Анатолий Тарасов - А. Горбунов

Тотальный хоккей, предложенный Тарасовым, упорно не желали замечать. «Конечно, — отмечал Александр Нилин, — Бог послал Тарасову вратаря. Теперь на свои ворота можно было не оглядываться — и защитники почти не покидали атакующих порядков. Армейские центрфорварды, в отличие, скажем, от спартаковца Старшинова, назад могли и не отходить».

Уточнив в скобках, что Третьяка Тарасову никто не «посылал» свыше, что его появление в хоккее стало результатом запредельной совместной работы вратаря и тренера, стоит заметить: хотя бы раз не оглянувшиеся на свои ворота все игроки пятерки еще одного шанса могли бы от Тарасова и не дождаться. Не отходящий же назад центрфорвард прямо с площадки, на которой он позволил бы себе это совершить, был бы отправлен в армейскую команду первой лиги.

Тарасов играл в гармоничный, тотальный хоккей и мыслил не локальными фрагментами, а образами игры. Он старался подмечать всё, что могло пригодиться его хоккею, в «соседних» видах спорта, например в баскетболе. Тарасов часто бывал на матчах баскетбольного ЦСКА, а потом в домашней обстановке, либо на тарасовской кухне, либо на кухне Гомельского, задавал коллеге вопросы, выслушивал ответы, снова спрашивал… «И оба до того заводились, — вспоминает Владимир Гомельский, — что вместо того, чтобы водку пить, они рюмками начинали по столу в баскетбол или в хоккей играть. Это было так интересно!»

Гомельский-старший называл друга «гением хоккея». В 206-й квартире баскетбольного мэтра они спорили о том, какая игра популярнее — баскетбол или хоккей. Гомельский подначивал Тарасова: в баскетбол, говорил, играют во всем мире, а в хоккей только в СССР, Скандинавии, Чехословакии, США и Канаде. Тарасов отвечал на это, что хоккей — самая что ни на есть мужская игра, а в баскетболе дотронуться до соперника нельзя. «Ты можешь представить хоккей, — спрашивал он Гомельского, — в котором соперника нельзя коснуться?..»

Тарасов и Гомельский перенимали друг у друга нюансы тренировочного процесса, делились упражнениями. Спорили по поводу скоростной контратаки, обменивались мнениями относительно целесообразности замены пятерками. Тарасов пытался внедрить в хоккей такой характерный для баскетбола прием, как «заслон».

Когда Александр Гомельский получил звание полковника, Анатолий Владимирович, полковником уже несколько лет бывший, подарил другу папаху, причем с голубыми полосами, словно полковнику-летчику, а не полковнику сухопутных войск. Владимир Гомельский вспоминает, что полковники Гомельский и Тарасов как-то обсуждали свои перспективы получения генеральского звания, но каждый «смотрел на этот вопрос по-своему»: «У Анатолия Владимировича мечта дослужиться до генерала все же была, а вот отец, водимо, понимал, что это бредни и уж генералом он точно никогда не будет». Друзья, однако, шутили по поводу генеральских лампасов: давно, мол, скроены, обметены, ждут своего часа в шкафу, а Нина Григорьевна и Ольга Павловна готовы, получив соответствующий приказ, быстро пришить их.

Баскетболист Анатолий Мышкин из команды Гомельского рассказывал, как однажды на базе в Архангельском он, простуженный, не тренировался, и Тарасов спросил у Александра Яковлевича: «Что это князь (прозвище Мышкина. — А. Г.) не работает. Дай-ка мне его, Саша…» На следующий день Мышкин прибежал к Гомельскому: лучше я у вас буду тренироваться больным!..

