Собор - Нельсон Демилль

Маллинс представил себе картину: он в предсмертных судорогах катается по полу, из его рта вырываются стоны.

Флинн между тем продолжал:

– Если тебе удастся уцелеть под снайперским огнем, значит, уцелеешь и от взрывов, и при пожаре.

– Это мало что изменит – я уже до полусмерти замерз.

Флинн подошел к окну, выходящему на запад, посмотрел на висящий там зелено-золотой флаг с изображением арфы, поблескивающий льдинками, и провел рукой по поверхности материи. Потом бросил взгляд на здание Рокфеллеровского центра: сотни окон все еще светились, и в них мелькали человеческие фигуры. Подняв с пола бинокль, он стал наблюдать. Вот какой-то мужчина жует сандвич. Молодая женщина, смеясь, разговаривает по телефону. Двое полицейских в форме пьют кофе. Кто-то, также смотревший в бинокль, махнул ему рукой. Флинн опустил бинокль и проговорил:

– У меня никогда не было ненависти к ним…

Маллинс кивнул:

– В этом нет ничего необычного… хотя всегда забываешь об этом… – Он повернулся к отцу Мёрфи. – Значит, время пришло, не так ли?

– Очевидно так.

Маллинс подошел прямо к нему и сказал:

– Попы, врачи и владельцы похоронных контор всегда заставляют меня дрожать сильнее, чем студеный северный ветер.

Отец Мёрфи ничего не ответил, а взгляд Маллинса стал отрешенным. Когда он заговорил, голос его был едва слышен:

– Вы ведь с севера, поэтому слышали похоронные плачи селян. Они подражают воплям привидений-плакальщиц. Попы знают об этом, но, похоже, не возражают. – Он внимательно посмотрел на отца Мёрфи. – Ирландские священники довольно терпимы к таким вещам. Но я действительно всю ночь слышал вопли привидений, святой отец, они доносились из окна… даже когда ветер стихал…

– Вы не могли слышать ничего подобного.

Маллинс рассмеялся:

– Но я слышал. Слышал! И видел катафалк – огромный, весь черный, так и блестит лаком, он ехал вон по тем крышам. А на нем стоял красный гроб… а безголовый Даллахан безумно хлестал упряжку безголовых лошадей… карета пронеслась мимо этого окна, святой отец, и возница выплеснул мне в лицо целую чашу ледяной крови…

Отец Мёрфи сокрушенно покачал головой, а Маллинс улыбнулся:

– Ладно. У меня, видите ли, разыгралось поэтическое воображение, и я слегка злоупотребил им…

Отец Мёрфи теперь посмотрел на него с интересом:

– Так вы поэт?..

– Да… – Тусклая улыбка тронула посиневшие от холода губы Маллинса, но его голос звучал печально. – Несколько лет назад я влюбился в Линхон Ши, эту гэльскую музу, которая дарует нам вдохновение. Она живет в потустороннем мире, как вы, возможно, знаете, и призывает своих любимцев к себе. Вот почему гэльские поэты умирают молодыми, отец. Вы верите в эту красивую легенду?

– Они умирают молодыми потому, что недоедают, пьют слишком много спиртного и зимой плохо одеты, – ответил отец Мёрфи. – Они умирают молодыми, потому что не в пример большинству цивилизованных поэтов не уклоняются от битв в войнах, ведущихся с дурными намерениями. Так вы будете исповедоваться?

Маллинс опустился на колени и взял священника за руки.

Флинн спустился в комнату этажом ниже. Сильный порыв ветра ворвался в разбитые окна и поднял целые облака пыли, которую не сметали, кажется, целую вечность.

Закончив отпущение грехов, отец Мёрфи спустился к нему и показал на разбитые окна.

– Вот единственное, что не дает ему покоя, – сказал он. – Наверное, мне не следовало говорить вам об этом…

Флинн чуть не рассмеялся:

– Да будет вам, что для одного человека является шутливой проделкой, для другого может обернуться тяжким грехом, и наоборот.

Флинн быстро вспрыгнул на винтовую лестницу и стал спускаться по ней, отец Мёрфи последовал за ним. Выйдя из колокольной башни, они оказались в помещении, где горел мягкий свет, и было заметно теплее.

Проходя вдоль перил, отец Мёрфи отчетливо почувствовал, что кто-то следит за ним. Он бросил взгляд на скамьи на церковных хорах, видневшиеся из-за клавиатуры органа, и у него на мгновение перехватило дыхание.

Над скамьями возвышалась стоящая в тени неподвижная фигура, закутанная с головы до ног в монашескую рясу. Отвратительную нечеловеческую личину прикрывал капюшон, и лишь спустя несколько секунд отец Мёрфи распознал в ней ужасную морду леопарда. Из-под жуткой маски послышался голос Лири:

– Что, испугался, попик?

Отец Мёрфи сразу же вновь обрел самообладание.

– Мог бы намазать побольше грима, мистер Лири, – заметил Флинн.

Лири визгливо рассмеялся, что прозвучало как-то необычно для него, так как говорил он низким, грудным голосом.

Между скамей появилась Меган в черной сутане, ее лицо украшали жуткие пятна, похожие на трупные, нанесенные для маскировки, как признал Флинн, довольно умелой рукой.

Меган направилась в центральный проход, и Флинн заметил, что она шла босиком. Он внимательно всмотрелся в Меган и нашел, что маскировочные пятна не смогли стереть с ее лица те же самые следы, что он заметил и на лице Джин Корней.

– Когда смерть так близка, я вряд ли могу упрекать тебя, Меган, – сказал он.

Она гордо вздернула подбородок в вызывающем жесте и резко произнесла:

– Да брось ты, даже если из этого ничего хорошего не выйдет, ты, по крайней мере, нашел себе подходящего напарника.

Отец Мёрфи слышал каждое слово, но ничего не понимал; у него перехватило дыхание, когда Меган спросила Флинна:

– Мой брат умер?

Флинн кивнул. Ее лицо осталось на удивление безразличным. Она подошла к Лири, в то же время пристально глядя на Флинна своими зелеными глазами.

– Мы не позволим тебе сдаться. Никакого компромисса не будет, – с угрозой произнесла она. Флинн огрызнулся:

– Мне не нужны твои напоминания о моих обязанностях и твоя забота о моей судьбе.

– Когда они заявятся сюда? Каким образом собираются проникнуть? – поинтересовался Лири.

Флинн разъяснил ситуацию и добавил специально для Лири:

– А тебя ждет богатейший в твоей жизни урожай.

– Да, даже после того как ты сдохнешь, я еще долго буду стрелять, – заметил Лири.

Флинн пристально посмотрел в его темные глаза, которые глядели на него из-под маски, и спросил:

– А что будешь делать потом?

Лири ничего не ответил.

– Мне трудно верить, мистер Лири, в готовность умереть вместе с нами.

– Он так же предан нашему делу, как и ты. Если нам суждено умирать, так умрем вместе, – вмешалась Меган.

Флинн так не думал. У него возникло желание предупредить Меган, но он не знал, что сказать, поэтому желание быстро прошло, и он просто произнес:

– До свидания, Меган. Желаю удачи!

Она вернулась обратно к скамьям и села рядом с Лири.

Отец Мёрфи внимательно посмотрел на две фигуры в рясах, и они тоже оглянулись. Он подумал, что они не колеблясь могли бы прикончить его оттуда и даже не задумались бы, что человек – не насекомое. Но все же…

– Я должен спросить их… – сказал он Флинну.

– Пойдемте, не выставляйте себя опять дураком, – остановил его Флинн. Отец Мёрфи повернулся к нему:

– Дурак – вы, потому что привели их сюда.

Меган и Лири, казалось, почувствовали, о чем они говорят. Меган обернулась и позвала наигранно приторным голосом:

– Идите сюда, отец! Отпустите нам наши грехи. – Лири рассмеялся, а она продолжала: – Только приходите ночью, святой отец, а то, боюсь, все увидят ваше лицо, покрасневшее, как кардинальская шапочка, потому что вам навряд ли доводилось слыхивать о таких грехах, как наши.

Она рассмеялась, и Флинн подумал, что никогда раньше не слышал, как она смеется. Он снова взял священника за руку и повел его, без всякого сопротивления с его стороны, в южную башню. Поднявшись по лестнице, они вошли в длинный юго-западный трифорий. Там стоял у парапета Джордж Салливан и не спускал глаз с двери северного трансепта. Его одеяние – юбка шотландских горцев и гимнастерка – как-то не очень гармонировало с черной автоматической винтовкой и патронташем. Флинн тихо позвал:

– Джордж, можешь поведать обо всех своих грехах священнику.

Салливан покачал головой и, не поднимая на них глаз, закурил. Казалось, что его мысли витают где-то далеко. Флинн слегка подтолкнул его локтем и показал на пустой трифорий, виднеющийся сразу за трансептом.

– Ты должен будешь подстраховывать Галлахера.

Салливан поднял глаза.

– А почему Меган не пойти туда?

Флинн не ответил, а Салливан не настаивал. Флинн внимательно посмотрел на Абби Боланд. Личные отношения всегда только усиливали фениев, но, случалось, и становились помехой…

Салливан тоже взглянул через неф и смущенно сказал:

– Я видел, как она исповедовалась священнику… Эти наши проклятые бабы вечно считают себя в чем-то виноватыми, и их мучит совесть… Чувствую какую-то измену…