Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1915 год. Апогей - Олег Айрапетов

«В верхах и низах, – заявил он, – среди грамотных и неграмотных в столице и глухой провинции, из края в край Земли Русской расползается темный слух о предательстве, об измене. Слух этот, господа, забирается высоко и никого не щадит. Я должен сказать, что как бы нелепы и фантастичны ни были подчас те формы, которые эти слухи принимают, в основе их лежит здоровое чувство народного самосохранения (выделено мной. – А. О.). Нездоровое направление этому чувству создала сама власть своим потворством новому навету на евреев, своим поощрением народного негодования против «нерусских фамилий» и прямым попустительством погромных настроений, следствием которых являются события вроде московских. Господа, раз разбужденная народная подозрительность будет искать новой пищи, и она обратится против самой власти, которая эту подозрительность возбудила»43. К этим словам стоит добавить, что, защищая евреев, выселяемых из прифронтовой полосы, думцы решили организовать комитет по борьбе с «германским засильем» в России. Справедливости ради необходимо заметить, что это была инициатива октябристов, поддержанная прогрессистами. Кадеты выступили против нее44.

Очевидно, чтобы «народная подозрительность» не успокаивалась, лидер кадетов перешел к обвинениям бывшего военного министра во взяточничестве и других преступлениях. Доказательства не приводились, ибо они были «общеизвестны»: «Я мог бы привести ряд случаев – вы о них слышите каждый день, – когда наивные предложения взять заказ по дешевой цене были отвергнуты, с тем чтобы потом передать те же заказы по цене несравненно более дорогой более наторелым и опытным контрагентам, готовыми быть щедрыми… за счет казны. Высшее управление Военного министерства перешло теперь в другие руки, и мои указания относятся к порядкам, установившимся ранее. Но необходимо прибавить, господа, что простой уход военного министра не удовлетворяет ни армии, ни страны. Это был министр, который обманул Государственную думу, давши на ее вопросы неверные сведения. Господа, можно объяснять многое бездействием власти, но даже простое бездействие власти при настоящих обстоятельствах является ведь не простой ошибкой, а тяжким государственным преступлением. А кроме того, никто ведь не верит, чтобы вина лежала на одном военном министре и чтобы простой факт его ухода пресек источник дальнейших злоупотреблений. Обвинения, господа, идут дальше, и только судебное следствие может положить конец упорным толкам, отделив виновных от невиновных»45.

20 июля (2 августа) после небольшой дискуссии была принята предложенная накануне формула – Дума явно требовала наказать предшественника А. А. Поливанова46. Разумеется, В. А. Сухомлиновым дело не ограничивалось, кадеты не забывали и про еще одного своего врага, отправленного в отставку, и требовали отдать под суд и Н. А. Маклакова47. Значительная часть думцев свято верила в то, что чем более полномочий будет иметь сама Дума и чем менее ограничена и менее контролируема будет деятельность общественных организаций, тем сильнее станут страна, ее армия и экономика.

Это к ним обращался П. Н. Милюков, заявляя: «Нужна политика власти, не связывающая живых сил народного источника. Снимите путы, дайте дорогу общественным организациям, верните народу свободное общение и объединение, сделайте все это в порядке управления, и явятся на сцену такие новые средства, такие возможности, которые сразу исправят функциональные расстройства народной жизни, вызванные не только войной и не столько войной, сколько неумелым вмешательством властей (выделено мной. – А. О.). Дайте, господа, стране внутренний мир (?! – А. О.), прекратите разжигание межнациональных распрей и вызовете новый порыв энтузиазма, вы дадите народу возможность сосредоточить всю свою мысль на задаче момента: все для войны»48. Между тем хорошо организованный порыв энтузиазма все более и более направлялся не в созидательном, а в разрушительном направлении. Слухи о предательстве В. А. Сухомлинова дискредитировали внешнеполитический авторитет страны и раскачивали ее внутриполитическую стабильность49.

Впрочем, об этом в Думе не переживали. Там прежде всего стремились развить в свою пользу достигнутый успех. Единства в воюющей стране по-прежнему не было, а ее армии продолжали отступать. Причем, некоторые думцы связывали с отступлением собственные далеко идущие планы. Великое отступление весьма повлияло на настроения в тылу. В разгар думских прений в Петроград пришли новости об очередном отходе в Польше. «По условиям общей обстановки наши войска, находившиеся к западу от Варшавы, – гласило сообщение Ставки от 23 июля (5 августа) 1915 г., – получили приказ отойти на правый берег Вислы. Согласно полученного донесения, приказание это выполнено. Войска, прикрывавшие Варшаву, 23 июля, в 5 часов утра, отошли без давления со стороны противника на указанный им новый фронт, взорвав за собой все мосты через Вислу»50. В тот же день Главное управление Генерального штаба сообщило о том, что был оставлен Ивангород51.

