Жизнь Клима Самгина (Часть 4) - Максим Горький

Клим Иванович был сильно расстроен: накануне, вечером, он крепко поссорился с Еленой; человек, которого указал Дронов, продал ей золотые монеты эпохи Римской империи, монеты оказались современной имитацией, а удостоверение о подлинности и древности их - фальшивым; какой-то старинный бокал был не золотым, а только позолоченным. Елена топала ногами, истерически кричала, утверждая, что Дронов действовал заодно с продавцом.

- У него лицо мошенника, у вашего друга! - кричала она и требовала, чтоб он привлек Дронова к суду. Она обнаружила такую ярость, что Самгин испугался.

"Если она затеет судебное дело, - не избежать мне участия в нем", сообразил он, начал успокаивать ее, и тут Елена накричала на него столько и таких обидных слов, что он, похолодев от оскорблений, тоже крепко обругал ее и ушел.

Когда раздался торопливый стук в дверь, Самгин не сразу решил выйти в прихожую, он взял в руку подсвечник, прикрывая горстью встревоженный огонек, дождался, когда постучат еще раз, и успел подумать, что его не за что арестовать и что стучит, вероятно, Дро-нов, больше - некому. Так и было.

- Что ты - спал? - хрипло спросил Дронов, задыхаясь, кашляя; уродливо толстый, с выпученным животом, он, расстегивая пальто, опустив к ногам своим тяжелый пакет, начал вытаскивать из карманов какие-то свертки, совать их в руки Самгина. - Пища, - объяснил он, вешая пальто. - Мне эта твоя толстая дурында сказала, что у тебя ни зерна нет.

- Что делается в городе? - сердито спросил Самгин.

- Революция делается! - ответил Иван, стирая платком пот с лица, и ткнул пальцем в левую щеку свою.

- Павловский полк, да - говорят - и другие полки гарнизона перешли на сторону народа, то есть Думы. А народ-действует: полицейские участки разгромлены, горят, окружный суд, Литовский замок - тоже, министров арестуют, генералов...

Самгин стоял среди комнаты, слушал и не верил, а Дронов гладил ладонью щеку и не торопясь говорил:

- Кавардак и катавасия. Ко мне в квартиру влезли, с винтовками, спрашивают: "Это вы генерал Голембиовский?"-такого, наверно, и в природе нет.

- Полиция, жандармы? - спросил Самгин, пощипывая бородку и понимая, что скандал с Еленой погашен.

- Какая, к чорту, полиция? Полиция спряталась. Говорят, будто бы на чердаках сидит, готовится из пулеметов стрелять... Ты что - нездоров?

- Голова...

- Ну, головы у всех... кружатся. Я, брат, тоже... Я ночевать к тебе, а то, знаешь...

И, хлопнув себя ладонью по колену, Дронов огорченно сказал:

- Говоря без фокусов - я испугался. Пятеро человек-два студента, солдат, еще какой-то, баба с револьвером... Я там что-то сказал, пошутил, она меня-трах по роже!

Самгин сел, чувствуя, что происходит не то, чего он ожидал. С появлением Дронова в комнате стало холоднее, а за окнами темней.

- Арест министров - это понятно. Но - почему генералов, если войска... Что значит - на стороне народа? Войска признали власть Думы - так?

Дронов, склонив голову на плечо, взглянул на него одним глазом, другой почти прикрыт был опухолью.

- Завтра всё узнаем, - сказал он. - Смотри - свеча догорает, давай другую...

Он развертывал пакеты, раскладывал на столе хлеб, колбасу, копченую рыбу, заставил Самгина найти штопор, открыл бутылки, все время непрерывно говоря:

- В общем настроение добродушное, хотя люди голодны, но дышат легко, охотно смеются, мрачных ликов не видно, преобладают деловитые. Вообще начали... круто. Ораторы везде убеждают, что "отечество в опасности", "сила - в единении" - и даже покрикивают "долой царя!" Солдаты - раненые выступают, говорят против войны, и весьма зажигательно. Весьма.

Самгин вставлял свечу в подсвечник, но это ему не удавалось, подсвечник был сильно нагрет, свеча обтаивала, падала. Дронов стал помогать ему, мешая друг другу, они долго и молча укрепляли свечу, потом Дронов сказал:

- Ну, будем ужинать. Я с утра не ел. И снова молча выпили коньяку, поели ветчины, сардин, сига. Самгин глотнул вина и сказал:

- Знакомое вино.

- Царских подвалов, - пробормотал Дронов. - Дама твоя познакомила меня с торговкой этим приятным товаром.

- Купил ты золота ей?

- Зачем я буду покупать? Послал антиквара.

- Он ее - обманул, - сообщил Самгин. Дронова это не удивило:

- Ну, а - как же? Антиквор... Дронов перестал есть, оттолкнул тарелку, выпил большую рюмку коньяка.

