с места. И если на лицах воинов читались признаки растерянности (выйти с голыми руками на змею для арапа было то же самое, что для уроженца Отчины стать на пути несущегося железнодорожного состава), то человек, хорошо знавший Леву, сразу догадался бы, что в его черепной коробке происходит интенсивный умственный процесс.

«В чем же здесь фокус? – думал он. – Не могу поверить, чтобы Анна Петровна хотела моей смерти. Змея может стать безвредной, если израсходует весь запас своего яда. Но опыт с собачкой свидетельствует как раз об обратном. Иногда у змей вырывают ядовитые клыки… Посмотрим повнимательнее… Нет, у всех пяти штук клыки на месте. Что же делать? Соревноваться со змеей в реакции бессмысленно. Я не мангуст. Дудочки для заклинания у меня тоже нет, хотя все это сказки, змеи почти не способны слышать… А если это просто повод прекратить борьбу? Восстановить, так сказать, статус-кво? Хоть бы предупредила заранее, противная старушенция!»

Цыпф оглянулся по сторонам. Анна Петровна почему-то отсутствовала. Исчезла куда-то и Лилечка. Девушка, напоившая Леву водой, делала какие-то жесты, явно провоцирующие его на более близкое знакомство со змеями.

Слово опять взял горбун. В одной руке он держал флягу-колебасу, а в другой

–тонкий, как шило, нож.

Из его речи, чересчур витиеватой для арапа, можно было понять, что испытание будет продолжаться только до тех пор, пока из фляги не вытечет вода. Если за это время ни один из претендентов не попытается доказать свою смелость, все они будут с позором изгнаны прочь, а мудрая Анаун назначит новые состязания, но уже с другим составом участников.

После этого он проткнул колебасу ножом, повесил ее на тотемный столб и вновь смешался с толпой.

И тогда Цыпф заставил свои ноги стронуться с места. Побуждения, двигавшие им, были чрезвычайно просты: если Лилечка действительно любит его, то не допустит такой глупой смерти, а если не любит, тогда и жить не стоит. Еще поплачет она на его могилке! Еще пожалеет о своем коварстве!

Короче говоря, предпринятые Левой отчаянные действия были вовсе не попыткой доказать свою смелость, а актом мести по принципу: вырву себе глаз, чтобы у моей тещи зять кривой был.

Связываться со всеми змеями сразу Лева не собирался и поэтому выбрал самую крайнюю в ряду, да и двигался-то он к ней не по прямой, а по дуге.

Публика заревела, приветствуя Леву. Что ни говори, а смелость среди арапов ценилась почти так же высоко, как и богатство.

Змея, к которой приближался Лева, приняла боевую стойку – передняя часть туловища приподнялась, голова откинулась немного назад, пасть раскрылась.

«Да она меня сама боится, – подумал вдруг Лева. – Это в саванне она хозяйка, а здесь – пленница. Как только я подойду вплотную, она спрячется в корзине. А тогда можно смело хватать ее за основание головы».

Струйка воды, изливающаяся из продырявленной фляги, заметно слабела. Надо было спешить. Лева погрозил змее пальцем и сделал еще один шаг вперед, даже не шаг, а шажок.

Укус в правую руку он почувствовал прежде, чем уловил движение змеи. Все произошло так быстро, что, если бы мамба вздумала ужалить Леву в глаз, он, наверное, не успел бы даже моргнуть.

Он инстинктивно отпрянул назад и тем избежал новой атаки. На тыльной стороне запястья виднелись две аккуратные ранки – одна подле другой.

Ощущая во всем теле быстро нарастающую слабость, Лева двинулся в сторону деревни. Ему хотелось умереть на глазах бессердечной Лилечки. Ему хотелось умереть на глазах у ее подлой бабушки. В свой смертный час ему хотелось слышать их покаянные рыдания.

Нет, он не будет проклинать их. Не стоит предаваться мелочным страстям на пороге вечности. Он великодушно простит их обеих – и тихо скончается. Точно так же поступали благородные рыцари, жертвовавшие жизнью ради прославления имени своей дамы.

Кое-как доковыляв до тотемного столба, Лева ухватился за него и подставил рот под иссякающую струйку воды. Несколько капель попало на язык, но он даже не смог их проглотить – горло словно одеревенело.

«Сейчас я превращусь в бревно, – подумал Лева. – Укус мамбы вызывает паралич всех мышц… Только бы не расслабились сфинктеры… Нужно умереть мужчиной, а не засранцем…»

Лева мешком осел на землю, опрокинулся навзничь. Выглядел он в эти минуты уже не человеком, а тряпичным манекеном.

Последнее, что он увидел, были бегущие к нему со всех сторон люди – воины, зрители, колдуны… Много-много людей, много-много черных лиц… И среди них ни единого белого…

Очнулся Лева от того, что кто-то ножом разжимал его челюсти, а кто-то другой лил в рот воду, вкусом и запахом очень напоминавшую ту, которой его напоили перед началом состязаний на выносливость.

Был, правда, еще и кто-то третий, державший его голову на своих коленях и ласково гладивший виски.

– Да ты, милок, просто малахольный какой-то! – Лева узнал голос Анны Петровны (воду, похоже, лила именно она). – Раскис, как баба! Подумаешь, змейка его укусила! Эка невидаль!

Лева пришел в себя окончательно и оттолкнул горбатого колдуна, чуть не раскрошившего его зубы. Но на дальнейшие столь же решительные действия он оказался не способен – сначала на него обрушился дождь слез, таких крупных, что они сами по себе могли утолить любую жажду, затем сверху рухнули мягкие, пахнущие ландышем волосы, а уже после всего этого в холодные Левкины губы впился горячий Лилечкин рот.

Взаимные поцелуи, рыдания и объятия продолжались так долго, что бабушка с досады даже ногой топнула.

– Ну прямо детский сад какой-то! Да на вас же, бесстыдников, прорва людей смотрит! Вы сюда зачем пожаловали – дело делать или лизаться? Будет еще на это время!

При помощи колдуна она поставила Левку на ноги, и это событие было встречено единодушным ликованием толпы. Из-за своей исторической отсталости, а может, наоборот, благодаря ей дикари не страдали излишней завистью и к победителям в честном соревновании относились с нескрываемым уважением.

– Поприветствуй их, – сказала бабушка. – Ручкой помаши или просто кивни… Пусть пока идут пить-гулять за мой счет, а завтра совет соберем, как ты просил. Да и тебе самому отдохнуть не мешает. Ты хоть сегодня и победил, но все равно слабак.

Лева поймал, наконец, упорно ускользающее равновесие и, утвердившись на своих собственных ногах, отдал честь по всем правилам строевого устава, которые некогда перенял у Смыкова.