Жюль Верн - Геннадий Прашкевич

Но тюрьма таких людей не меняет. Химик и в камере придумывал самодвижущиеся снаряды, способные с неслыханной точностью поражать любую цель, а выйдя на свободу, опять обратился к военному ведомству.

Но теперь французы ему совсем уже не доверяли.

Роман Жюля Верна чрезвычайно возмутил Эжена Тюрпена.

Химик усмотрел в образе героя оскорбительные намеки в свой адрес, к тому же фульгуратор уж очень напоминал изобретенный им мелинит. Разумеется, химик подал в суд. И, конечно, Жюля Верна и его издателя оправдали.

За отсутствием улик.

32

Приезд в Париж на суд с Тюрпеном оказался для Жюля Верна последним.

Эйфелева башня уже привычно высилась над Сеной. Ажурные фермы ее не разобрали на металлолом, как было обещано при начале строительства, да и парижане уже приняли новый символ города. И все же многое, очень многое изменилось, прежде всего в человеческих отношениях, и от героев Жюля Верна ждали всем понятных поступков. Ненавидеть, мстить всему человечеству — это уже как-то не звучало. Ну чем виноваты испанцы или португальцы, французы или итальянцы, если англичане обидели индийского принца Даккара?.. Пейзажи далеких стран, экзотические острова, жестокие пираты, выдающие себя за графов, и графы, занимающиеся пиратством… Подземные укрытия, подводные тайники, всесильное электричество (радио еще отсутствовало), чудовищной силы взрывчатка… Вулканы, начинающие извергаться только в самый нужный момент…

Да, все это интересно, но сильно отдает архаикой.

Энергии! Энергии! Мир нуждается прежде всего в энергии.

Кроме энергии мир нуждается в новых, более состоятельных идеях.

«Тома Рок, неужели вы посмеете открыть огонь по флагу вашей родины?»

Подразумевалось, видимо, что безумный изобретатель расчувствуется, всплакнет, но у Тома Рока давно нет родины, она его отвергла. У него нет никакого флага — это все пустой разговор…

Но вот на горизонте появляется корабль.

Он растет, он медленно увеличивается на глазах.

Это французский крейсер. На борту — барабанный бой, трубят звонкие горны и вот взлетает на нок сине-бело-красный флаг родины.

Мы ждем трагической развязки, достойной времени. Мы ждем крушения сердец, крушения всего мира, как подсказывает нам логика мстителя. Но странно… Горны звучат всё громче, всё пронзительнее, и Тома Рок, мститель, вдруг, к нашему удивлению, закрывает глаза руками…

33

«Я считаю роман, — сказал Герберт Уэллс в одном из интервью 1911 года, в 1914 году переделанном в статью «Современный роман»[53], — поистине значительным и необходимым явлением в сложной системе беспокойных исканий, которая зовется современной цивилизацией. Но мне известно, разумеется, что существует теория, признающая за романом одно-единственное назначение — развлекать читателя. Вопреки очевидным фактам, этот взгляд господствовал в период деятельности всех великих писателей, которых мы теперь называем писателями Викторианской эпохи, он живет и поныне.

Пожалуй, возникновением своим теория эта обязана скорее читателям, нежели читательницам. Ее можно назвать теорией Усталого Гиганта…

Да, читателя обычно представляют как человека, обремененного многими заботами, изнемогающего от тяжких трудов. С десяти до четырех этот Усталый Гигант не выходил из конторы, разве что часа на два в клуб — перекусить или же сыграть в гольф, а может быть, провел весь день в парламенте — заседал и голосовал в палате общин; удил рыбу, участвовал в жарких спорах по поводу какой-то статьи закона, писал проповедь или занимался еще чем-то столь же серьезным и важным — ведь жизнь человека обеспеченного состоит из тысячи подобных дел…

Но вот, наконец, пришли желанные минуты отдыха, и Усталый Гигант берется за книгу. Не исключено, что он в дурном настроении — его обыграли в гольф, или леска запуталась в корягах, или падают самые надежные акции, или днем, когда он выступал в суде, судья, страдающий болезнью желудка, был с ним крайне резок. Ему хочется забыть обо всех жизненных невзгодах. Он ждет, чтобы его подбодрили и утешили, он ищет в книге развлечения — в первую очередь развлечения. Ему не нужны ни мысли, ни факты, ни тем более проблемы. Он жаждет унестись мечтой в призрачный мир, где героем будет он сам и где перед ним предстанут красочные, светлые и радостные видения: всадники и скакуны, наряды из кружев, принцессы, которых спасают, получая в награду любовь. Он хочет, чтобы ему нарисовали забавные трущобы и веселых нищих, чудаков-рыболовов и скрашивающие нашу жизнь благие порывы. Ему нужна романтика, но без присущих ей опасностей, и юмор, но без тени иронии, и он считает, что прямой долг писателя — поставлять ему подобное чтиво, этакую сладкую водицу…»

К сожалению, слова Уэллса относятся к очень многим книгам.

Жюлю Верну казалось, что он все еще разговаривает с понимающими его современниками. Но его книги попадали теперь в руки тех, кто родился не в 1828 году, как он сам, и даже не тех, кто родился в 1837 году; теперь его книги попадали в руки тех, кто появился на свет в 1868, 1878 годах и т. д. Кто они? Что их интересует? Почему «Необыкновенным путешествиям» они предпочитают теперь сочинения Анатоля Франса (1844-1924), Мопассана (1850-1893), Октава Мирбо (1848—1917), наконец, этого неукротимого невоспитанного Золя, упорно разыскивающего ни на кого не похожих художников?

34

Свободный, весь в дыму, туманами одетый,Я, небо рушивший, как стены, где б нашлисьВсе эти лакомства, к которым льнут поэты, —Лишайник солнечный, лазоревая слизь…Я, содрогавшийся, когда в болотной топиРевела свадьба бегемотов, сея страх, —Скиталец вечный, я тоскую о Европе,О парапетах ее древних и камнях.Архипелаги звезд я видел, видел земли,Чей небосвод открыт пред тем, кто вдаль уплыл…Не в этих ли ночах бездонных, тихо дремля,Ты укрываешься, Расцвет грядущих сил?Но слишком много слез я пролил! Скорбны зори,Свет солнца всюду слеп, везде страшна луна.Пусть мой взорвется киль! Пусть погружусь я в море!Любовью терпкою душа моя пьяна.Коль мне нужна вода Европы, то не волныЕе морей нужны, а лужа, где весной,Присев на корточки, ребенок, грусти полный,Пускает в плаванье кораблик хрупкий свой.Я больше не могу, о воды океана,Вслед за торговыми судами плыть опять,Со спесью вымпелов встречаться постоянноИль мимо каторжных баркасов проплывать.А. Рембо

35