Последний свет Солнца - Гай Гэвриел Кей

— Он был великим правителем во всех отношениях, — согласился Сейнион.

Он поддерживал этот разговор. А в глубине его сознания плыли ладьи, подгоняемые восточным ветром, и от этого сердце билось быстрее.

— Я читал одну-две летописи, да. Пертений, Колодий. На другой стене помню еще одну мозаику, похуже, как мне кажется. Более ранний император, его предшественник. По-моему, он заново отстроил тамошнее святилище. Он там тоже изображен, на противоположной стене. Я помню, что она на меня не произвела столь сильного впечатления. Она выглядела совсем иначе.

— Вероятно, разные мастера, — заметил священник.

— Ты считаешь, что короли зависят от этого? От своих художников.

— Пока они живы — нет, мой господин. После — возможно, от художника зависит, какими их будут помнить.

— А что люди будут помнить о… — Элдред резко осекся, снова заговорил уже другим тоном: — Нам не следовало забывать его имя, — пробормотал он. — Он построил Святилище Джада в Сарантии, Сейнион. Как мы могли забыть?

— Забвение — часть нашей жизни, мой господин. Иногда это благословение, иначе мы бы не смогли пережить свои потери.

— Это другое.

— Да, мой господин.

— Я говорил о банях. У нас мало места и нет времени построить нечто подобное.

Он говорил это, вспомнил Сейнион, за высоким столом после пиршества прошлой ночью. Всего лишь прошлой ночью. Он сказал:

— Не всем нам предназначено строить бани и выкладывать мозаики, мой господин.

— Я это знаю. Конечно, знаю. Это… недостойно, чувствовать их отсутствие?

Не такой беседы Сейнион ожидал. Он задумался.

— Мне кажется… необходимо так чувствовать. Иначе мы не станем стремиться построить мир, который позволит нам их иметь.

Теперь замолчал Элдред.

— Знаешь, я собирался съездить с Ательбертом и с его братом в Родиас. В такое же путешествие. Чтобы снова увидеть великий город, поцеловать перстень патриарха. Вознести молитвы в Великом Святилище. Я хотел, чтобы мои сыновья увидели его и запомнили, как я.

— Ты вел войны, мой господин.

— Мой отец возил меня туда.

— Мой господин, я одних лет с тобой и жил в одно с тобой время. Я не считаю, что тебе есть в чем себя упрекнуть.

Тут Элдред обернулся. Сейнион увидел его лицо при свете сумерек.

— Увы, ты ошибаешься, священник. Я очень во многом себя упрекаю. Моя жена хочет покинуть меня, а мой сын ушел.

Они прибыли к месту назначения. У каждого человека своя дорога к таким местам. Сейнион сказал:

— Королева стремится вернуться домой, к богу, мой господин. А не покинуть тебя.

Элдред слегка скривил рот.

— Это недостойно, добрый клирмк. Умно, но не мудро. Сингаэльская игра слов, я бы оказал.

Сейнион вспыхнул, что случалось нечасто.

— Мы не можем всегда быть мудрыми, мой господин. Я первый скажу, что не отличаюсь мудростью.

Теперь Элдред поднялся и встал спиной к морю. Он сказал:

— Я мог бы разрешить Ательберту повести этот отряд вчера ночью. Мне не было необходимости быть здесь.

— Он об этом просил?

— Это не в его правилах. Но он сумел бы справиться с этим. Я только что оправился от приступа лихорадки. Мне не нужно было ехать. Мне следовало поручить это ему. — Его руки сжались в кулаки. — Я был так зол. Бургред…

— Мой господин…

— Разве ты не понимаешь? Мой сын погиб. Потому что я не позволил…

— Не нам судить о том, что ждет впереди, мой господин! Мы не обладаем такой мудростью. Хотя бы это я знаю.

— В том лесу? Сейнион, Сейнион, ты знаешь, куда он ушел? Ни один человек никогда…

— Возможно, ни один человек не пытался. Возможно, пора отодвинуть старые страхи, во имя Джада. Возможно, это принесет много хорошего. Возможно… — Голос его замер. Он не видел ничего хорошего впереди. Его слова звучали фальшиво в собственных ушах. Перед его мысленным взором вставали картины пожара, здесь, у прохладного моря, где восходила луна.

Теперь Элдред пристально смотрел на него.

— Я был очень несправедлив. Ты мой друг и гость. Это мои личные заботы, а у тебя горе. Сын принца Оуина недаром ушел в лес призраков. Я огорчен, священник. Мы слишком медленно скакали. Нам необходимо было добраться сюда раньше, чем корабли отплыли.

Сейнион молчал. Затем сказал, как ему следовало сказать с самого начала, с наступлением темноты:

— Помолись вместе со мной, мой господин. Пора вечерней молитвы.

— В моем сердце нет благочестия, — возразил Элдред. — Я не в таком состоянии, чтобы обращаться к богу.

— Мы никогда не бываем в таком состоянии. Так мы живем в этом мире. И мы просим у бога прощения за свое несовершенство. — Теперь он ступил на знакомую почву, но он почему-то этого не чувствовал.

— И за наш гнев?

— И за это тоже, мой господин.

— За горечь?

— И за нее тоже.

Король снова отвернулся к морю. Он стоял неподвижно, как монолит, как памятный знак, воздвигнутый на прибрежной полосе теми людьми, которые жили в давние времена и верили не в Джада и не в родианский пантеон, а в более темных богов и в силы природы: в море, в небо, в черный лес вдали.

Сейнион снова сказал:

— Мы не должны самонадеянно полагать, будто знаем, что нас ждет.

— На сердце у меня темно. Ему… не следовало поступать так, как он поступил, Ательберту. У него есть… обязанности.

Они снова вернулись к сыну. Который уже не был ребенком.

— Мой господин, сыну великого отца необходимо проложить собственный путь в этом мире. Если ему суждено наследовать тебе и стать чем-то большим, а не только сыном Элдреда.

Король снова обернулся:

— Смерть не открывает никаких путей в мире. Они не смогут пройти через этот лес.

Священник позволил голосу набрать силу. Опыт всей жизни. Так много бесед он вел с охваченными горем и страхом людьми.

— Мой господин, я могу сказать тебе, что Алун аб Оуин — один из самых способных людей, которых я знаю. Эрлинг — нечто гораздо большее, чем слуга. И я наблюдал в эти минувшие сутки за принцем Ательбертом и восхищался им. Теперь я буду уважать его за храбрость.

— Вот как! И ты скажешь это его матери, когда мы вернемся в Эсферт? Каким это будет для нее утешением!

Сейнион вздрогнул. Позади них люди собирали хворост, зажигали на берегу ночные костры. Они останутся здесь до утра. Отряд измотан, голоден, но они должны ощущать гордость, глубокое удовлетворение тем, что совершили. Эрлингов прогнали, заставили бежать, и три десятка пиратов погибло на земле англсинов. Эта история разнесется повсюду, перелетит через эти темные воды к Фериересу, Каршу, на восток, к самому Винмарку и дальше.

Для Элдреда Англсинского этот день мог бы стать триумфом, достойным песни под арфу и празднеств после траура по графу. Для сингаэлей все может быть наоборот.