Сказания и легенды средневековой Европы - Марк Орлов

Впервые Батайль убедился в этом, будучи в Берлине. Здесь он увидел воочию «настоящий» спиритзм. Ему удалось попасть в спиритическое общество, носящее имя «Германия», председателем которого был в то время Юстус Гофман. Батайль участвовал сначала в публичном заседании этого общества, на котором присутствовало несколько сот гостей. Так как в числе этой большой публики было, разумеется, много народа хотя и подающего надежды, но еще ненадежного, то собравшиеся удостоились видеть лишь самые обыкновенные спиритические фокусы, т. е. верчение столов, разговоры посредством стуков, прикосновение невидимых рук в потемках и т. д. Но Батайль очень хорошо знал, что все это только предварительные фокусы, имеющие целью распалить фантазию и подогреть свойственную человечеству страсть к таинственному. Ему захотелось протиснуться подальше вперед, подойти к корню дела и посмотреть, в чем он состоит. Он решился познакомиться с самим Гофманом, и ему это удалось. Они живо поняли друг друга с помощью известных, уже не раз нами упомянутых условных знаков и слов. Батайль тут же объяснил Гофману свое желание видеть настоящее таинство спиритизма, и Гофман ввел его в заседание особого общества, носящего название «Лотос святого Фридриха»; это общество составляет секретный отдел общества «Германия», нечто вроде его тайного комитета. Разумеется, в заседании на этот раз были уже только избранные, в очень ограниченном числе. Гофман встретил гостей в приемном зале, а затем на минуту вышел в соседнюю комнату и оттуда явился уже наряженный для священнодействия. На нем был длинный, до полу, траурный балахон, т. е. белый с черной отделкой, с очень широкими рукавами. На ногах его были туфли из красной кожи, а на голове — особая корона. В руках он держал разные снасти. Несколько мгновений он постоял в дверях зала с важным величественным видом, потом семь раз взмахнул волшебным мечом и после того еще тем же оружием сделал кругообразный взмах. Тотчас вслед за тем громко щелкнули дверные замки; двери зала сами собой замкнулись. Служители, раньше стоявшие у дверей, вдруг куда-то исчезли, а за спиной председателя появилась какая-то фигура, которую Батайлю сразу не удалось рассмотреть. Видно было только, как эта фигура подняла кверху левую руку, и в тот же момент раздались как бы два щелчка громадного бича, и Батайль вполне явственно ощутил на себе два удара. По этому вступлению Батайль, уже давно умудренный опытом, распознал, что он находится в гостях у самых подлинных идолопоклонников.

Председатель обратился к присутствовавшим с коротким воззванием, приглашая их вознести молитву «благому божеству». Все стали на колени, и председатель звучным голосом произнес воззвание. Батайль начал было вслушиваться в формулу этого воззвания, но ему было не до того, потому что он слышал, как на его правое плечо обрушиваются все учащающиеся удары, наносимые какой-то невидимой и бесцеремонной рукой. Кроме боли, он ощущал еще какое-то неприятное содрогание во всем теле. Вдобавок на своем лице он ощущал по временам страшно горячее дуновение, а в то же время сверху капали капли горячей воды, громко хлопавшие об пол. Зал был освещен газом; но он вдруг потух, и в то же время Батайль почувствовал зверский мороз. Вдруг в зале раздался раздирающий вой — такой, какого Батайль не только никогда в жизни не слыхивал, но даже и вообразить не мог; вопль, от которого он задрожал всем телом. Такой вой, по его словам, раздается на собраниях люциферитов лишь в тех случаях, когда черти намереваются устроить что-нибудь особенно торжественное. Ужас, возбужденный в нем этим воем, Батайль отказывается описывать, говоря, что никогда в жизни он не ощущал такого страха.

Между тем президент, ставший у мраморного стола, начал на него сыпать какой-то белый порошок, который, как только прикасался к столу, сейчас же сам собой загорался, и его пламя было ярко-изумрудного цвета, с красными отблесками. Батайль смотрел на фигуру Гофмана и видел, как она при этом колеблющемся свете сама начала колебаться, дрожать, сжиматься и растягиваться, принимая при этом самые неожиданные и причудливые формы; Гофман по временам даже принимал вид разных животных вроде жабы, козла и т. д. Через несколько времени Гофман опять помахал своей шпагой, и опять раздались удары невидимого бича, отдававшиеся на плечах присутствовавших. А председатель тем временем начал громко читать новое воззвание, в котором перебирал имена бесчисленных демонов. И при каждом имени раздавались щелчки бичей. Воззвание закончилось страшными богохульствами и просто разными нецензурными словами.

