Тайны тысячелетий - Коллектив авторов

Весь день Томас Эберкромби наблюдал, как похоронные процессий кружили вокруг величественного мавзолея. Тела умерших, завернутые в красные ковры, привозят сюда со всего Ирака на крышах такси. Затем их приносят на деревянных носилках следом за плакальщицами вокруг гробницы и только после этого хоронят среди белых и зеленых надгробий в обширной Долине Мира, на священном кладбище, которое само по себе выглядит целым городом.

Наджафе, Басра, Исфахан, Багдад, тогдашний центр мировой цивилизации, — все эти города посетил Ибн Баттута, прежде чем вновь вернулся в Мекку. На этот раз он прожил там два года. Получив титул хаджи — действующего лица в священном ритуале, — Ибн Баттута отправляется в свое первое длительное морское путешествие, — в Йемен и вдоль побережья Восточной Африки. И доплыл он до самой Килвы, расположенной на 600 миль южнее экватора (ныне это территория Танзании). Возвращаться пришлось вновь через Мекку, но теперь уже другим путем, побывав в Омане, Персидском заливе, Бахрейне. Таким образом, состоялось еще одно паломничество.

Рассказы индийских паломников разожгли его воображение. По ним выходило, что богатый султанский двор в Дели щедро одаривал мусульманских ученых. Плохо перенося морские путешествия, Ибн Баттута решил отправиться в Индию по суше, через Анатолийское плоскогорье и степи Центральной Азии. Ему казалось, что на этом пути ему улыбнется удача.

Ибн Баттута подытожил свое путешествие по Анатолии арабской поговоркой того времени: «Благословенны рабы, но турки добрее». «Где бы мы ни останавливались на этой земле, в ночлежках или частных домах, наши соседи, мужчины и женщины (которые ходили без паранджи), приходили и спрашивали нас, не нуждаемся ли мы в чем-нибудь», — пишет он. Они приносили ему хлеб, а взамен от ученого, говорящего на арабском, желали услышать молитву.

Ибн Баттута оказался гостем в Конье, городе Джелалиддина Руми, известного поэта из секты суфиев, который основал орден дервишей. Члены этого религиозного братства рассматривали танцы и вечерние молитвы как часть поклонения Богу. Джелалиддин был «святым высокого класса», отмечал Ибн Баттута. И поклонники относились к нему, буквально, как к «нашему хозяину».

Этика и эстетика его учения воплощены в вибрирующей музыке, песнопениях из Корана, поэзии и восторженных танцах. Со временем Конья превратилась в мощный, даже слишком мощный, религиозный центр. В своем стремлении создать светское государство Кемаль Ататюрк, основатель современной Турции, закрыл суфийские ложи в 1925 году.

Томас Эберкромби был приглашен к суфиям на празднование в честь Ибн Баттуты в один из кварталов Стамбула. Его представили двумстам правоверным мусульманам, собравшимся, чтобы почтить идеи Пророка. После угощения, состоявшего из чечевичной похлебки, риса, бобов и айвы, гостя проводили в восьмиугольный молитвенный зал.

— Входите, всем добро пожаловать. Присоединяйтесь к нам и делайте упражнения, которые освобождают душу.

Служба началась с глубоких вдохов и выдохов, а все собрание повторяло: «Ал-лах, Ал-лах, Ал-лах». Затем, в центре восьмиугольного пространства, под медленные барабанные ритмы молодой дервиш, в конической фетровой шапочке и в одежде, напоминающей юбку, начал крутиться против часовой стрелки, с вытянутыми руками — правая ладонь вверх, левая вниз. Эберкромби вовлекли в это действо, участники которого образовали концентрические круги вокруг танцовщика. Стоя плечом к плечу, люди вращались в направлении, противоположном движению дервиша и распевали звонкую мусульманскую молитву: «Ла иллаха и илла ллах», вначале медленно, потом быстрее и громче: «Нет Бога кроме Аллаха».

Все кружились быстрее и быстрее, подобно атомам или планетам, как вселенские лунатики, забыв о времени и пространстве, отдавшись вихрю и ритму этого песнопения. Танцевальный экстаз, считают они сами, стирает грань между душой и телом.

И только позже, сидя в комнате хозяина, взглянув на часы, гость понял, что провели они за этим занятием почти час. Куда ушло это время? — спрашивал он себя. Он занял свое место у ног главы дома, эфенди Сафар Дала, который уже в ночное время затеял разговор на мистические темы. На эфенди был белый колпак, а поверх простых широких брюк и свитера надета серая мантия суфия.

— Время, да, время, — начал он медленно, закуривая сигарету в длинном черном мундштуке. — Но разве время реально? Или это просто иллюзия, что-то придуманное человеком, чтобы определять свое место в безвременном пространстве? Для каждого лично время обретает различные формы. Оно похоже не на текущую реку, а на спокойное озеро, — продолжал он. — Замечал ли ты, например, что в мечтах прошлое, настоящее и будущее слиты воедино?

Расстались они под утро.

Под мелким моросящим дождем темного январского утра Томас Эберкромби доставили через Золотой Рог в иной мир — мир отелей и неоновых реклам. И на прощание он услышал: «Любовь, братство и щедрость — идеалы суфиев. Как и Ибн Баттута, ты никогда не останешься без друга в Турции».

Время не играло существенной роли для Ибн Баттуты, предпочитавшего неторопливые путешествия по суше более простым, но все же рискованным морским плаваниям. 51 день прождал он корабль и попутный ветер в черноморской крепости Синоп. А потом, уже в море пережил такой кошмар, что ему с попутчиками пришлось молиться о лучшей участи. И вспоминать турецкую поговорку: «Чем прибыль на море, лучше безопасность на суше».

В Крыму он застал упадок городов, основанных генуэзцами. Его удостоили чести участвовать в этом пиршестве, устроенном христианским эмиром в Кафе (Феодосии). Находясь в небольшой мечети, окруженной церквями, он вспоминает, как неуютно себя почувствовал: «Мы услышали звуки колоколов со всех сторон, и, никогда прежде их не слышавший, я был охвачен тревогой и попросил своего напарника подняться на минарет и прочитать Коран».

Путешествуя в глубь суши и по обдуваемым ветрами степным просторам, Ибн Баттута дошел до территории, контролируемой кочевниками Золотой Орды во главе с ханом Мухаммедом Узбек-ханом. Передвигался путешественник на огромной четырехколесной арбе с войлочными шатрами. Он пишет, что каждый может устроиться на ней, как того пожелает; на ходу можно спать, есть, читать, или писать. «Для собственного удобства я приготовил личную повозку, взяв в нее свою девушку-рабыню, другую повозку выделил для своего помощника… остальные попутчики передвигались на большой арбе, которую тянули три верблюда».

В Беш-Даге (нынешнем Пятигорске) путешественник был поражен лагерной стоянкой хана, представлявшей собой «обширный город на колесах… с мечетями и базарами в нем; дым кухонь поднимался в воздух (еду готовили прямо на ходу)».