Хранители времени - Янина Жураковская

Старичок смущенно как-то помолчал и, суетливо пошарив в замшелой бороде, вытащил упитанную серую мышку.

— А травка ента… ваша, што ль? — почёсывая зверюшке пузико, кхекнул он.

Яна посмотрела на Идио. Я посмотрел на Идио. Зима потёр виски и тоже посмотрел на Идио. Тот смущённо потупился. Ёжик переступил с ножки на ножку и ткнулся носом в руку оборотня, накрывавшую яблоко.

— Наша! — твёрдо заявил я.

— Добро, добро. А… кгм… — Думаете, лесовики не умеют краснеть? Умеют! Но умело скрывают сей досадный факт длинными бородами и надвинутыми на лоб птичьими гнёздами. — Оно ить… травка-то редкостная, а мажеская братия, семя крапивное, усю повывела… хучь череночек бы…

Мышка моргнула глазками-бусинками и тоненько, просительно пискнула.

— Что имеете предложить? — уточнил лохматый казначей, отпихивая ежа. На слово «дать» мгновенно сработал условный рефлекс: страх и удивление отключились, и в голове защёлкал кнопочками калькулятор.

— Среброцветень, — немедля отозвался лесовик. Яна напряглась, сделав стойку фокстерьера перед лисьей норой, и одними губами повторила: «Среброцветень».

— Сколько? — хищно ощерился Идио.

— Десяток.

— Пучок.

— Половину.

— Два.

— Половину и… што-о-о? — глаза дедка округлились. — Шта эта за торг за тако-ой?

Ежики, тишком подбиравшие с травы бренные останки нашего завтрака, сердито встопорщили иголки. Зима невнятно проворчал что-то, судя по тону — одобрительное.

— Мы — бедные Хранители, — Идио, как мог, втянул пухлые щеки и живот и скорчил скорбную мину, — никто нас тут не любит, а жрать так хочется, что переночевать негде! Два пучка за екземплярь редкой травки! Два, кто больше? Я слышу три?

— Да на, подавись, волчья пасть, брюхо бездонное… — заворчал лесовик, доставая откуда-то из-за спины два пучка невзрачных продолговатых листочков.

Янины руки заметно дрожали, когда она принимала травяные букетики. Зима подался вперёд, буквально поедая листья глазами. Я откровенно недоумевал. А лесовик вдруг усмехнулся в бороду.

— Ну, слава те, Свароже, сподобил… кажись, впрямь те, шта нать. Благодать! Листы в тряпицу заверни, девонька, на солнушке не держи, травка и не повянет… Ну-ка, цыпа… цыпа-цыпа-цыпа…

Лесовик поманил к себе кустик, который тотчас подбежал к нему, ластясь, как котёнок. Тихий хруст — и маленькая веточка перекочевала в заскорузлые ладони старика. Он молодецки спрыгнул с гриба и поклонился нам в пояс. Ёжики, как по команде, выстроились в шеренгу, встали на задние лапы и торжественно отдали воинский салют. Только глумливое выражение серых морд не позволило моей челюсти отвиснуть до уровня пуза; я сидел, так что ниже просто некуда было. Кустик бочком подобрался к Яне и робко подёргал её за рукав. Сестрёнка машинально потрепала лазурку по веткам, и та счастливо затрепетала всеми листьями, только что не мурлыча под Яниной ладонью.

— Нет, негоже так, — старик пожевал губами, задумчиво глядя на кустик. — Уйду я, а вы… млады ще, чаво доброго загубите травку-та… Эй, малец!

Малец? Я привстал от возмущения. Я?!

— Милой, с моё поживёшь, ельфы мальцами покажутси, — махнул рукой лесовик. — Путлянку семицветную сплести могёшь? Весёлку Аршанову ежели по-вашески, по-мажески. Могёшь аль нет?

Ключ тихо звякнул. «Аршанская Радуга — пространственно-трансформационные чары, — охотно подсказала память, — позволяющие переводить объёмные предметы в плоскостные изображения с сохранением всех свойств и качеств (см. «Создание четырёхмерных коконов»). Жизненный цикл подвергнутых чарам растений и животных не прекращается. В арсенале боевых магов (см. «Техники слияния с артефактами»), в косметической магии (см. «Магические татуировки»). Классический вариант предполагает замыкание кокона на кодовое слово для упрощения операций по внедрению/извлечению объекта. Девятый уровень согласно стандартной классификации; рекомендовано налагать на удалённый объект из-за спорадически возникающих побочных эффектов, как то…»

Никогда не боялся пробовать себя в новом деле, но, прикинув, что описание указанных эффектов займёт полтора-два листа, я ощутил, что слишком уважаю создателей Знака, дабы пренебрегать их добрыми советами.

— Лучше я стишки прочту, — без особой надежды предложил я. Ежики презрительно зафыркали.

— Пред подруженькой варакушкой разливатси бушь, — обрубил лесовик. — А ноне меня слушай: лови два-пять ниток, вяжи их ромашкою… — Я не потрудился даже сделать вид, что понял. Кустистые брови дедка угрюмо сошлись в одну линию. — Эхма, доля наша тяжкая… Досель ты как волшебствовал-та, отроче?

Я вздохнул. Если у Яны в голове шелестела страницами энциклопедия юных ведьмаков, в моей, должно быть, сидел хитрющий словарь магии. Он делился знаниями, но и ловко прятал то, чего мне знать пока не следовало. А иные странички оказывались пустыми, и по всему выходило, что заполнять их придется мне самому. Так что колдовал я вслепую. Что было надо, то и делал — не задумываясь и полагаясь на любимый славянами «авось». Потому что стоило задуматься, и, хоть тресни, выходили взрывы и пожары.

— Ну щожь… сталбыть, будем чародеюшку вашего вразумлять, — постановил старичок. — Глазки ты лазурны прикрой… прикрой, да, а таперча гляди. Не пред собой, а будто в сторонку… — лесовичок махнул рукой. Мышка высунулась из всклокоченной бороды где-то в районе стариковского уха и согласно пискнула. — Зришь ли, отрок?

Я расфокусировал взгляд и замер. Пространство вокруг было пронизано полупрозрачными трепещущими нитями; одни колыхались свободно, другие сплетались собой в плотные жгуты и тончайшие паутинные сети. Небо слепило золотом, птичьи трели повисали в воздухе затейливыми алыми кружевами, трава под ногами напоминала россыпь драгоценных камней, а деревья, обступавшие поляну, казались сотворенными из плотного серебристого тумана. Лесовик неожиданно предстал зелёно-коричневым облачком, от которого во все стороны тянулись длиннющие ложноножки. На месте Зимы и Идио плясали два симпатичных багрово-черно-золотых смерчика; вампирий был на порядок шире и выше, знакомая сине-алая нить обвивала его от зева воронки до хвостика, а другая нить, такая же, но тоненькая, соединяла с…

На миг я зажмурился. СВЕТ. Чистый, незамутнённый Свет, по недоразумению принявший очертания Яниной фигурки. Она сияла. Она ослепляла. Пряди длинных почему-то волос отливали то травяной зеленью, то полуденной синью, ушки были длинными и остренькими — точь-в-точь такие рисуют на картинках эльфам. «Оп-па! Какое, ringwu nyort, внутреннее художественное пространство! — мысленно охнул я. — Понятно, почему Вовка, дивнюк белобрысый, на неё клюнул!.. Но… если это — ведьмуська, то как я выгляжу со стороны, а?!»