Секта-2 - Алексей Колышевский

– Знаете что, Аркадий, – Настя чуть помолчала, словно пробовала его имя на вкус, – мне неловко в этом признаваться, но я страшно голодна. Я испытываю некоторое чувство вины за то, что ранее не смогла принять ни одного из ваших заманчивых предложений о совместном ужине, а сейчас, когда наша с вами книга почти подошла к концу, я почту за награду разделить с вами трапезу в каком-нибудь ресторане с необычной кухней, только, разумеется, не в японском.

– Почему? – неожиданно для себя самого спросил ее Продан.

– Ах, знаете ли, эти милые простейшие, которые водятся во всех этих сомнительной свежести кусочках сырой рыбы, не кажутся мне подходящими жителями моего организма, – витиевато ответила Настя, наблюдая, как понравился сенатору ее шаловливый тон и все те повадки, которыми в совершенстве владеет всякая настоящая женщина с десятилетнего возраста.

– Тогда предлагаю «Ля маре». Там кухня средиземноморская, рыба не сырая, но свежайшая и приготовлена так, словно это не ресторан в Москве, а лондонский «Гаврош». Вы жили в Лондоне. Не доводилось там бывать?

– Нет. – Настя рассмеялась. – Как-то не везло с состоятельными спутниками.

– Это можно исправить, – осторожно «закинул удочку» Продан. – У меня на следующей неделе запланирована деловая поездка в Лондон, я приглашаю вас с собой.

При этом «с собой» внутри у Насти что-то нехорошо стукнуло, точно сердце споткнулось, сбившись с привычного ритма. Вновь, в который уже раз за вечер, ей пришлось делано улыбнуться и вспомнить слова Лемешева: «Ты с ним должна оказаться в людном месте, чтобы вас видело вдвоем одновременно много людей. Остальное – моя забота».

Игорь так ни разу и не появился перед ними в образе старика Горшкова, поэтому между ним, Настей и Ромой установилось негласное табу на любые разговоры об этом. Ни Насте, ни Роману не известна была истинная причина, по которой Лемешев отказывался демонстрировать свой потрясающий дар перевоплощения, и они, так до конца и не поверив в эту его способность, решили просто оставить эту тему в покое. Игорь же, чье второе «я» порой готово было бесконтрольно выпрыгнуть наружу, всякий раз, предчувствуя это, уединялся, и никому не было ведомо, что происходило за закрытыми дверями. Вера в то, что благодаря заботе этого показавшегося Насте вовсе не страшным человека ее и Ромино положение вскоре прояснится, жила в Насте с того самого момента, как Лемешев прочел перед ними небольшую лекцию, а затем слегка «подправил» манеры ее друга, произнеся свое обыкновенное «скажи мне, что ты видишь».[37] Настя тогда закрыла глаза, а когда открыла и поглядела на Рому, то едва успела зажать рот ладонью, чтобы не вскрикнуть от ужаса. Ей всего на мгновение показалось, что сквозь лицо Романа проглядывают черты до боли знакомого лица, и настолько неожиданно, настолько мучительно было это видеть, что лишь закаленное сценой на кладбище и происшествием в Затихе самообладание позволило девушке не провалиться в мутный обморочный омут.

Игорь в глазах Насти был существом высшим и ужасно интересным. Она не испытывала перед ним страха, были лишь головокружительный восторг и вера в то, что этот суперчеловек поможет ей, откроет занавес, которым будто отгородилось от ее жизни счастье. Надежда на Лемешева была если и не слепой, то, во всяком случае, весьма сильной, как ощущение находящегося в руках предмета, чьи грани и вес ты осязаешь. Настя и Роман провели в квартире на Сретенке несколько дней, и этого времени оказалось вполне достаточно, чтобы Игорь смог назвать молодую пару «своими» людьми, готовыми добровольно, без всякого магического воздействия выполнять все, что он им прикажет. Для выполнения возложенной на него Председателем организации Хранителей задачи большего количества помощников и не требовалось. Оставалось лишь уладить кое-какие формальности здесь, в России, и можно было приступать к осуществлению плана, тщательно разработанного Игорем в Штатах. Идея этой операции пришла Лемешеву около года назад в Бостоне, во время заседания Высшего Совета иллюминатов.