Отношение думской оппозиции к событиям на фронте предельно точно сформулировал А. Ф. Керенский: «Пал Перемышль – ушел Маклаков, пал Львов – ушел Сухомлинов, падет Варшава – уйдет Горемыкин»52. И. Л. Горемыкин не ушел, а после падения Варшавы в Москве, вообще довольно слабо контролируемой правительством, как это доказали трехдневные волнения после оставления русской армией Перемышля, росло опасное недовольство. Британский вице-консул отмечал: «…профессиональные политики (имеются в виду деятели либерального лагеря. – А. О.) были взволнованы, и их нервозность распространялась, как влажный туман до тех пор, пока не охватила половину населения»53. В ряде вопросов общественность все же выступала единым фронтом.

В Думе ярким тому свидетельством стали два весьма важных события. Прежде всего, впервые за все время существования Военно-морской комиссии в ее состав были введены представители оппозиции (два независимых депутата, два прогрессиста, девять кадетов (включая П. Н. Милюкова и

А. И. Шингарева), один мусульманин, два трудовика и два социал-демократа)54. За этим последовало избрание А. И. Шингарева главой Комиссии по военным и морским делам, куда до войны допускались только октябристы. Орган кадетской партии приветствовал это решение, объясняя однопартийцам причины отхода от оппозиции: «Мы не можем занимать теперь, когда идет упорная борьба с внешним врагом, положение безответственных критиков»55. Следующим шагом стал I Всероссийский съезд военно-промышленных комитетов, который был проведен в Петрограде 25–27 июля (7–9 августа) 1915 г. в атмосфере жесткой критики правительства И. Л. Горемыкина56. Следует отметить, что в процессе подготовки съезда его организаторы подчеркивали: он «должен будет прежде всего своими работами наладить дело военно-промышленной организации по всей России»57. О политической составляющей мероприятия и речи не было – обсуждались лишь организационные проблемы, прерогативы центрального и районных комитетов58.

На деле далеко не эти проблемы стали главными в работе съезда. Его работа пошла по другому сценарию. Это было весьма многочисленное и представительное собрание крупнейших политических и экономических сил русского либерализма – политический характер съезда сразу же отметила пресса. В день начала его работы присутствовали свыше 1200 человек, включая руководителей Думы, Земского и Городского союзов59. Своих представителей прислали свыше 80 учрежденных в стране комитетов60. Тон собрания вновь задавали москвичи. Пресса Первопрестольной призывала к действиям. «Все те указания, которые Дума облекла в формулу «пожеланий», – заявило в своей статье, посвященной открытию съезда, «Утро России», – должны быть выполнены. Армия должна получить те количества снарядов, которые ей нужны. И армия, и страна должны получить людей, которые им нужны»61.

Этот призыв был обращен к Н. С. Авдакову, которым уже не были довольны, как раньше. Он болел, и его активности явно не хватало для решения масштабных задач новой организации (в сентябре 1915 г. он умер)62. Призыв был услышан. Первым с приветственной речью выступил Н. С. Авдаков, и по его предложению была выдвинута единственная кандидатура в председатели съезда – А. И. Гучков63. По мнению Н. С. Авдакова, А. И. Гучков «был на поле брани и близко знаком с нуждами армии». Избрание прошло единогласно и под аплодисменты64. А. И. Гучков заявил: «Я приложу все усилия, чтобы съезд оправдал те надежды, которые возлагаются на него страной и армией»65. От его имени императору была направлена приветственная телеграмма съезда с весьма знаменательными словами: «В сознании лежащей на них ответственности участники съезда приложат все усилия для достижения стоящей перед ними важной цели снабжения армии всем необходимым»66. Тезис об ответственности возник не случайно. В той или иной степени он прозвучал в первых же речах А. И. Гучкова, Г Е. Львова, М. В. Челнокова и М. В. Родзянко – все они заявляли о готовности исправить «тяжкие грехи и ошибки, а может, и преступления» (Гучков), убеждали, что «отныне участь нашей армии становится в зависимость от нашей работы» (Львов), и прочее67. Под предлогом неспособности бюрократии П. П. Рябушинский призвал поставить под контроль ВПК не только распределение заказов на частных предприятиях, но и контроль над их выполнением68.