Русская революция. Большевики в борьбе за власть. 1917-1918 - Пайпс

Как срабатывала эта уловка, видно на примере состоявшейся летом 1918 года встречи Иоффе с Густавом Стресманном, правым немецким политиком, и с другими видными деятелями либеральной и консервативной ориентации. Российскому послу помогал Л.Б.Красин, который до и после войны занимал высокие посты у Сименса и Шукерта и имел в Германии прекрасные связи. В ходе неофициальной беседы 5 июля Иоффе и Красин заверили немцев, что не только Ленин, но и ориентированный на страны Четверного согласия Троцкий хотят, чтобы Германия «поддержала» Россию. Учитывая антинемецкие настроения в России, было бы преждевременно заключать формальный союз, однако, если Германия будет вести правильную политику, настроения эти могут измениться. Шаг в этом направлении немцы могли бы сделать, поделившись с Россией зерном, которое вывозили с Украины. Было бы также неплохо, если бы Германия предоставила Москве гарантии, что она не возобновит военных действий на Восточном фронте: это позволило бы Москве сосредоточить усилия в военной области на изгнании англичан из Мурманска и подавлении восстания Чешского легиона, вспыхнувшего недавно в Сибири. Германия же, в свою очередь, могла бы извлечь из отношений с Россией большую выгоду, так как русские готовы предоставить ей любое необходимое сырье, в том числе хлопок, нефть и марганец. Немцам не надо опасаться революционной пропаганды Москвы: «в сложившихся обстоятельствах максималистское [большевистское] правительство готово отказаться от утопических целей и проводить прагматическую социалистическую политику»54.

Иоффе и Красин блестяще сыграли этот спектакль. Будь немцы лучше осведомлены, не будь они столь высокомерны и захвачены геополитическими фантазиями, они бы разгадали обман. Ведь русские предлагали им товары, производимые в неподконтрольных им регионах — в Средней Азии, Баку и Грузии, — и отрицали радикализм своего правительства как раз в тот момент, когда оно не только не собиралось отказываться от «утопических целей», но, наоборот, входило в наиболее радикальную фазу своей деятельности. Однако обман сработал. Вот как суммировал свои впечатления от этой встречи Стресманн: «Мне представляется... что у нас есть все основания, чтобы установить далеко идущие экономические и политические отношения с нынешним правительством [России], которое, во всяком случае, не является империалистическим и никогда не сможет договориться с Антантой, хотя бы потому, что, отказавшись от своих долговых обязательств по отношению к этим странам, оно воздвигло между собой и Антантой непреодолимый барьер. Если эта возможность будет упущена и существующее российское правительство падет, всякое другое правительство, которое придет ему на смену, будет несомненно больше расположено к контактам с Антантой и опасность открытия нового Восточного фронта... ощутимо приблизится... Когда наши противники увидят, что мы сближаемся с Россией, они оставят надежду победить нас экономически (надежду победить нас на поле боя они оставили уже давно), и мы будем в состоянии противостоять любой атаке. С умом используя этот фактор, мы сможем также поднять дух нации до тех победоносных вершин, на которых он находился в прошлом. Поэтому я горячо приветствую эти усилия и надеюсь, что они получат поддержку также и верховного военного командования»55.

Эти взгляды разделяло и министерство иностранных дел Германии. Во внутреннем меморандуме, подготовленном в мае одним из его сотрудников, советские руководители были названы «еврейскими бизнесменами», с которыми Германия должна суметь договориться56.

В такой дружественной атмосфере открылись в начале июня переговоры между двумя странами о торгово-промышленном соглашении. Этот так называемый Дополнительный договор был подписан 27 августа, сразу же после сокрушительного поражения немецкой армии на Западном фронте, которое убедило Людендорфа, что война проиграна. Договор этот устанавливал между Россией и Германией отношения, мало отличавшиеся от формального союза.

* * *

Как будто ситуация в России не была и без того достаточно сложной, весной возникло еще одно осложнение: началось восстание бывших чехословацких военнопленных, из-за которого большевики потеряли контроль над обширными территориями Урала и Сибири.