Этот Совет представлял собой череду бесконечных докладов, так называемых «обращений». Регламент мероприятия предполагал поочередное выступление всех ста тридцати семи членов, а после каждого такого выступления еще и голосование. Результаты голосования вносились в особый протокол, единственный оригинальный экземпляр которого, подписанный в конце всеми членами Совета, отправлялся затем в особое хранилище. Покинуть Совет досрочно не представлялось возможным, поэтому приходилось долгие часы выслушивать порой никчемные сведения о деятельности кого-либо из ста тридцати семи апостолов в зоне его ответственности. Иногда это было интересно, но лишь во время обсуждения чего-то в действительности очень значимого, например президентских выборов в крупнейших государствах. Коснулись на том совещании и вопроса о выборах президента в России, Игорь сразу же оживился, попросил слова досрочно, и такое право было ему предоставлено. Выступая, он мысленно видел непроницаемое, очень бледное лицо Бегерита-Богданова, прилетевшего из Москвы рейсом через Нью-Йорк и ожидавшего своей участи в особой комнате несколькими этажами выше. Игорь злорадно усмехнулся, уж очень он недолюбливал этого одутловатого мерзавца.

По результатам обращения Игоря к Совету было принято решение Богданова от управления академией отстранить, назначив на его место человека, кандидатура которого была предложена Лемешевым. Также Богданову было предписано сосредоточиться на прикрытии одного из кандидатов в президенты, известного скандалиста и сутяжника. Тот, открыто выступая против масонства и выставляя себя перед оболваненными избирателями как ура-патриот, на самом деле был черным масоном тридцать шестой степени и имел реальные шансы стать Абсолютным Мастером в том случае, если бы Игорь навсегда покинул Россию, где ввиду чрезвычайного к ней интереса, а также согласно уставу Высшего Совета Абсолютных Мастеров должно было находиться непременно двое членов их Совета. Отклоняясь по ходу повествования несколько в сторону, стоит отметить, что Бегерит со своей задачей блестяще справился. Он вскрыл свою принадлежность к масонству, позволив второму кандидату заработать на публичном скандале несколько очков, в результате чего, несмотря на проигранные выборы, политический рейтинг последнего чрезвычайно вырос и укрепился.

Так Игорь провел на место управления академией каббалы никчемного на первый взгляд профана Аркадия Продана. В масонстве тот прошел лишь три первые ступени, но рьяно рвался вперед. Сенатор, пришедший из бизнеса, постоянно выдвигал какие-то новые идеи, подобные, например, его намерению заняться антихристианским творчеством. Игорь с присущим ему коварством затею всячески поддержал и посоветовал обратиться в известное литературное агентство, где тот самый человек, что беседовал и с Настей, бывший в действительности сотрудником учреждения на Лубянке в чине полковника, предложил сенатору вариант с «литературным негром», так как с красотою слога у Продана не ладилось. Научить писать, как известно, невозможно – это умение закладывается в момент создания человека, и какое-либо внешнее воздействие на данную способность оказывается решительно бесполезным.

Дальнейшая активность Продана в том случае, если бы его намерение осуществилось и книга тиражом в миллион экземпляров ушла «в народ», для Лемешева и тех, кто стоял у истоков разработки плана по перемещению Копья Судьбы в Россию, была крайне нежелательна и требовала остановки. Текст книги, который Настя копировала и передавала на Лубянку своему крючконосому куратору Мушерацкому, по оценке последнего относился к разряду тяжелейшей идеологической диверсии. Мушерацкий служил в Лубянском ведомстве очень давно и в своих формулировках был точен.

– С диверсантами и террористами, товарищ Председатель, поступают всегда одинаково, – докладывал о своих соображениях Мушерацкий, сменивший на должности генерала Петра Сеченова после того, как в результате временного помрачения ума, подстроенного Лемешевым, и последовавшей за этим попытки государственного переворота генерал Петя счел за лучшее застрелиться.[38]

– Да, с этим все предельно ясно, – неприветливо ответил Председатель и в задумчивости пощелкал пальцами на испанский манер. – Значит, вы, товарищ Мушерацкий, считаете, что настал момент этого сенатора уничтожить? Правильно я вас понимаю?

– Так точно, – вытянулся Мушерацкий, а Председатель стал еще более неприветлив и угрюм, вспомнил покойного генерала Петю, подумал, с каким артистизмом и экспрессией тот, бывало, докладывал, и ругнулся про себя крепким словцом.

«Жаль, что теперь нельзя докопаться до причины, из-за которой старина полез в бутылку, то есть в идею переворота. Жизнь у него была богата всякими событиями. Не иначе как оттуда след тянется. Хороший был мужик, умный. А этот? Просто образцовый исполнитель с выправкой. Вон как тянется, словно аршин проглотил», – мрачно думал Председатель. Потом, словно опомнившись, слегка прояснел лицом: