«Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой» - Петр Ингвин

Я быстро разделся и еще быстрее прыгнул в таз, сводя опасное время к невозможно малой величине. Не хотелось, чтоб для девушек время моего купания тянулось столь же томительно. Поэтому, едва начав обливаться, завел беседу.

— Зарина, — громко обратился в сторону ширмы. — Ты знаешь слово деньги?

— Да, — вдруг донеслось оттуда.

Мозг вскипел:

— Вы ими пользуетесь?

— Чем?

— Деньгами!

— А ими пользуются? Для чего? Раз спрашиваешь, похоже, жутко полезная вещь? Нет, не говори! Нельзя!

Облом-с.

— Зачем говорила, что знаешь? — укорил я, стирая с кожи смесь пота и грязи и обливаясь из ковшика. — Типа, пошутила?

Донеслось обидчивое:

— А вот и нет. Тебя интересовало, знаю ли я такое слово. Ответ — знаю. От кого-то слышала. Давным-давно. Но смысла не запомнила. Или не уловила. У нас дома их точно нет, я бы знала. Если тебе нужны, спроси в крепости. Или у святых сестер, если это по их части.

— Спасибо, Зарина, за полный развернутый ответ.

Я привстал и облился прямо из ведра. Даже не оборачиваясь, чувствовал ироничную ухмылку на губах Томы. Сам виноват, сколько раз говорил себе четче формулировать вопросы. Итак, перефразируем.

— Откуда берется красивая одежда? — Поднявшись, я быстро обтерся полотенцем, отбросил его и нырнул в рукава халата. — Или особое оружие, не такое, как у всех? Или шикарный конь, какой один на тысячу?

Запахнувшись и специально громко протопав, я примостился с другой стороны необъятного ложедрома.

Занавесь мгновенно откинулась, появилась Зарина, тоже в халате.

— Вотчина дает все, что надо.

Логично. Но не точно.

— Оружие кует кузнец, — кивнул я, располагаясь на боку и кладя голову на подставленный упор руки. — Одежду из самодельных тканей шьют мастерицы. Коней разводят на пастбище. Но бывают суперэкземпляры, что не каждая вотчина даст. Бывают вещи, за которые можно отдать все. Конь, каких больше ни у кого. Чудо-ткань, дивный доспех или замечательный нож типа такого, — взгляд указал на Гордеевское наследство.

Оружие действительно было особенным, неповторимым по изяществу и тонкости работы. Подобного не видел даже у царисс. Не зря же Карина за него в драку полезла.

— Если нам что-то нужно от соседей, мы договариваемся.

Зарина влезла на кровать в ногах Томы. Осторожно легла, стараясь не волновать огромную перину и не причинять неудобств больной.

— Как?! — не стерпел я. — Чем расплачиваетесь, что идет на обмен?

— То, что нужно им, — не поняла девушка моего возбуждения.

— Я не о том!

— Вот вы защищаете границу, — встряла Тома, поймавшая мысль.

— Западную, — уточнила Зарина, переводя с меня на Тому непонимающий взор.

— Неважно, — качнула Тома головой.

— Важно! — не согласилась Зарина. — Наша семья с таким трудом сумела заполучить западную. На восточной меньше деревень и возможностей.

— Вот! — перебил я. — О возможностях и говорю. Обычная вотчина снабжает всем необходимым. Но хочется чего-то сверх. Откуда это берется?

— Мы живем не желаниями, а возможностями, — упрямо возразила Зарина, вернув мне мою же мысль, но обернув в мораль.

— Вы охраняете западную границу, — снова встряла Тома, — Дарья курирует школу. Евпраксия отвечает за причал и еще что-то. Каждая царисса делает часть общего дела. Но кто-то, в отличие от вас, производит материальное, как Евстигнея, царисса конных пастбищ. Она же разводит коней, правильно? Или предоставляет пастбища под выпас ваших?

— Разводит, — с сомнением в голосе проговорила Зарина, не видевшая связи в вопросах.

— Кто и как распределяет избыток? — победно завершила Тома виртуальным хуком в челюсть.

«Спасительница!» — сказал мой взгляд.

Зарина покачала головой:

— Какие вы непонятливые. Вотчина дает все, что нужно. Остальное дает крепость.

— То есть, крепость и забирает излишки?

— Что значит излишки? — нахмурила лобик Зарина. — Лишнего не производится. Лишнее для вотчины уходит в оброк.

Уф. Разобрались. Значит, натуральный обмен и центральное распределение. Почти коммунизм. Деньги отменены за ненадобностью. Или еще не изобретены. Хотя кто-то их предлагал, раз слово гуляет.

В дверь мелко постучали.

— Приглашаем на ужин, — донеслось оттуда, — в обеденном зале на четвертом этаже. Увидите открытую дверь по лестнице чуть выше. Одежда домашняя.

Тома попыталась двинуться. Конвульсия, сопровожденная стоном, вернула лицо в подушку.

— Не могу.

— Лежи, мы все принесем, — заверила Зарина, соскакивая с кровати.

Мы с ней сходили в обеденный зал, помещение с длинным столом и лавками по бокам. Царисса с мужьями уже пиршествовала. Она во главе с правой стороны, мужья рядышком. Мы сели напротив. Зарина первой слева.

Мать и главная наследница. А мужья и сестры, тем более нареченные, это так, с боку припека.

Вкралась опасная мысль: вообще-то мы с Томой отныне тоже дочери Варфоломеи, официальные и общепризнанные. И если брать по возрасту, то я в золотой серединочке, а старшая — Тома. Как дело с наследованием будет обстоять теперь?

Поделиться крамольным соображением ни с кем не рискнул.

Башенные повара постарались. Наши взоры и скакнувшие желудки соблазняли видом и ароматом несколько блюд, десерты, пирожные… Но главное — хлеб. Как же я отвык, как соскучился по нему! Съел на радостях полбулки, запивая морсом. Зарина предпочла квас, старшее поколение совместно налегло на медовуху.

В былые времена квас тоже был хмельным напитком. На древней Руси. Здесь он был обычным хлебным квасом, как из магазина. Я попробовал. Как попробовал несколько видов компота, кисель и травяной чай в разных составах.

Зуд знания — худшая из болезней. Не лечится. Недавний разговор в постели вызвал новые вопросы.

— Почему цариссы не повышают эффективность? — спросил я, хорошо откушав и даже случайно рыгнув. — Чисто гипотетически: логичнее было бы эксплуатировать крестьян с мастеровыми по потогонной системе. Всеми способами заставлять производить больше. Не верю, что причиной всему доброжелательность и непомерное человеколюбие.

Папаши-мужья с неудовольствием переглянулись, Варфоломея снизошла:

— Зачем?

— Чтобы всего стало больше! — изумился я. — Засеять больше полей, выпустить больше товаров, обменять их на что-то полезное у других царисс…

— Сделать подарок новой хозяйке? — криво хмыкнула Варфоломея.

— Почему? — не сдавался я. — Себе. Своей семье.

— Пусть лучше крепостные вспоминают меня добрым словом. Вдруг вскоре вернусь?