Дух любви - Дафна дю Морье

– Дженифер… послушайте. Если вам станет совсем невмоготу, если вам вдруг окончательно опротивеет его вид, вы обещаете прийти и сказать мне об этом?

– Хорошо, Джон, я приду. Вы имеете в виду, что если мне станет совсем тоскливо на душе или… то я могу в чем-то на вас рассчитывать?

– Нет, не в чем-то. Во всем. Всегда, в любое время.

– Вы очень любезны. – Дженифер свистнула и посмотрела на часы.

– Мне пора возвращаться.

Они молча пошли к тому месту, где висела веревочная лестница.

– Подвезти вас на лодке? – спросила Дженифер.

– Нет, я могу вернуться полями. Она спустилась в шлюпку.

– Подождите минуту, – остановил ее Джон. У него был такой суровый и холодный вид, что Дженифер даже испугалась слов, которые затем услышала: – Послушайте, а что если мы заведем такое правило – приходить сюда по воскресеньям и разговаривать?

Дженифер не сразу ответила. Он говорил таким тоном, словно сама эта мысль наводила на него скуку.

– Вы этого действительно хотите? – спросила она – Разумеется. – Теперь он улыбался.

– Решено?

– Решено.

– До встречи, Дженифер.

– До встречи, Джон.

Теперь, когда Дженифер стала компаньонкой своего дяди, ей не имело смысла сидеть за машинкой в конторе. В деньгах она не нуждалась. Того, что Филипп выделял на ведение хозяйства, было более чем достаточно. Расточительностью Дженифер не отличалась, но, видя с какой болью дядя расстается с каждым шиллингом, она удвоила траты, поскольку знала, что он не посмеет ей отказать. Он твердо уверовал, что внучатая племянница ограждает его от мучительных страхов, что, пока она рядом, Джанет и Джозеф до него не доберутся. Он цеплялся за нее из страха за себя.

Он смотрел, как она тратит его деньги, и молчал. Дженифер знала, что расставание с каждым пенсом, которые она разбрасывала с такой расточительностью, доставляло ему нестерпимые муки, и, памятуя о своем отце, продолжала это делать азартно, весело, свободно.

То была та самая тонкая месть, о которой она говорила Джону.

Когда дом на Мэрайн-террас был заново окрашен, отделан и меблирован с подвала до чердака, она обратила свои заботы на Плин. Приход, госпиталь, бедняки – все это требовало ее внимания под официальным патронажем дяди, и, когда был разработан план сбора средств на приобретение большого участка мыса с передачей его в общественное пользование, Филипп Кумбе возглавил список жертвователей.

Все это время Филипп Кумбе наблюдал, как мало-помалу тает богатство, которое он берег для себя лично, наблюдал, как эта девушка с глазами Джозефа и повадками Джанет делает, что хочет, тратит сколько хочет. И он ненавидел ее.

Дженифер видела выражение его узких, провалившихся глаз, видела его морщинистые руки, вцепившиеся в подлокотники кресла, видела его тонкие лиловые губы и, понимая, какой ужас она ему внушает, в душе улыбалась и думала совсем о другом. У нее не было причин для беспокойства, время текло для нее мирно и приятно. Она написала матери о том, что происходит в Плине, о том, что живет она у дяди Филиппа, о том, как хороша жизнь, когда ты свободна, о своей дружбе с Джоном. Ответ был таким, какого следовало ожидать от Берты, – не холодным, но и не слишком теплым: она удивлена, что Дженифер так сошлась с врагом своего отца, но рада, что ей хорошо в его доме, ведь, в конце концов, он всегда был джентльменом, чего Дженифер с ее воспитанием и образованием, естественно, не может не оценить. Летом Плин, конечно, очарователен, но с приближением зимы она, без сомнения, найдет его совсем другим, хотя, возможно, как племянницу Филиппа Кумбе ее будут приглашать на вечеринки и обеды, чего она, Берта, была лишена, ведь бедный папа не занимал никакого положения в обществе. Тем временем они с Фрэнсисом после восхитительных трех недель, проведенных в Вентноре, вновь благополучно устроились в доме номер семь, и она уверена, что в будущем жизнь вознаградит ее за все лишения, которые она претерпела за время вдовства и даже за предыдущие годы. Наконец-то есть тот, кто се действительно понимает, и, хотя она всегда будет тепло вспоминать бедного папу, только теперь ей открылось, что такое настоящая любовь, Фрэнсис для нее – все, как и она для Фрэнсиса.

А Дженифер должна смотреть на Фрэнсиса как на истинного друга и советчика; если она вернется в Лондон, то встретит самый радушный прием у них обоих.

В приписке Берта добавила, что бедная бабушка нездорова и что хотя она не простила Дженифер, но все-таки потребовала, чтобы ей прочли ее письмо. Услышав про кузена Джона, она очень встревожилась и пожелала узнать, чем занималась с ним Дженифер воскресным днем на старой развалине в нескольких милях от посторонних глаз. Все это ей очень не понравилось. Никогда не знаешь, какие фантазии могут прийти в голову горячему молодому человеку.

Прочитав эти строчки, Дженифер громко рассмеялась, но самый конец письма заставил ее нахмуриться. «…Дженни, дорогая, бабушка, конечно, преувеличивает, но и я не думаю, что эти встречи можно назвать хорошей идеей. Ведь ты еще так молода, а присмотреть за тобой там некому. Мне бы не хотелось, чтобы ты вступала в какие бы то ни было отношения с этим молодым человеком – строителем лодок или кем-то в этом роде, тем более что он твой кузен».

«Какие же они идиоты, – думала Дженифер, кладя письмо в карман. – Она пишет так, будто строитель лодок то же самое, что водопроводчик. Джон самый умный проектировщик яхт в стране. Да если на то пошло, мы не такие уж близкие родственники. Терпеть не могу; когда люди ни с того ни с сего делают всякие выводы. Это гадко».

Пылая яростью на весь мир, Дженифер спустилась с холма и с удивлением обнаружила, что находится у входа на верфь. Джон стоял в самом ее центре и разговаривал с мастерами. Его одежда была белой от пыли, словно он вывалялся в опилках. Его светлые волосы закрывали правый глаз, одна рука взметнулась вверх, а длинные ноги сплелись самым невероятным образом.

Дженифер была знакома эта поза. Он всегда принимал ее, когда старался что-то объяснить. Но вот он заметил ее. Его рука упала, ноги расплелись, и поспешность, с какой он бросил рабочих, никого бы не обманула, разве что его самого.

– Да… да, – говорил он, – именно об этом я и толкую. – Но когда его уже нельзя было услышать, он взглянул на часы и сказал: – Я понятия не имел, что уже так поздно. Завтра утром мы поговорим об этом.

Рабочие остались на верфи, недоуменно потирая лбы.

Из ворот Джон вышел беспечной походкой и позевывая.

– Это вы, Дженифер? Мне показалось, что вы стоите за воротами, но я не мог хорошенько разглядеть.

– Вы очень заняты?

– Конечно, нет, на сегодня с делами покончено, – солгал он.