Падение драконов - Кристиан Камерон

с высокими скулами и светлыми глазами, легко спрыгнул на землю и кивнул через плечо графу Заку, который довольно смотрел на выбранного воина: лучше он, чем почти любой другой из третьего ряда.

— Он говорит, здесь сорок стрел для людей или лошадей. Он говорит, что у них нет души, но стрелы хорошие. — Двор держал стрелу из арсенала Ливиаполиса, тростниковую, с ромбовидным бронебойным наконечником из легкой стали и гусиными перьями.

— Нет души? — спросил император.

Маленький человек говорил долго. Двор пожал плечами.

— Его зовут Клугтай, он кочевник с востока, и от его родины так же далеко до моей, как от моей до… Лукрета. — Он развел руками и подмигнул Анне, которая беспричинно покраснела и разозлилась на себя.

Двор указал на Клугтая.

— Он говорит, что, когда воин сам делает стрелы, он дает им часть своей души. Но он говорит, что ездит далеко, и ест императорскую соль, и убивает своих врагов, и он признает, что колдуны императора делают стрелы, которые умеют убивать. — Двор встретился взглядом с императором: — Мне тяжело его понять, а ведь я езжу с ним десять лет.

— Покажи мне другие стрелы, — приказал император.

Клугтай протянул горсть стрел.

— Эти пять предназначены для очень дальних выстрелов. Он сделал их сам, — перевел Двор. — Эти две — сигнальные, они визжат. Такая должна быть у каждого всадника. Он один из лучших воинов моего отряда, и у него их две.

Морган взял стрелу и погладил древко.

— Громче — лучше?

Двор перевел вопрос.

Маленький человек ухмыльнулся.

— Да, — сказал он.

Морган сотворил заклинание и вернул стрелу.

— Будет очень громко.

Маленький человек поклонился, сложив обе руки и стукнув ими себя по лбу.

— А эти? — спросил император.

— Одна для убийства лошадей. Одна для очень больших тварей и чудовищ.

— Только одна?

— Почти все мы потратили свои стрелы на умбротов, ваше величество.

— Понял, — сказал Майкл и сделал пометку на восковой табличке.

— Для этого и нужны инспекции, — пояснил император своему оруженосцу.

Анна кивнула, по-прежнему очарованная оставшимися стрелами.

— А эта? — осмелилась спросить она.

— К ней привязана веревка, — ответил Двор, — чтобы устроить ловушку или привязать веревку где-то далеко.

— Эта?

Император покосился на нее. Двор улыбнулся, а маленький житель востока рассмеялся.

— Для мелких птиц. Это наши стрелы для дичи. Для еды.

Она тоже улыбнулась. Габриэль взял вардариота за руку.

— Скажи ему, что я верю, что из всех людей, которые служат мне, он пришел из самых дальних краев, и я дорожу его службой, — сказал Габриэль.

Двор заговорил. Покрытое морщинами обветренное лицо воина расплылось в улыбке.

— Розовый леопард, — сказал Габриэль Анне, она порылась в поясной сумке и достала самую крупную имперскую монету из чистого золота, достоинством в пять леопардов. Вардариот взял ее, спрятал под кафтан и кивнул.

Все вернулись в седла. Император заметил, что вардариот успел завязать свои колчаны, пока садился верхом. Габриэль поднял бровь и сказал Майклу, который перехватил его взгляд:

— Ценность ветеранов не только в том, что они знают войну. Но и в том, что они умеют делать все.

Вардариоты оказались первым полком войска, вернувшимся из похода в Галле. В течение дня приехали нордиканцы, затем гильдейцы, а затем сэр Томас Лаклан собственной персоной во главе копья императорских телохранителей, как они теперь насмешливо именовали сами себя. Какой-то шутник намалевал на шелке маленькое знамя; черный силуэт клыкастого умброта, пересеченный красной линией, на фоне цвета слоновой кости.

Под знаменем умброта ехал сэр Тобиас, который никак не мог сдержать улыбку. Фрэнсис Эткорт тоже не мог, и де Бозе, и все остальные. Император внимательно осмотрел все полки, но и так было ясно, что люди готовы, лошади ухожены, оружие начищено.

Император остановил Кессина.

— А ты похудел, — сказал он.

— Харчи скудноваты, капитан, — ухмыльнулся Кессин. Он оставался крупным и широкоплечим, с огромным животом, но глаза больше не исчезали с лица, когда он улыбался. Он спешился и предъявил пятьдесят две стрелы, моток веревки, часть переносной лестницы, тщательно вычищенную кольчужную рубашку и бригантину, стальную уздечку и прекрасную сторту, кривую этрусскую саблю. Бацинет из закаленной стали был отполирован до зеркального блеска и обмотан тонким красно-белым шелковым платком, завязанным в сложный тюрбан. Кессин увидел, как император смотрит на тюрбан.

— Сэр Павало показал нам, как его наматывать, капитан. Сэр. Ваше величество.

Император обошел лошадь Кессина, посмотрел на подковы, а потом на Плохиша Тома.

— Все лошади в такой хорошей форме?

Том довольно кивнул.

— Вениканцы дали нам лучших. И я еще у ифрикуанцев немного прикупил. А сейчас они почти неделю ели хорошую траву и овес. Кессин молодец.

— Ему бы помыться, — с улыбкой сказал Габриэль, — и поесть. Голодает без толку.

— Есть такое, — согласился Кессин.

Габриэль подарил и ему розового леопарда и поехал к сэру Тобиасу.

— Я? — спросил сэр Тобиас, спешился и начал раздеваться. Оруженосец поспешил помочь ему снять доспех. Через минуту все было разложено на земле: доспехи, кольчуга, плащ и ложка с котелком, кошелек, меч и кинжал, небольшой ифрикуанский боевой молот и тяжелый шерстяной худ.

— Ты новенький, — сказал император с улыбкой. — Кто вообще научил тебя чистить доспехи?

— Вы, — ответил сэр Тобиас. — И Йоханнес.

Габриэль хлопнул своего бывшего оруженосца по спине.

— Том? Есть еще какие-то неудобные штуки, требующие моего внимания?

— Ни единой.

— Тогда Майкл распределит вас по шатрам. Господа и дамы, врата просыпаются. До боя осталось четыре дня. Ешьте и отдыхайте. — Он сел в седло.

— Такой же, как всегда, — прошептал Кессин Калли.

Калли скривился.

— Что? — прошипел Кессин.

— Он беспокоится, — сказал Калли. — Мне не нравится, когда капитан волнуется.

Наступил рассвет.

В землю вбили два столба, каждый высотой шесть футов, ровно в ста двадцати футах друг от друга. Лучники выстроились на флангах лицом внутрь строя, крайние касались столбов. Бывшее войско наемников встало лицом к площадке между кольями, шеренгой шириной в сорок рыцарей. За каждым рыцарем стоял оруженосец, за каждым оруженосцем — паж в полном доспехе. А за пажами стояли в десять рядов пугала с пятнадцатифутовыми пиками, так близко друг к другу, что они едва дышали.

Калли и Том Лаклан ходили взад-вперед, Калли велел лучникам стрелять тупыми стрелами и перестраивал их под разными углами, а Том Лаклан передвигал рыцарей и поддерживающих их копейщиков в разные стороны. Он перестраивал их и разбивал построение, приказывал всем разбегаться, спасая свою жизнь, и свистком призывал вернуться обратно в строй. Он повторял это снова и снова в течение нескольких часов, пока рыцари не возненавидели его. Недавно отполированные доспехи ржавели от пота, несмотря на холодное