Перелом. От Брежнева к Горбачеву - Олег Гриневский

Зайков:Ну, что ж, проработайте дополнительно этот вопрос. Тут, видимо, может быть выход.

Потом Карпов и Квицинский доказывали необходимость ликвидации в первую очередь американских и советских ракет средней дальности в Европе, но маршал Ахромеев твёрдо стоял на том, что здесь нужен также учёт этих средств у Англии и Франции. Их спор прервал Зайков:

— Этот вопрос мы обсудим наедине.

 Очередь дошла до химоружия и Исраэлян стал рассказывать о своих трудностях, а его долго расспрашивал о контроле Чебриков.

Зайков: А как военные?

Ахромеев:Это не наш вопрос. Тут Минхимпром держит.

Зайков:Если дело касается химической промышленности, то тут проблем нет. На контроль мы пойти можем без затяжки. У нас есть мощности для уничтожения химоружия. Причем реально мы можем начать его уничтожение не через семь лет, а через год. Если завтра объявить, то через год можно приглашать контролеров.

Мы можем установить также контроль за работой химической промышленности. Ведь что такое производство химического оружия? На химическом объекте есть цех — пристройка, где его делают. Мы можем ликвидировать этот цех или перевести его на выпуск мирной продукции. И пусть себе смотрят, сколько хотят. Тут проблема в другом: что и как у них контролировать. В таком контроле мы заинтересованы больше, чем они. Но на склады их пускать нельзя. Это главное.

И уже в конце посол Михайлов стал горячо убеждать, что венские переговоры нам выгодно двинуть с политической точки зрения. Главная проблема здесь — предоставление заведомо неправдоподобных данных о численности наших войск в Центральной Европе, и это начинает вызывать трения с союзниками. Ахромеев при этих словах встал на дыбы. Но Зайков спокойно заметил: этот вопрос мы договорились обсудить после — наедине.

После этого члены Большой пятерки и Ахромеев уединились в кабинете у Зайкова. Что там происходило — мы не знали. Но по результатам можно было догадаться. За основу была принята трехэтапная программа ликвидации ядерного оружия к 2000 году. На свет появился ещё один «мыльный пузырь», пускать который поначалу Горбачёв, вроде бы, не собирался. Однако упрямому маршалу удалось выкрутить руки — скрепя сердце, он согласился на ликвидацию всех советских и американских РСД в Европе, правда, в качестве первого этапа к осуществлению этой трёхэтапной программы. На этом этапе предусматривалось также 50%— ное сокращение стратегических наступательных вооружений. Но все эти меры были завязаны на отказе от создания ПРО.

В это время мы с генералом Стародубовым были уже в Генштабе и там выработали компромиссную формулу по Стокгольмской конференции:

«При согласии НАТО на уведомления о крупных учениях ВВС, пойти на перенос рассмотрения вопроса об уведомлениях о крупных учениях ВМС в прилегающих к Европе морских районах на второй этап Конференции».[141]

— Ну, что, — спросил я его, — здесь нет сдачи позиций?

— Нет, — ответил он, — здесь все нормально.

— Смотри, — сказал я, — не забудь. И сразу поехал в МИД писать на этой основе раздел для заявления Генерального.

10 и 11 января мы еще спорили. В субботу 10 января снова была Большая пятерка. На ней Маслюков (ВПК) попытался тормознуть контроль по химии, но отбились. Снова обсуждали ликвидацию РСД — военных уломали. Наконец в воскресенье отправили согласованный текст заявления в Пицунду, где отдыхал Горбачев. На следующий день он прочитал его и одобрил.

Вот в таких муках рождалось знаменитое Заявление Горбачева от 15 января 1986 года. Когда он его произнес, включая и пассаж о переносе учений ВМС, Адамишин прислал мне четверостишие Бориса Пастернака.

Торжество твоего переноса

Я задумывал в прошлом году.

Над снегами пустынного плеса,

Где зимуют баркасы во льду.

И подпись: «Грин, это же про тебя в Стокгольме!».

КТО СОТВОРИЛ ЭТО ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА?

Вопреки устоявшемуся мнению далеко не все в Советском Союзе приветствовали новую программу советского руководства о ликвидации ядерного оружия. О реакции мидовских специалистов я уже писал и они были не одиноки. Ворчали также и в КГБ.

«Мы в разведке, пишет в своих мемуарах бывший заместитель начальника Первого главного управления Н.С. Леонов, были неприятно поражены появлением 15 января 1986 года заявления Генерального секретаря ЦК КПСС  М.С Горбачёва... Поражены не только тем, что нас никто не привлекал к работе над этим документом, но и самим его содержанием, волюнтаристским характером, оторванностью от реальной мировой действительности, политической, пропагандистской направленностью. Даже самый элементарный просчёт возможной реакции в мире на это выступление мог бы убедить авторов в том, что оно не встретит никакой поддержки со стороны ядерных держав».[142] 

Тут Николай Леонов как в воду глядел. На Западе Заявление Горбачева получило в целом однозначную оценку — пропаганда, хотя там обратили внимание на новые звучания и по РСД, и по контролю. Журнал «Тайм» писал: «План Горбачева — мучительная смесь старого и нового, неопределенности и конкретики, очередных уступок и прежних требований».[143] Примечательной была и первая реакция Поля Нитце, занимавшегося советскими делами еще со времен президента Трумэна:

-хотел бы я знать, кто в Советском Союзе сотворил это произведение искусства?

Макс Кампельман — главный переговорщик США в Женеве сказал, что в Вашингтоне имеются серьезные основания ставить под сомнение искренность Заявления Горбачева. Прежде всего потому, что оно было опубликовано почти одновременно с вручением послания президенту. «В тот день у меня был ланч с Карповым в Женеве, и он даже не намекнул об ожидаемом послании, а спустя три часа, его передали информационные агентства всего мира. Все это я сообщил в Вашингтон, и там многие считают, что основной целью этого послания является пропаганда».

Но был один человек, который сразу же принял идею горбачевского плана ликвидации ядерного оружия. Это был президент США Рейган. Когда Шульц ознакомил его с посланием Горбачева, президент воскликнул:

— А зачем ждать до конца века, чтобы освободить мир от ядерного оружия?[144]