Брат Александра Яковлевича Евгений, один из лучших в мире баскетбольных тренеров, работавших с женскими командами, вспоминает, при каких веселых обстоятельствах познакомился с Тарасовым: «Саша пригласил меня в Архангельское на тренировку хоккейного ЦСКА. Потом, говорит, с Тарасовым пообщаемся, в баньке попаримся. Поехали. Тренировка началась, и я был поражен, до чего же необычные упражнения Тарасов выдумывал. После окончания занятия Анатолий Владимирович предложил брату партию в теннис. Саша ткнул в меня пальцем: “А этот парень пускай судит”. Тарасов пожал плечами. По-моему, принял меня за водителя. Судил я честно. Но у Тарасова в тот день игра не шла. Когда я первый раз крикнул, что мяч улетел за линию, он нахмурился. Во второй раз что-то пробурчал. А в третий — обложил меня матом. Саша, доиграв партию, говорит ему: “Подойдем к судье, поблагодарим”. Это еще сильнее взбаламутило Тарасова: “Да пошел он!” А Саша хохочет: “Женька это, мой брат”. Тарасов осекся, вгляделся и покачал головой: “Провел…” С той поры относился ко мне с большой теплотой».

Глава восемнадцатая ОТСТАВКА-72

Одна из самых больших напраслин, возведенных на Тарасова и звучавших как при жизни великого тренера, так и особенно после его смерти, — история с уходом из сборной сразу после победной Олимпиады 1972 года в Саппоро. Тарасова на все лады принялись обвинять в трусости: испугался, дескать, предстоящих матчей с канадскими профессионалами. Эту версию распространяли недоброжелатели Тарасова и продолжают тиражировать их последователи.

13 февраля 1972 года сборная СССР третий раз кряду — при Тарасове и Чернышеве — выиграла олимпийский чемпионский титул. 11 дней спустя состоялось заседание президиума Федерации хоккея СССР с двумя вопросами в повестке дня: отставка Тарасова и Чернышева и назначение вместо них тренерами советской сборной Всеволода Боброва и Николая Пучкова.

Функции федерации по любому виду спорта носили в Советском Союзе сугубо формальный характер. Обойтись без федераций было, понятно, невозможно, поскольку международные спортивные власти по всем вопросам контактировали только с ними, настаивая на невмешательстве государства в их дела. На самом деле все решения в Советском Союзе принимались даже не в кабинетах государственного Спорткомитета, а в секторе спорта Отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС. К наиболее же важным, ключевым вопросам, к коим относилось, в частности, назначение тренеров сборной страны по основным видам спорта, всегда были причастны секретари ЦК. В исключительных случаях варианты решений рассматривались на заседаниях Политбюро, как это было, например, с отказом от ответного отборочного матча чемпионата мира по футболу с командой Чили осенью 1973 года и с бойкотом летней Олимпиады-84 в Лос-Анджелесе.

Спорткомитет штемпелевал принятые в ЦК решения. Федерация делала вид, будто идея замены тренеров — в данном случае Тарасова и Чернышева — исходит от нее и члены президиума собрались для того, чтобы всерьез обсудить этот вопрос.

Заседание 24 февраля 1972 года по каким-то причинам проходило не в помещении Спорткомитета в Скатертном переулке, где обычно собирали членов президиума Федерации, а в зале Всесоюзного шахматного клуба на Гоголевском бульваре. Тарасов немного задержался в ЦСКА. На Гоголевский он подъехал, когда заседание уже началось. Поставив машину прямо перед входом в здание шахматного клуба, Анатолий Владимирович прошел в зал. Хорошо знакомый тренеру журналист Борис Левин, сидевший с краю, поднялся, чтобы уступить ему место, но Анатолий Владимирович протиснулся мимо репортера и сел рядом. Оглядев зал, кивнув знакомым, Тарасов дал Левину стандартный лист бумаги с напечатанным на нем на машинке небольшим текстом и, по свидетельству Левина, сказал: «Читай внимательно, это — исторический документ, но срок его действия очень короткий». Дотошный Левин, к мистификациям не склонный и в них не замеченный, не только прочитал, но и переписал текст слово в слово: «Председателю Комитета по физической культуре при Совете Министров СССР т. Павлову С. П.