Во время успешной кампании против Австро-Венгрии в 1914 году русская армия захватила в плен сотни тысяч человек, в том числе от 50 000 до 60 000 чехов и словаков. В декабре 1914 года царское правительство предложило этим военнопленным, многие из которых были настроены против немцев и венгров, возможность сформировать собственный легион и вернуться на фронт, чтобы сражаться на стороне России. На это согласились не многие чехи: большинство из них опасались, что в странах Четверного союза бойцов этого легиона, названного Дружиной, будут считать предателями и станут расстреливать, если они попадут в плен. Тем не менее в 1916 году уже существовало два чехословацких полка, которые впоследствии составили ядро армии независимой Чехословакии. Глава Чехословацкого национального совета в Париже Томас Масарик выдвинул идею создания, на базе военнопленных и гражданских лиц, живущих в России и других странах, регулярной национальной армии, которая воевала бы на Западном фронте. Он вступил в переговоры с царским правительством об эвакуации военнопленных во Францию, но не нашел общего языка с Петроградом.

Вновь он обратился с этим предложением к Временному правительству, реакция которого была положительной. Началось формирование чехословацких частей, и весной 1917 года корпус, состоявший из 24 000 чехов и словаков, уже сражался на Восточном фронте. Он хорошо показал себя во время июньского наступления 1917 года. Эти части и оставшихся в русских лагерях военнопленных собирались перебросить на Западный фронт, но тут случился большевистский переворот.

В декабре 1917 года страны Четверного согласия признали находившийся в России Чехословацкий корпус в качестве отдельной армии, поступившей под командование Верховного совета этих стран. В следующем месяце Масарик вернулся в Россию для переговоров, на сей раз с большевиками, об эвакуации этих войск во Францию. Вопрос требовал уже безотлагательного решения, так как страны Четверного союза заключили договор с Украиной, и это делало весьма вероятной оккупацию Украины, где, в основном, были интернированы чехи и словаки. Большевики откладывали решение до подписания Брестского договора, но, наконец, в середине марта дали согласие57.

Вначале Масарик и командование союзников намеревались эвакуировать чехословацкие части через Архангельск и Мурманск. Но, поскольку железнодорожным линиям, ведущим на север, угрожали финские партизаны и, кроме того, существовала опасность нападения немецких субмарин, было решено вывозить войска морем через Владивосток. Командирам частей, составлявших то, что получило известность как Чешский легион, Масарик отдал распоряжение придерживаться «вооруженного нейтралитета»58 и ни при каких обстоятельствах не вмешиваться во внутренние дела русских. Поскольку территории, которые предстояло пересекать чехословакам по пути во Владивосток, находились в состоянии анархии, Масарик договорился с большевистскими властями, что его люди будут достаточно вооружены, чтобы суметь себя защитить.

Чехословаки были хорошо организованы и стремились покинуть страну. Получив от большевиков разрешение, они разбились на батальоны (по тысяче человек в каждом), которым предстояло ехать отдельными эшелонами. Когда первый такой эшелон достиг Пензы, была получена телеграмма от Сталина, датированная 26 марта, в которой оговаривались условия дальнейшей эвакуации. Чехословакам надлежало передвигаться не в качестве «боевых единиц», а в качестве «свободных граждан», имеющих в своем распоряжении ровно столько оружия, сколько необходимо для обороны от «контрреволюционеров». Их должны были сопровождать комиссары, выделенные Пензенским Советом59. Этот приказ, ставший, как они подозревали, результатом давления со стороны Германии, не понравился чехословакам, поскольку они не испытывали доверия к плохо обученным и радикально настроенным пробольшевистским силам, в которых важную роль играли фанатики-коммунисты из венгерских и чешских военнопленных. Перед отъездом из Пензы они неохотно сдали некоторое количество оружия, часть вывезли с собой открыто, а остальное — скрытно. Эвакуация продолжалась.

Хотя чехословаки были настроены националистически и потому осуждали большевиков за подписание сепаратного мирного договора с Четверным союзом, по своим политическим взглядам они отчетливо склонялись влево: по оценкам одного исследователя, три четверти из них были социалистами60. Следуя указаниям Масарика, они оставались глухи к предложениям о сотрудничестве как со стороны Добровольческой армии, так и со стороны большевиков. Последние пытались привлечь их на свою сторону, используя в качестве посредников чешских коммунистов61. Но перед легионом стояла одна цель: выбраться из России. Тем не менее они не могли полностью избежать участия в российской политической жизни, ибо территория, по которой пролегал их путь, находилась в эпицентре гражданской войны. Проезжая через поселения, расположенные вдоль Транссибирской железной дороги, чтобы обеспечить себя продовольствием и всем необходимым, они входили в контакт с местными кооперативами, которые в основном были в руках эсеров — самой влиятельной партии в Сибири. С другой стороны, им время от времени приходилось иметь дело с городскими Советами и с их «интернациональными» военными формированиями, состоявшими главным образом из венгерских военнопленных, которые хотели, чтобы чехословаки стали на сторону революции.