На восходе солнца - Николай Рогаль

В Харбине, когда туда прибыл Перкинс, шла лихорадка совещаний. Совещались Хорват и офицеры-монархисты, бежавшие от Советов; совещались разного рода дельцы, бывшие директора акционерных обществ и оказавшиеся не у дел концессионеры; совещались кадеты, меньшевики, эсеры—все эти партии, делавшие ставку на Учредительное собрание, также оказавшуюся битой; совещались, наконец, консулы союзных держав, представители генеральных штабов, и где-то за кулисами умело дергали за веревочки дирижеры из иностранных разведок. Раз! — есаул Семенов выскакивает из безвестности; два! — и на восточном горизонте появляется сухопарый адмирал Колчак.

Сновали курьеры между Харбином и Пекином, где столь же лихорадочно совещались послы Америки, Англии, Франции и Японии, куда один за другим устремились японские генералы, английские полковники, американские майоры. Одна дорожка свела там вместе петроградского заводчика Путилова, лидера партии октябристов Гучкова и кандидата во всероссийские диктаторы Колчака. Решение Верховного Совета Антанты о проведении интервенции в России принимало совершенно конкретные очертания. Момент для вооруженного нападения считался подходящим: молодая Советская республика, подавив контрреволюционные мятежи Каледина и Дутова, вела теперь неравную борьбу с перешедшими вероломно в наступление армиями германского империализма. Смертельная угроза нависла над колыбелью революции — Петроградом.

Рассказывая бегло о своей поездке, Перкинс в то же время посматривал на Джекобса, который вышагивал по комнате на своих журавлиных ногах.

— Я бы не стал пускать японцев сюда. Они хотят укрепиться здесь прежде других, — сказал Джекобс.

— Сейчас нам нужны их солдаты, — спокойно заметил Перкинс. — Не воображай, пожалуйста, что ты здесь можешь самостоятельно вести политику. В два счета получишь по башке. В Вашингтоне люди поумнее тебя. Железные дороги Стивенса — это разве не хорошая американская узда на любую армию, которая может появиться в Сибири.

Тут Перкинс хлопнул себя по лбу, как человек, который вспомнил нечто важное, полез в карман и достал распечатанное письмо.

— Пожалуй, это касается тебя, Чарли. Большевики хотят вывести вас на чистую воду. А дурень Робинс из Красного Креста согласился принять предложение Советов о посылке в Сибирь специальной комиссии для проверки положения в лагерях немецких военнопленных.

— Чепуха! В Вашингтоне прекрасно осведомлены, в чем тут дело, — отмахнулся Джекобс и не взял письма. — А кто едет?

— Капитан Вебстер да какой-то англичанин. А из Пекина в Иркутск отправляется Вальтер Дрисдейл, наш военный атташе.

— А, Дрисдейл! — протянул Джекобс и, закинув ногу на другое колено, принялся беззаботно болтать ею.

Алеша Дронов вез Джекобса в лагерь военнопленных на Красной Речке. Хабаровский Совет организовал поездку для того, чтобы опровергнуть распространившиеся вздорные слухи о формировании на территории края немецких вооруженных отрядов.

Журналист задумчиво поглядывал на удалявшийся город, думал о том, что поездка ничего не даст ему. Но не мог же он отказаться, черт побери!

Алеша первое время дичился, односложно отвечал на вопросы. Джекобс тоже приглядывался к провожатому.

— Ваша революция — естественная реакция на царский деспотизм. Но в демократической стране она просто была бы невозможна. Уверяю вас, молодой человек, — говорил Джекобс, предлагая Алеше сигареты.

— Будто у вас нет богатых и бедных, — горячо возражал Алеша. — Небось и у вас рабочие живут скверно. Возьмут и не станут мириться.

— У нас это не привьется, — заметил Джекобс.

«За буржуев стоит. Факт, — подумал Алеша, но виду не подал. — Пусть смотрит, нам прятать нечего. Раз соврет, два соврет, а на третий, может, и правду скажет».

Будучи сам человеком большой душевной чистоты и порядочности, Алеша и в других людях прежде всего хотел видеть хорошее. Он и в мыслях не допускал, что могут быть люди, которые лгут во всем, лгут злостно и преднамеренно, лгут всегда. Ему казалось, что достаточно только убедить такого человека, раскрыть ему правду, как он откажется от заблуждений.

Проехав рысью по улице поселка, Алеша свернул влево. Дорога поднималась в гору, и лошадь пошла шагом. Еще поворот, и сани остановились перед закрытыми воротами лагеря, возле которых не было никакой охраны.

Алеша сам распахнул ворота, широким жестом указал на невысокие кирпичные строения, окружавшие двор.

