Другая Болейн - Филиппа Грегори

Георга ждали домой как раз на Новый год, и мы с Анной решили устроить в честь него небольшой праздник в узком кругу. Все утро мы совещались с поварами, заказывали самое лучшее из того, что у них было, а после полудня уселись у окна высматривать лодку с говардовским флагом. Я первая заметила темную лодку на фоне темных сумерек и, ничего не говоря сестре, выскользнула из комнаты, бросилась вниз по лестнице. Лодка пристала к берегу, Георг сошел на причал, и я первая очутилась в его объятьях, меня он поцеловал, мне прошептал:

— Слава Богу, сестренка, как приятно вернуться домой!

Упустив шанс быть первой, Анна не бросилась вслед за мной, осталась ждать в комнате перед большим сводчатым камином. Георг подошел и сначала поцеловал ей руку, а уж потом обнял. Церемонии забыты, мы снова — веселая тройка Болейн, мы снова вместе, как всегда.

За обедом Георг рассказывает о себе, но больше всего ему хочется знать обо всем том, что происходило в его отсутствие. Я заметила — Анна взвешивает каждое слово. Она о многом умалчивает — что не может бывать в Сити без вооруженной охраны, что во время путешествия должна галопом проезжать мирные маленькие деревушки. Не рассказала, как после смерти кардинала Уолси надумала танцевать в маске с надписью „Кардинал, отправляйся в ад“, как смутила окружающих бестактностью и откровенной вульгарностью этого праздника победы над умершим другом короля. Не рассказала — епископ Фишер все еще против нее, особенно после того, как чуть не умер от яда. И я поняла, да и раньше догадывалась — она стыдится себя той, в которую превратилась. Ей не хочется, чтобы брат знал, как глубоко разъело ее честолюбие. А то вдруг догадается — перед ним больше не его любимая сестричка, нет, женщина, готовая рискнуть всем, даже спасением души, чтобы стать королевой.

— А ты как? — Георг смотрит на меня. — Как его зовут?

— О чем это ты? — Анна сбита с толку.

— Каждому видно — неужели я ошибся? Марианна сияет, как пастушка весной. Ставлю что угодно, она влюбилась.

Я заливаюсь краской.

— Так я и думал. — Брат явно доволен. — Кто он?

— У нее нет возлюбленного! — встревает Анна.

— Смею предположить, она обойдется без твоего разрешения. Кто-нибудь мог выбрать ее и не извещая вас, госпожа королева.

— Лучше ему этого не делать, — заявляет Анна без тени улыбки. — У меня на Марию свои планы.

Георг тихонько свистит.

— Бог с тобой, Аннамария, можно подумать, тебя уже короновали.

— Уж я тогда не забуду, кто мне друг, а кто враг. Мария — моя придворная дама, и у меня в доме будет порядок.

— Она сама сделает свой выбор.

— Нет, если не захочет лишиться моего благоволения.

— Анна, побойся Бога. Мы одна семья. Ты там, где ты есть, потому что Мария уступила тебе место. Перестань вести себя как принцесса крови. Ты не можешь обращаться с нами как с подданными.

— Вы и есть подданные, — говорит она просто. — Ты, Мария, даже дядя Говард. Я удалила от двора собственную тетушку, зятя короля, саму королеву. Кто-нибудь сомневается, что я любого отправлю в изгнание, если захочу? Никто не сомневается! Если вы помогали мне возвыситься…

— Ничего себе помогали! Да мы тебя и протолкнули!

— Это дело прошлое. Я скоро стану королевой. А вы — мои подданные. Стану королевой и матерью следующего короля Англии. Не забывай об этом, Георг, я больше повторять не стану.

Анна встает и величаво движется к двери. Останавливается, ждет, пока кто-нибудь из нас откроет дверь, и, не дождавшись, потому что мы не спешим вскакивать на ноги, распахивает дверь сама. Оборачивается, стоя на пороге.

— И не называй ее больше Марианной. Она — Мария, другая Болейн, а я Анна, будущая королева Анна. Между нами большая разница, и мы не можем иметь одно имя на двоих. Она — пустое место, а я скоро буду королевой.

Гордо выходит, не потрудившись закрыть за собой дверь. Мы слышим шаги — отправилась в спальню. Сидим в молчании, пока не хлопает дальняя дверь.

— Боже милостивый, что за ведьма! — Георг не скрывает своих чувств. Встает, закрывает дверь от сквозняка. — Когда это началось?

— Ее власть постепенно растет. Считает себя неприкосновенной.

— Так оно и есть?

— Он влюблен до безумия. Думаю, ей действительно ничего не угрожает.

— Все еще не спит с ней?

— Нет.

— Бога ради, чем же они занимаются?

— Всем остальным. Она не решается переступить черту.

— Он, наверно, с ума сходит, — довольно ухмыльнулся брат.

— Она тоже. Почти каждую ночь он целует ее в губы, гладит волосы, обнимает.

— Она со всеми так разговаривает? Ну, как со мной?

— Гораздо хуже. Она теряет друзей. Карл Брендон настроен против, дядюшка Говард от нее стонет, с Рождества они ссорились насмерть по крайней мере два раза. Думает, раз король так ее любит, другой поддержки не нужно.

— Я терпеть не буду. Все ей скажу.

Сестры должны поддерживать друг друга, но мое сердце радостно дрогнуло при мысли о том, что между Анной и Георгом ляжет пропасть. Вот бы перетащить брата на мою сторону, получить реальное преимущество в борьбе за сына.

— Скажи правду, кто положил на тебя глаз? — спрашивает брат.

— Никто, ничто и звать никак, — отвечаю я. — Имей в виду, это секрет, никто, кроме тебя, не должен знать.

— Клянусь честью. — Берет меня за руки, притягивает ближе. — Я сохраню твою тайну. Ты влюблена?

— Конечно нет. — Я подаюсь назад, смущенная одной мыслью об этом. — Он просто ухаживает за мной, приятно иметь человека, который суетится вокруг тебя.

— Я думал, при дворе полно мужчин, которые суетятся вокруг тебя.

— О, они посвящают мне стихи, клянутся, что умирают от любви. А он… он немножечко более… реальный.

— Кто это?

— Почти никто, пустое место, — повторяю я. — Поэтому я и не думаю о нем.

— Жалко, что не можешь заполучить его немедленно, — с братской прямотой заявляет Георг.

Что на это сказать? Представила себе Уильяма Стаффорда, его ласковую, обаятельную улыбку.

— Очень жалко, — шепчу еле слышно. — Но не могу.

Весна 1532

Георгу и дела нет, что там народ думает. Пригласил нас с Анной покататься с ним у реки, пообедать в одной из таверн, а потом уж вернуться. Я думала, Анна откажется — теперь ей небезопасно выезжать без свиты, но она не сказала ни слова. Надела темное платье — совсем не в ее обычае, надвинула на лоб шляпу для верховой езды, оставила дома подвеску — такая есть только у нее одной — с большой золотой буквой „Б“.

Брат так рад снова оказаться в Англии с любимыми сестричками, что и не заметил странного поведения и непривычной одежды Анны. Но когда мы остановились в придорожном трактире, неопрятная старая служанка бросила один только взгляд на Анну и поспешила из комнаты. Вошел хозяин, вытирая руки о фартук из дерюги, объявил — хлеб и сыр, которые нам только что подали, несвежие, и вообще у него ничего нет на обед.