Сталин. От Фихте к Берия - Модест Алексеевич Колеров

качестве одного из признаков «высшей стадии капитализма». Речь идёт о «Финансовом капитале» Р. Гильфердинга (1871–1941). Это провидческое исследование также проливает особый свет на механизмы мировой капиталистической мобилизации, в условиях которых пришлось расти и самоопределяться мобилизации сталинской. Целый Отдел второй своей книги — «Мобилизация капитала. Фиктивный капитал» (т. е. спекулятивный капитал, финансовые рынки и портфельные инвестиции) — Гильфердинг посвятил тотальному характеру рынка капитализации, инвестиционного капитала, мобилизации и отчуждению акционерной собственности как условию инвестиций и биржевых спекуляций, производимая которыми оценка собственности на деле свободна от отражения её реальной, а не спекулятивной стоимости, — и становится либо инструментом развития, привлечения дополнительного, не всегда обеспеченного реальными активами капитала, либо инструментом злоупотребления и частных манипуляций, либо инструментом манипуляций масштабных, общенациональных. Инструментальным центром, механизм такой тотальной манипуляции становится банковская система, где «функция банка — осуществление мобилизации капитала — возникает из того, что в его распоряжении — все деньги общества»[785]. Здесь термин «мобилизация» предметно возвращается к своему семантическому истоку, к смыслу придания подвижности, оперативному переносу чего-либо. Для модельной управленской практики того времени, для исторического опыта это означает создание практически неограниченных в рамках рынка (национального или международного, — зависит от исторических условий) возможностей для аккумулирования и почти произвольного увеличения финансовых средств, находящихся в распоряжении центра принятий решений, будь то олигархия, капиталистическое государство — или социалистическая диктатура, использующая рыночные финансовые инструменты. «Внутренняя закономерность капитализма, его потребность все стоимости, имеющиеся в обществе, отдать в качестве капитала на службу класса капиталистов и доставить каждой части капитала равный доход, приводит к мобилизации капитала, а вместе с тем к оценке его просто как капитала, приносящего проценты; в то же время, с другой стороны, биржа исполняет такую функцию, что она делает возможным эту мобилизацию, так как создаёт место для перенесения капитала и механизм этого перенесения. Мобилизация капитала в возрастающей мере превращает капиталистическую собственность в свидетельство на доход и таким образом делает капиталистический процесс производства всё более независимым от движения производства, не оказывая на него никакого влияния. Движение собственности приобретает теперь самостоятельный характер и уже не определяется производственными процессами… мобилизирование является одновременно и расширением сферы того капитала, который может быть ассоциирован…»[786]

Так, не только по мнению Гильфердинга или Ленина, но и по мнению большинства правивших представителей их поколения, становился возможным одномоментный переход к финансовой диктатуре, идейную окраску или степень тотальных претензий которой вольны были определять те, кто решал задачи предвоенной мобилизации — будь то британская демократия или большевики.

Именно сложившаяся в XIX веке многоуровневая индустриальная «мобилизация» (как ускорение концентрации) коммуникационно-экономической и финансовой инфраструктуры, населения как живой силы армии и трудовых ресурсов промышленности и сделала возможной тотальную (общества в целом) мобилизацию периода Первой мировой войны, к началу 1920-х гг. увенчалась мобилизацией и производства, и распределения. Мобилизационное единство производства и распределения (в соединении с прогрессирующим демографическим опустошением европейского сельского хозяйства) и стало фактическим фундаментом не только государственного капитализма в Европе, социализованного «нового курса» президента Рузвельта в США 1930-х годов, но и разных форм европейских диктатур и социализма в СССР. Ещё один авторитетный и для «буржуазной» науки, и для социалистов, и для большевиков немецкий экономист и социолог Вернер Зомбарт (1863–1941) писал в это время: «То, что мы наблюдаем, представляет собой процесс преобразования в нормативно-регулируемую хозяйственную жизнь, которая до сих пор складывалась преимущественно натуралистично — по основным положениям либерализма: этот процесс уже совершается в течение нескольких поколений и в последнее время был лишь несколько ускорен. Это внедрение, как можно тоже выразиться, системы хозяйственного управления в систему свободных хозяйственных отношений называют в новейшее время социализацией. Но взгляд на события в европейской экономической политике последнего поколения учит, что выражение это — ново, но явление — старо. Понятие „социализация“ имеет следующее содержание: в общем, это слово… означает движение в направлении к народному хозяйству, которое планомерно ведётся и контролируется в интересах всего народа. Социализация может иметь следующие степени: 1) Полная социализация, т. е. нормализация, рационализация всей хозяйственной жизни данного народа; полное как интенсивное, так и экстенсивное плановое устройство хозяйства. 2) Социализация целиком, т. е. полная социализация одной хозяйственной отрасли (хозяйственной области), интенсивная по частям полная социализация.

Частичная социализация, т. е. как интенсивная, так и экстенсивная неполная социализация хозяйственной жизни… Нам следует искать явлений социализации не только в области производства, как это обычно делают, но также в области потребления и распределения. Соответственно этому мы различаем: 1) Социализацию потребления, т. е. всякий общественный надзор над продающимся товаром… 2) Социализацию распределения, т. е. распоряжение уже созданными благами по „плану“: распределение жилищ, рационализация получения товаров, таксы на цены, налоги с социалистическими целями; огосударствление горного дела, принудительное государственное страхование и т. п. 3) Социализацию производства, которая несёт двоякий смысл: речь идёт или только о регулировании или воздействии на оставшиеся в основе предпринимательскими частные хозяйства… Или же вопрос касается исключения предпринимательского хозяйства, следовательно, замена или восполнение частнохозяйственной организации другим каким-либо общественно-окрашенным порядком»[787]. Русский историк и социальный мыслитель Г. П. Федотов в эмиграции писал:

«Марксизм в России развил особый пафос техники, свойственный крупнокапиталистическому миру… Чуткость большевиков (впрочем, связанная с их доктриной) сказалась в обострённом внимании к проблемам техники и индустрии. Разрушители русской промышленности, они мечтают продолжать дело Витте, окарикатурив его до сталинской пятилетки… Россия может и должна перерабатывать своё сырьё. Россия может добиться экономической независимости от Запада. По природе, по географическому размаху России, она призвана стать независимым хозяйственным миром. Экономическая автаркия, которая является вредной утопией для мелких государств, для России вполне достижима. Америка — хозяйственный организм, наиболее близкий России, несмотря на полярную разницу хозяйственной психологии». И далее: «Начало рационализации, т. е. расчётливого, планового построения хозяйства, свойственно капитализму с его зарождения. Зомбарт усматривал в рационализме саму душу этой экономической системы… На рынках, как национальных, так и международных, господствовала стихия конкуренции. Однако вот уже несколько десятилетий, как принцип laissez faire сделался экономически невозможным, и капитализм стал на путь организации. Мощное движение трестирования и картелирования, охватившее ведущие страны (Америку и Германию), указывает на новые экономические тенденции. В настоящее время наивным анахронизмом было бы отождествление капитализма с режимом личного хозяйства, построенного на свободе. Личное начало торжествует ещё в немногих организаторах, „королях“ или „капитанах“ индустрии: для большинства предпринимателей свобода хозяйствования в значительной мере уже утрачена. Всё растущая зависимость индустрии от финансового капитала (банков) превращает её уже окончательно в безличный объект действия посторонних и равнодушных к её целям денежных — зачастую тоже безличных — сил. Но это спонтанное движение к самоорганизации капитализма, не завершённое,