— Прошу смотреть. Беседовать можете с кем угодно. Переводчик нужен? — спросил он, останавливая сани среди двора, и приветственно помахал рукой группе солдат, пиливших неподалеку дрова.

— Я немного болтаю по-немецки, — сказал Джекобс, выбираясь из саней и разминая ноги.

Осмотревшись, он пересек двор и подошел к солдатам. Здесь были одни немцы, хотя в лагере преобладали австрийцы и мадьяры. Военнопленные использовались на работах по возведению новых зданий и заготовке дров.

Солдаты охотно разобрали у Джекобса сигареты, но к сообщению, что перед ними находится американский журналист, отнеслись с обидным равнодушием. Длинный верзила артиллерист, не глядя на Джекобса, спросил:

— За каким чертом американцы ввязались в войну?

— Очень жаль, что мы не можем как следует накостылять им! — вставил бойкий чернявый пехотинец. Остальные одобрительно засмеялись.

Джекобс сделал вид, что не понял их слов, и стал расспрашивать о принятом в лагере распорядке дня. Строгая ли охрана и не обижают ли пленных русские?

Отвечали ему сперва не очень охотно. Порядками в лагере пленные в общем были довольны. В конце концов здесь не санаторий. Жаловались лишь на то, что редко получают письма из дому.

Когда Джекобс пустил по рукам еще одну пачку сигарет, солдаты стали более разговорчивы. Журналист счел, что настала подходящая минута для выяснения единственно интересовавшего его вопроса.

— Ребята, а оружие у вас в лагере имеется? — спросил он тихо.

— О, конечно! — ответило сразу несколько голосов.

Джекобс опасливо оглянулся на Алешу Дронова, но тот в другом конце двора разговаривал с группой мадьяр.

— Пулеметы? — торопливо допытывался Джекобс.

— Нет, герр журналист, только винтовки.

— Винтовки — это тоже хорошо! — Джекобс подмигнул солдатам. — Сколько?

— Двенадцать штук, хоть не трудитесь считать.

— А где они хранятся у вас, ребята? — понизив голос, спросил журналист. Он походил на гончую, напавшую на верный след.

— Да в казарме... у русской охраны, — громко ответил чернявый пехотинец.

Лицо у Джекобса вытянулось. Немцы дружно захохотали.

Алеша услышал взрыв смеха и тоже подошел сюда.

— Вчера тут, оказывается, был митинг военнопленных, — сообщил он Джекобсу. — Они опровергают слухи, будто кто-то собирается их вооружать. Воевать больше не хотят, требуют мира. Я принес для вас резолюцию. Вот, — и он протянул бумагу журналисту.

Джекобс расспросил солдат о митинге. Они подтвердили сказанное Алешей.

— Мы приветствуем русскую революцию, — сказал высокий артиллерист. — Дело теперь за немецкими и австрийскими рабочими.

— Мадьяры не хотят власти Габсбургов, — заявил один из подошедших венгерских пехотинцев.

— Чехи поддержат русских братьев! — крикнул солдат в синей австрийской шинели.

Настроение солдат не вызывало сомнений. «Да они тут все большевики», — подумал Джекобс.

Затем его свели с офицерами. Помещались они в отдельной казарме, в работах не участвовали и время проводили как кто хотел. Запрещалось им только отлучаться из лагеря.

Офицеры были настроены враждебно к революции. Тем не менее и они заверили Джекобса, что нет оснований для распространившихся в европейской печати слухов. Худощавый рыжеусый майор — типичный пруссак — обратил внимание журналиста на то, что среди солдат ведется большевистская пропаганда. Джекобс пожал плечами.

— Что же вы хотите? — сказал он.

Алеша водил Джекобса по помещениям лагеря, открывал перед ним настежь двери, кладовые, предложил слазить на чердак.

— Я вижу: тут хорошо подготовились к нашему посещению, — сказал Джекобс с кислой улыбкой и от дальнейшего осмотра лагеря отказался.

— Вот это вы зря... Никто не готовился, — обиделся Алеша.

— О, я удовлетворен! Я верю... — примирительно сказал Джекобс. — Вы не обижайтесь, молодой человек. Журналист должен быть немножко... немножко недоверчив. Профессия...

— Ладно. Вы теперь знаете, как обстоит дело. Можете дать информацию, — заметил Алеша, провожая Джекобса в канцелярию лагеря.

— Просто сообщить информацию! Бог мой! — возразил журналист. — Я же творческая личность. Собственно, я все время стою на почве фактов, — продолжал он рассуждать, пока они шли по двору. — Событие дает толчок моему уму. Я соображаю, как его поинтереснее подать, как повернуть. Здесь действует моя интуиция, мой интеллект. В конце концов даже фотограф выбирает определенный ракурс для снимка.