Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

«Невероятным бешеным футболом…» = «Играть заставил всех графей и герцогей, / Вальтей и дамов в потрясающий крохей»: «Король, что тыщу лет над нами правил, / Привил стране лихой азарт игры без правил» = «Мы — дьяволы азарта». И если крохей назван королевским, то в «Марше футбольной команды “Медведей”» про этих «Медведей» сказано, что они «божественные взоры усладят», то есть, фактически, «взоры» того же короля, который придумал крохей (более того, «Медведи» сами называют себя богами: «И пусть святые, / Пресытившись едой и женским полом, / На настоящих идолов глядят»). Да и в «Песне о хоккеистах» говорится, что «профессионалы» стараются доставить удовольствие своему «богу»: «Не оплошай, бык, — бог хочет шайбы, / Бог на трибуне — он не простит!».

Если продолжить разговор о тождестве «советская власть = бог», то обязательно нужно вспомнить раннюю песню «За хлеб и воду»: «Да это ж математика богов: / Меня ведь на двенадцать осудили, — / У жизни отобрали семь годов / И пять теперь обратно возвратили!». О том, что в поэзии Высоцкого власть часто наделяется божественными свойствами, мы уже говорили при разборе «Райских яблок» и «Побега на рывок».

В свете сказанного закономерно, что и в «Песне про правого инсайда», и в «Песне о хоккеистах», и в «Королевском крохее» речь идет об «игре без правил»: «Он грубит, он буянит и судьям перечит», «Профессионалам судья криминалом / Ни бокс не считает, ни злой мордобой», «Король, что тыщу лет назад над нами правил, / Привил стране лихой азарт игры без правил», поэтому «жизнь, Россия и законы — всё к чертям» («Песня белых офицеров», 1965), «Пока в стране законов нет, / То только на себя надежда» («Живучий парень», 1976).

Кроме того, ситуация в «Марше футбольной команды “Медведей”» один к одному напоминает «Марш мародеров» (1976) А. Галича: «Упали в сон победители / И выставили дозоры, / Но спать и дозорным хочется, а прочее — трын-трава! / И тогда в покоренный город вступаем мы — мародеры, / И мы диктуем условия и предъявляем права!» = «Когда лакают / Святые свой нектар и шерри-бренди / И валятся на травку и под стол, / Тогда играют / Никем не победимые “Медведи” / В кровавый, дикий, подлинный футбол!»; «Слушайте марш победителей!» = «Вперед, к победе!».

А черновой вариант «Марша футбольной команды “Медведей”»: «С железным сердцем, с гранитной головой, / Но юношески чистые душой» /4; 374/, - пародирует знаменитое высказывание председателя ВЧК Ф. Дзержинского: «У чекиста должна быть холодная голова, горячее сердце и чистые руки». Кроме того, юношески чистая душа заставляет вспомнить автохарактеристику нечистой силы в «Песне Соловья-разбойника и его дружков» (1974): «Всё путем у нечисти, / Даже совесть чистая]».

Приведем еще несколько общих мотивов между «Маршем футбольной команды “Медведей”» и «Песней о хоккеистах»: «Упорные, коварные!» /4; 374/ = «Иг-рок хитер — пусть»; «Никем не победимые “Медведи”» = «И с ними лет двадцать кто мог потягаться?» (об этом же лирический герой скажет в «Песне автомобилиста», 1972: «Но понял я: не одолеть колосса!»); «Нам выпадает карта — / От травмы до инфаркта» = «А сам в итоге калечит ноги / И вместо клюшки идет с клюкой».

Но самыми неожиданными выглядят сходства между «Маршем» и «Солдатами группы “Центр”»: «А каждый второй — тоже герой» = «Никем не победимые “Медведи”»; «Нам трусость не с руки» /1; 437/ = «Бесстрашные, упорные» /4; 374/; «Веселые, не хмурые» = «Не унывают смелые “Медведи”»; «И не остановиться, / И не сменить ноги <…> Всё впереди, а ныне…» = «Вперед, к победе!»; «А перед нами всё цветет, / За нами всё горит» = «Соперники растоптаны и жалки».

Ну и напоследок отметим сходства в поведении «Медведей» и Бориса Буткеева в «Сентиментальном боксере»: «Мы — дьяволы азарта / Кошмарные!» /4; 374/ = «Противник мой — какой кошмар! — / Проводит апперкот» /1; 470/, «А он всё бьет, здоровый черт» /1; 200/; «Соперники растоптаны и жалки» = «Вот — апперкот, я — на полу, / И мне нехорошо»; «Упорные, коварные!» /4; 374/ = «Но он пролез, он сибиряк — / Настырные они!» /1; 200/.

Как видим, негатив в произведениях Высоцкого всегда имеет одинаковые черты — независимо от того, в каком образе он представлен, а на уровне подтекста этот негатив зачастую ассоциируется с советской властью.

***

Теперь вернемся к сюжету «Песни про правого инсайда».

Герой-рассказчик, наблюдая со скамьи запасных за действиями инсайда, мечтает добраться до него, причем здесь буквально повторяется ситуация из «Того, кто раньше с нею был»: «И тот, кто раньше с нею был, / Он мне грубил, он мне грозил» = «Он грубит, он буянит и судьям перечит». Поэтому герой хочет с ним расквитаться: «Того, кто раньше с нею был, / Я повстречаю!» = «Я хочу, чтоб он встретился мне на дороге!». И цель этой «встречи» в обоих случаях — одна: физическая месть за то, что в первом случае «тот, кто раньше с нею был» организовал избиение героя, в результате которого он попал в тюремную больницу, а во втором — за то, что «инсайд беспрепятственно наших калечит».

Тем временем матч проигран: «И инсайд беспрепятственно наших калечит. <.. > А пока что инсайд нам влепил третий гол, — / Я видал, как наш тренер хотел застрелиться» /2; 433 — 434/. Аналогичная ситуация была в песне «У нас вчера с позавчера…»: «И шерстят они нас в пух <…> Шла неравная игра — одолели шулера» (отметим заодно еще два сходства: «.. нам фортуна кажет зад» = «А счет уже не в нашу пользу стал 0:3» /2; 433/; «Но ничего — мы рассчитаемся с фортуной!» = «Ничего! Кончим матч, я его подожду» /2; 435/).

Но героя уже выпустили на поле, и инсайд узнал его: «Наконец мой черед! Я на поле вбежал… / Дружный крик у болельщиков вырос до писка! / Я видал, я почуял, как он задрожал, / Захромал и не стал подходить ко мне близко» /2; 434/. Инсайд знает, что герой хочет с ним расправиться, поскольку они уже встречались до матча.

Здесь уместно вспомнить написанную в том же году «Дворянскую песню», где герой говорит своему сопернику: «Вы не получите инфаркт, / Вам не попасть в больницу», — так как знает, что тот может прибегнуть к любым трусливым приемам, чтобы избежать честной борьбы. Вот и инсайд, увидев лирического героя, тут же притворился травмированным: «Я его