Это не наша война - Павел Кошовец

      Игра в поддавки: они вдвоём изображали нападение, отскакивали и отступали, в надежде либо отыскать доступную брешь, либо дождаться, когда тот наконец-то сделает ошибку. Но боец, видимо, был опытным. Ну да, не будут какого-то рядового молокососа отправлять на убийство короля!

      В какой-то момент Фиори ощутил за спиной стену и мельком - невысокую, служащую пьедесталом для полуобнажённой языческой богини любви, тумбу, сделал вид, что опасается быть застигнутым, изобразил обманный шаг, и тут же отпрянув и пригнувшись, левой рукой зацепил тумбу. Лидия в это время подскочила и в очередной раз царапнула саблей по шлему - всё равно он какой-то он... бесчувственный и двужильный!

      Солдат чуть отвлёкся на принцессу, стоя в пол оборота. Статуя богини скользнула по его плечу без особого ущерба. РоПеруши не доверял почему-то слегка подрагивающим (будем надеяться, от адреналина) ногам, резко наклонился, нащупал резной край упавшей тумбы, и что есть силы толкнул её. Панцирник зашатался, когда под колени что-то въехало, но устоял. Принцесса, оценив ситуацию, бросилась под занесённый в замахе - или равновесии? - меч и ещё раз просто ткнула остриём сабли в грудь противника. И тот три удара сердца балансировал, а потом хлопнулся навзничь, практически к ногам маркиза. Чем тот и не замедлил воспользоваться, ловко, будто на учениях, выхватывая из небольших ножен на ремне справа тонкую мизерикордию, и, упав на колени возле шевелящегося, будто перевёрнутый на спину майский жук, врагом, загнал жало в смотровую щель, и для верности надавил двумя ладонями, ещё и грудью навалился... Большое тело дёргается несколько раз и затихает.

      Вспотевший, с трясущимися руками и странно опустошённый маркиз возвращается на колени... и замечает Лидию. Бледная, осунувшаяся, но продолжающая оставаться удивительно красивой, девушка вызывает у него тревогу. Безвольно повисшие вдоль тела руки (в правой - верная сабля), отсутствующий взгляд и кое-где подозрительные росчерки царапин, небольшие следы крови... Чьей? Её или нет? Принцесса выглядит так, словно из неё выдернули пружину, отвечающую непосредственно за движение организма, как телесной оболочки, так и чувственно-душевной субстанции.

      Фиори, чуть не кряхтя, встал на ноги. Он не имел права расслабляться, пока принцесса в опасности. Взгляд по сторонам. Панорика нет. Рыцарь в двадцати локтях, практически у трона, тяжело опираясь о меч, стоит над поверженным врагом и, кстати, смотрит в их сторону. А вон, из-под королевского стола выглядывает краешек мантии второго писаря.

      Герцог появляется как-то внезапно и совершенно из непонятного места, повелительно машет Фиори рукой. Приблизившись, маркиз замечает за Его Высочеством узкий, тёмный, в рост человека ход.

      - Вы обязаны увести Её Высочество, - буровит холодными глазами РоПеруши. - Этот вход выведет...

      - Лидия! - раздаётся звонкий девичий крик, полный радости и... отчаяния.

      В малый тронный зал вбежало четыре фигуры, в свете огня можно разобрать, что это девушки, а Фиори, ругаясь и поминая дракона, вспоминает, что они же там оставили Деметру с пятёркой амазонок. Которые... выжили. Кого-то не хватает...

      Маркиза довольно грубо хватают за рукав. Герцог Панорик РоБеруши.

      - Не теряйте время и не раскисайте, - настойчиво и внушительно произносит он. - Ваш долг и ваша обязанность - спасти принцессу. Это ясно? - немигающий чёрный взгляд.

      - Да, Ваше Высочество, - конечно же Фиори это понимает.

      Панорик криво ухмыляется.

      - И девиц заберите.

      РоПеруши не нравится, как брат короля отзывается о девушках, судя по всему, довольно успешно отбивавшихся от врагов, но понимает всю незначительность таких обид. Но это ещё не всё.

      - А как же вы?

      - Обо мне не беспокойся, - с нажимом отвечает тот, и Фиори поёжился от мелькнувшего во взгляде аристократа бешенства - тут время идёт на удар сердца, а ему приходится уговаривать глупую молодёжь спасти себе и принцессе крови жизнь. - Я знаю тайные ходы дворца, как свою ладонь. Мне всего лишь нужно чуть увести погоню, - твёрдо смотрит на маркиза, и тому ничего не остаётся, как только согласно кивнуть. - Заберите их всех, - обводящий жест рукой в перчатке, - свидетелям произошедшего здесь лучше быть далеко от дворца. И, - останавливает направившегося к принцессе, Фиори, - постарайтесь обязательно придерживаться основного хода, - настойчиво заглянул в глаза. - Если, конечно, собираетесь выйти за пределы дворца и остаться в живых.

      РоПеруши растолкал встревоженных амазонок, собравшихся вокруг безучастной принцессы, взял её за руку и потянул за собой. Девушка не сопротивлялась.

      - За мной! Будем уходить.

      Худук нервничал.

      Если сказать, что это очень неприятно, то ничего не сказать. Окружающиеся погружались в атмосферу неуверенности, самоедства и жуткой самокритичности до состояния сравнения себя когда-то любимого с продуктами пищеварения крупного рогатого скота, то бишь, лепёшками, причём, в основном имелась ввиду не обонятельная составная, а невозможность вырваться из овальной невысокой формы. Каким образом тёмный доводил окружающих до такого состояния, не применяя при этом своё фирменное орудие - язык, оставалось загадкой даже для его друзей - они списывали это на загадочную гоблинскую душу (ни в коем случае не применять такое выражение в виду миссионеров Единого, отрицающих вообще само наличие подобной светлой субстанции у тёмных) и боролись с такими настроениями радикально: начинали жалеть беднягу, отчего тот приходил в ярость, а в этом состоянии он был более привычен и терпим, во всяком случае, от угрюмой молчаливости переходил к едкой словоохотливости, таким образом избавляясь, как говорил эльф, от "накопившегося яда". Ничего, что этим ядом пытался травонуть друзей - у них уже был хороший иммунитет и достаточная толстокожесть.

      Тем не менее, разумные инстинктивно как бы ощущали это состояние гоблина, как животные пришествие грозы или иного стихийного бедствия, и старались убраться подальше от источника неприятностей. Вот и в этот раз он сидел на неудобном полене возле крыльца на постоялом дворе в полном одиночестве. Верный Рохля, изучивший свою "маму", умудрился, не взирая на свои немаленькие размеры, раствориться среди хозяйственных построек (ибо в их комнатах его не было). Хозяйские дочери и немногочисленная прислуга, то ли уже поняв, что это за гусь у них поселился, то ли убыли в город по каким-то надобностям, то ли тоже попрятались на кухне - во всяком случае, на глаза никто не попадался. Сам хозяин пропадал в своих покоях, а старший сын Мелир ушёл куда-то с поручением. Только огромный кудлатый волкодав хладнокровно игнорировал недобрые взгляды Худука, развалившись посреди двора, ловя лучи уходящего солнца.