Вслед за тем на сцену выступил медиум. Этот человек был без всякого костюма, совершенно голый. Он вышел на середину зала и к нему тотчас подскочили сами собой, неизвестно откуда взявшиеся, стол и стул. Медиум сел на стул и прикоснулся рукой к столу, и стол тотчас же запрыгал и закружился, потом остановился неподвижно. Председатель обратился к этому столу с вопросами на каком-то совершенно непостижимом языке. Стол отвечал ему стуками, которые производил, ударяя ножкою в пол. Вопросы были спешные; видно было, что председатель торопился их закончить, ожидая чего-то с минуты на минуту. И в самом деле, нечто тотчас же началось. Зал вдруг наполнился массой каких-то призраков. Все они были черны и все были в то же время прозрачны, в те минуты, когда становились между глазом наблюдателя и огнем на мраморном столе. Все они двигались, бесшумно пролетая около присутствовавших. По-видимому, главная гуща этих призраков собралась вверху, у потолка зала; там слышались хлопанье и щелканье и звон каких-то бубенчиков, словно там мчался какой-то адский поезд. Скоро к этим звукам присоединились вой и скрежет, и тогда Батайлю показалось, что он попал прямо в ад и слышит вопли грешников, терзаемых демонами. Потом вдруг все прекратилось; стало ничего не видно и ничего не слышно. Председатель Гофман открыл требник демонского служения — книгу, которая была переплетена в кожу казненного человека, и стал по нему читать какую-то дичь на латинском языке, в которой между прочими попадались фразы, представлявшие воззвания к демонам: «Ариель, услыши нас… Астарот, ты отец наш… Баал-Зебуб, поклоняемся тебе…» и т. д. Воззвание не осталось тщетным: посреди зала вдруг появилась огненная фигура какого-то полуконя-полугрифа. Это был демон Адремелех, которого Гофман тотчас же и назвал по имени. За Адремелехом появился демон в виде крокодила; за ним — какая-то акула с головой льва и еще много других. Все они появлялись на одно мгновение, только мелькали и сейчас же исчезали, уступая место другим. Эта фантасмагория завершилась появлением неизреченно мерзких образов, знаменовавших собой таинство размножения. Но все это было, очевидно, не то, чего добивался Гофман. Он некоторое время молча созерцал все эти призраки и, наконец, громко крикнул:

— Мы хотим тайну жизни, вот что нам нужно! Homunculus!

Гофман желал, значит, гомункула — того самого гомункула, о котором идет речь в «Фаусте». Это одно из самых древних мечтаний блуждающего человеческого ума. Еще в Средние века тогдашние алхимики, герметики и вообще всякие искатели таинственного тщились сделать человека из неодушевленной матери, сделать по крайней мере хоть зачаток его. Пусть это будет хоть не «homo», а «homunculus», и то торжество. И эта странная мечта не угасла в человечестве, дожила до наших дней. Теперь ею овладели демонопоклонники. «Бог создал человека, — рассуждают они, — почему же Люцифер не может создать его?» И вот они принялись усердно молить свое «благое божество» о том, чтобы оно, в свою очередь, поднатужилось и создало им «человека» во утешение.

В зале царили мрак и гробовое безмолвие. Поощренные обилием явлений, которое выпало на долю этого заседания, чертопоклонники, затаив дыхание, ждали появления гомункула. И вот среди полной темноты в воздухе появилась слабо светившаяся форма, что-то беловатое, прозрачное, вроде студня, — очевидно созданная сатаной протоплазма. Сначала она оставалась совершенно неподвижной, потом начала потихоньку колебаться, как амеба под микроскопом. С одной стороны из нее начало что-то вытягиваться, какое-то подобие ноги или руки. Потом вдруг словно что-то помешало акту созидания, словно кто-то задул и угасил созданную форму, и она исчезла. Через несколько мгновений она снова появилась, и снова попытка была безуспешной. И так повторялось раз пять или шесть. Видно было, что усилия сатаны сотворить гомункула разбиваются о какое-то неодолимое препятствие.

Неудача страшно раздражила Гофмана. Он швырнул вверх свою шпагу и пентаграмму и, потрясая кулаком, вскричал:

— Как, и на этот раз ты опять дашь себя одолеть, Люцифер?

Но едва выговорил он эти слова, как вдруг раздался ужасающий и неимоверный грохот. Стекла, вделанные в потолок зала, были мгновенно разбиты на тысячи кусков и посыпались вниз. В отверстия рам хлынуло целым потоком бесчисленное полчище каких-то гнусного вида призраков, которое с шумом, гамом и воем, как ураган, помчалось по обширному залу, словно отворили двери ада и выпустили из него толпу его жильцов. Призраки кинулись на злополучных люцеферитов, толкали их, пинали, кувыркали, били хвостами по щекам и даже кусали до крови. Батайль, ошеломленный в первую минуту, по счастью, скоро овладел собой и быстро прошептал молитву. Никто его не слышал и никто не видел в потемках, как он перекрестился. Но молитва произвела обычное действие, и полчище чертей мгновенно исчезло.