Дым осенних костров - Линда Летэр

Наль заставил себя шагнуть через борт на каменный пол. Любое неосторожное движение грозило расхождением ран. Он не мог показать слабость в этот день.

Расчесывая волосы — тяжелый каскад расплавленного золота — Наль заметил, что они потускнели. Все говорили об этом, однако осознание пришло именно теперь. Горькая усмешка тронула край безжизненно-бледных искусанных губ. За три седмицы от прежнего смеющегося, полного молодой жизненной силы эльнора осталась слабая тень. Отведя глаза от своего отражения в большом овальном зеркале, он снял с полки расписанную фарфоровую баночку и начал натирать шею и торс ароматическим маслом из еловой хвои. Задев рану, охнул, невольно и сдавленно.

— Все в порядке, господин? — немедленно подал голос Бирк, заглядывая в купальню.

— Я не звал тебя, — глухо одернул Наль.

Он вновь задержался взглядом на отражении в массивной темной раме из вырезанных в дереве переплетенных ветвей, оценивая данность с усталым равнодушием. Следы острых длинных клыков огибали бок, начинаясь пятью-шестью ногтями ниже подмышечной впадины и тянулись дальше нижнего ребра. Теперь, когда основной отек спал и воспаление утихало, они зияли пурпурно-черными бороздами на фоне бледно-желтой гематомы. Безнаказанным не оставалось ни одно движение корпуса, ни быстрая ходьба.

Линдорм наградил его сполна.

Ароматическими маслами эльнарай обычно натирали тело после утренних омовений. Мужчины предпочитали более холодные ароматы — чернику, бруснику, морошку, клюкву, малину, яблоко. Женщины выбирали землянику, всевозможные цветы и травы. Хвоя считалась подходящей для всех, а в лесу ее насыщенный запах хорошо защищал от комаров и в какой-то мере сбивал с толку враждебных сущностей. Покончив с маслом, Наль вернулся в покои. Бирк был уже наготове. Наученный магистром Лейтаром, он бинтовал раны надежно и бережно.

— Сильнее затягивай, — стиснув зубы, велел Наль.

— Мой господин…

— Я сказал — сильнее. Или в последнее время ты повредил слух?

После случая с Эйруином на тренировке, Наль не разговаривал с ним два дня. Упрямо выходил в сад один, дрожа от осенней свежести, и отрабатывал знакомые приемы, пока головокружение и дурнота не заставляли остановиться. Дядя попросил прощения первым. В тот же вечер, когда он в очередной раз приставил лезвие меча к горлу Наля, теперь предварительно повалив на землю, юноша отбил клинок и медленно, кусая губы, поднялся с видом мрачного удовлетворения. Чем точнее диагноз, тем действеннее будет лечение.

Сегодня он не может показать свою слабость. Чего бы это ни стоило.

* * *

Торжественный кортеж принца Алуина подъехал к особняку Нернфрезов, когда день был еще юн и яркое солнце вставало из-за верхушек елей Сумрачного Леса. Добрые дела хорошо начинать в Час Надежды. С седьмым низким мелодичным ударом астрономических часов на главной площади ворота особняка открылись. Амаранта в последний раз прошла через них как леди Нернфрез: сверкнувшие на ее ресницах мельчайшие адаманты были для Алуина дороже любых настоящих адамантов, что светят ярче звезд. Он взял невесту к себе в седло, оба подхватили поводья. Так пойдут отныне и по жизненному пути, единодушно, смотря в одну сторону. Гордый соловый конь развернулся, задавая направление кортежу. Вслед за свитой принца выехали из ворот особняка остальные Нернфрезы — все двадцать два члена рода, способные явиться на пир.

Путь от дома Амаранты до королевского замка был недолог, однако кортеж привлекал по пути множество взглядов, заставляя прохожих остановиться. Звенели колокольчики на сбруях, блистали великолепием одежды. Некоторые горожане провожали всадников до самых ворот. На ступенях замка в окружении Двора уже ждали король и королева, а также кронпринц с супругой Линайей и принц Регинн. Спешившись, Алуин и Амаранта низко поклонились Ингеральду и Солайе. Алуин нашел дрожащую руку невесты и крепко сжал.

Небесный зал находился в самой защищенной части Лаэльнэторна, в башне Северного Ветра. Архивольты над входом пропускали под крестовый потолок, выкрашенный лазурной краской и усыпанный звездами. Синева постепенно переходила на стенах в воздушно-зеленую дымку, сквозь которую угадывались силуэты деревьев. Вдоль стен стояло несколько скамей, чьи спинки по краям тянулись вверх деревянными фиалами. Под окном-розеткой главную стену зала занимал гобелен. На фоне неба был вышит в полный рост Создатель в Своем земном облике. От головы Его исходило сияние. Он стоял на воздухе, держа за углы длинную ткань, как покрывало, на котором виднелись леса, горы, реки, равнины и моря. Создатель держит в руках Своих концы земли, а значит, нельзя терять надежду.

Первым вошел и остановился в центре зала Ингеральд. Молча, не оборачиваясь, преклонил колена. Остальные последовали его примеру. Алуин и Амаранта — за ним и королевой. Справа принцы и Линайя, слева Радбальд и Клодесинда. Ингеральд поднял глаза, принося в вытянутых руках свою растерянность. «Ты знаешь, зачем я здесь. Но как могу просить за недостойный брак моего сына? И как могу не просить?..»

Вглядываясь в синюю, как осенняя ночь, парадную мантию отца, словно звездами усыпанную белыми коронами и снежинками, Алуин пытался найти слова, но те ускользали. «Я покажу, — повторялось в голове одно обещание настойчивее прочих, — я покажу, что она не ошиблась, выбрав меня. А значит, все правильно…»

* * *

Из пиршественного зала доносился гул множества голосов, смех, возгласы. Воздух в замке словно вибрировал от ожидания. Музыканты во главе с Кейроном в последний раз проверяли инструменты. К общему шуму примешивался то вздох арфы, то звон лиры, то короткое ворчание крумгорна. Раскрасневшиеся слуги суетились в кухне, куда было приглашено несколько дюжин помощников. Там звенела посуда, стучали ножи, пылали печи. Все двери и окна были раскрыты, чтобы выпустить лишний жар. Во́роны и замковые питомцы, от юрких пятнистых генет с пушистыми полосатыми хвостами до собак и двуликих крылатых кошек штурмовали кухню в надежде урвать себе долю угощения. Самые младшие слуги отгоняли от окон птиц.

Наль предпочитал прийти к самому началу церемонии, чтобы как можно меньше видеть настороженные взгляды, слышать перешептывания. Во дворе замка ему пришлось обойти несколько гомонящих птичих стай, сцепившихся между собой из-за выброшенных поварами на улицу мясных обрезков. Во́роны голосили возмущеннее всего, почитая замок собственной территорией. Их осаждали угрюмы с напоминающими кустарник наростами на клювах и серо-коричневые щелкуны, которые, в отличие от других птиц, могли не только клюнуть, но и кусаться. Наль передернул плечами, представив, как к вечеру к ним присоединяются отвратительные когтистые проглоты.

— Не тот жених! — крикнул один из воронов, поднимаясь в воздух и облетая Наля кругом. — Брошен! Как, как?

— Кыш! — отмахнулся Наль, продвигаясь к замку. — Придержи клюв! Проглотов на вас нет!

— Ядовитый Цветок! — отозвался другой ворон желчным голосом Кетельроса.

Наль держался, но взобравшись на