- Ну, вот, дожили мы до революции, - неприятно громко сказал он, - так громко, что даже оглянулся, точно не поверил, что это им сказано. - Мне революция - не нужна, но, разумеется, я и против ее даже пальца не подниму. Однако случилось так, что - может быть - первая пощечина революции попала моей роже. Подарочек не из тех, которыми гордятся. Знаешь, Клим Иванович, ушли они, эти... ловцы генералов, ушли, и, очень... прискорбно почувствовал я себя. Дурацкая жизнь. Ты жил во втором этаже, я - в полуподвале, в кухне. Вы, благородные дети, паршиво относились ко мне. Как будто я негр, еврей, китаец...

Память Клима Самгина подсказала ему слова Тагильского об интеллигенте в третьем поколении, затем о картинах жизни Парижа, как он наблюдал ее с высоты третьего этажа. Он усмехнулся и, чтоб скрыть усмешку от глаз Дронова, склонил голову, снял очки и начал протирать стекла.

- Только один человек почти за полсотни лет жизни - только одна Тося...

"Я мог бы рассказать ему о Марине, - подумал Самгин, не слушая Дронова. - А ведь возможно, что Марина тоже оказалась бы большевичкой. Как много людей, которые не вросли в жизнь, не имеют в ней строго определенного места".

А Иван Дронов жаловался, и уже ясно было, что он пьянеет.

- Дунаев, приятель мой, метранпаж, уговаривал меня: "Перестаньте канителиться, почитайте, поучитесь, займитесь делом рабочего класса, нашим большевистским делом".

- Не соблазнился? - спросил Самгин, чтоб сказать что-нибудь.

- Я-не соблазнился, да! А ты-уклонился... Почему?

- Подожди, - попросил Самгин, встал и подошел к окну. Было уже около полуночи, и обычно в этот час на улице, даже и днем тихой, укреплялась невозмутимая, провинциальная тишина. Но в эту ночь двойные рамы окон почти непрерывно пропускали в комнату приглушенные, мягкие звуки движения, шли группы людей, гудел автомобиль, проехала пожарная команда. Самгина заставил подойти к окну шум, необычно тяжелый, от него тонко заныли стекла в окнах и даже задребезжала посуда в буфете.

Самгин видел, что в темноте по мостовой медленно двигаются два чудовища кубической формы, их окружало разорванное кольцо вооруженных людей, колебались штыки, прокалывая, распарывая тьму.

"Броневики", - тотчас сообразил он. - Броневики едут, - полным голосом сказал он, согретый странной радостью.

- Ты думаешь - будут стрелять? - сонно пробормотал Дронов. - Не будут, надоело...

Броневики проехали. Дронов расплылся в кресле и бормотал:

- Ничего не будет. Дали Дронову Ивану по морде, и - кончено!

Самгин посмотрел на него, подумал:

"Сопьется".

Сходил в спальню, принес подушку и, бросив ее на диван, сказал:

- Ляг.

- Можно. Это - можно.

Он встал, шагнул к дивану, вытянув руки вперед, как слепой, бросился на него, точно в воду, лег и забормотал:

Вырыта заступом яма глубокая...

Жизнь... бестолковая, жизнь одинокая...

Самгин, чьи стихи?

- Никитина.

- Чорт. Ты - всё знаешь. Всё.

Он заснул. Клим Иванович Самгин тоже чувствовал себя охмелевшим от сытости и вина, от событий. Закурил, постоял у окна, глядя вниз, в темноту, там, быстро и бесшумно, как рыбы, плавали грубо оформленные фигуры людей, заметные только потому, что они были темнее темноты.

"Итак - революция. Вторая на моем веку".

Он решил, что завтра, с утра, пойдет смотреть на революцию и определит свое место в ней.

Утром, сварив кофе, истребили остатки пищи и вышли на улицу. Было холодно, суетился ветер, разбрасывая мелкий, сухой снег, суетился порывисто минуту, две, подует и замрет, как будто понимай, что уже опоздал сеять снег.

Самгин шагал впереди Дронова, внимательно оглядываясь, стараясь уловить что-то необычное, но как будто уже знакомое. Дронов подсказал:

- Замечаешь, как обеднел город?

- Да, - согласился Самгин и вспомнил: вот так же было в Москве осенью пятого года, исчезли чиновники, извозчики, гимназисты, полицейские, исчезли солидные, прилично одетые люди, улицы засорились серым народом, но там трудно было понять, куда он шагает по кривым улицам, а здесь вполне очевидно, что большинство идет в одном направлении, идет поспешно и уверенно. Спешат темнолицые рабочие, безоружные солдаты, какие-то растрепанные женщины, - люди, одетые почище, идут не так быстро, нередко проходят маленькие отряды солдат с ружьями, но без офицеров, тяжело двигаются грузовые автомобили, наполненные солдатами и рабочими. Мелькают красные банты на груди, повязки на рукавах.

- Эй, эй - Князев, - закричал Дронов и побежал вслед велосипедисту, с большой бородой, которую он вез на левом плече. Самгин минуту подождал Ивана и пошел дальше...