Самая страшная книга 2017 (сборник) - Майк Гелприн

Дед читает мысли:

– Какие людоеды? Резчики мы по кости. В седьмом поколении резчики. Отец мой был резчиком, его отец. Кто с костью работать могет, тот и с душой человеческой управиться могет.

Другая нога Хлюста почему-то неестественно вывернулась, и старик поправляет ее, прицеливается топором.

– Трое нас тут было: я, Анисья да сынок Федька, тоже должен был резчиком стать. Отец Александр к нам захаживал – все пытался на путь истинный своротить, только какой же это путь истинный, если его Бог где-то на небесах, а кость – вот она, в каждом человеке. Хороший он, отче, да только, после того как узнал, как мы живем, Федька уже не мог его выпустить.

Еще несколько глухих ударов топором – и другая нога Хлюста отделяется от тела. Котел проглатывает ее.

Федька? Не было на заимке Федьки. Или дед говорит о Бледном?

– О бледном, о бледном, – подтверждает мои мысли старик. – Уже три дня как покойничек. Они с Анисьей Белянку искать ходили, там их ваши бандюги и подстрелили: и Федьку, и мать его. А может, и не ваши – какая уже разница? Теперь токма сила кости их и держит. Анисья по хозяйству помогает, от нее, конечно, смрад, но что делать-то? Я уже старый, не справляюсь. А Федька в часовенке нас охраняет, чужим ходу не дает. Он хоть и покойничек, а дело свое знает, тоже ведь в германскую войну много пострелял.

Снова удары топором. Рука Хлюста с болтающейся кистью отправляется в кипящую воду.

Оглядываюсь и вижу Бледного. Федьку. При свете он еще более жуткий, чем тогда в полумраке. Стоит – не шелохнется. Белая кожа обтянула кости. Пустые глаза уперлись в одну точку, чуть выше деда. На голой впалой груди – два засохших бурых пятна. Тут же отверстие от моего выстрела, только без крови. У мертвых кровь не сочится. А вместо ног у него ниже колен что-то похожее на наспех выструганные деревянные протезы. Он держит трехлинейку. Кажется, что новобранец стоит в строю по стойке смирно. От такого сравнения должно быть смешно, но мне не весело, только слышу, как бухает сердце.

До боли растягиваю кисти рук и нащупываю веревку, она уже немного стерлась, я изо всех сил тру ее о ребро так, чтобы дед и Федька не заметили.

– Что, Ванюшка-молчун? Думаешь, только один Хлюст прогнил? Ты тоже весь гнилостный изнутри, – говорит старик и отсекает солдату остаток руки по ключицу. – Али не помнишь? – Он останавливается и первый раз за все это время смотрит на меня.

От неожиданности я прекращаю попытки разрезать веревку. И вспоминаю.

Мы называли их человеческими бойнями. После того как товарищ Троцкий заявил о начале красного террора, два амбара были переоборудованы губернской ЧК под места расправы с врагами революции. Но я не убивал людей…

– Убивал-убивал, – качает головой старик.

…я только приводил их. Были и взрослые мужчины, и женщины, и даже совсем подростки. Они спрашивали, куда я их веду. Я никогда не смотрел им в глаза. В их взгляде была надежда на справедливость, они искали подтверждения этой мысли. Что все происходящее – какая-то чудовищная ошибка!

Я отвечал, что веду на допрос. Потом стал говорить, что их выпускают, и тогда их взгляд менялся. Он наполнялся светом. Они шли легко сами и тянули меня. Быстрее-быстрее.

Но когда закрывалась дверь за их спинами, и они видели пол, залитый кровью на несколько вершков, где плавали клочья волос, черепные кости и человеческие останки, тогда они все понимали.

Казни врагов народа продолжались до утра. Я вытаскивал обезображенные тела и сваливал их в повозку. Когда она наполнялась, возница стегал лошадей, и в полной тишине они тяжело тащились в сторону поля, с которого все это время ветер приносил запах гари. Лишь на рассвете я выходил из амбара, сбрасывал перчатки и умывался дождевой водой из бочки.

– Много ты грехов сотворил, Ванюша-молчун, – говорит дед, – много душ было тобой загублено. Очиститься тебе надо. Душу в котле попарить, а потом перегуды из костей твоих наделаем. Будет в них ветерок дудеть. Как славно.

Он говорит:

– Чтобы мясо от кости отделить, надо его сначала в котле выварить.

Я выполнял приказ, черт возьми! Я не хотел им причинять зла!

– Не все приказы надо выполнять, Ванюша, – с состраданием говорит дед, – иногда своей головой надо думать. Совести ведь не прикажешь.

Я чувствую, что веревка поддается. Судорожно ускоряю движения, уже не прячу ходящие ходуном локти и плечи.

«Это что? Преисподняя?» – спрашиваю мысленно у деда.

– Может, и преисподняя, – отвечает он, – а может, и просто топь.

Веревка тихо лопается. Я сбрасываю ее, но затекшие пальцы путаются в обрывках.

– Развязался? – говорит дед. – Оно и к лучшему – Федюньке меньше работы.

Старик бросает топор, и Бледный моментально ловит его за рукоятку.

Бледный поворачивается ко мне. Смотрит пустым взглядом. Поднимает руку с топором. Стремительно идет ко мне на негнущихся деревянных ногах.

Михаил Павлов

Холодные звонки

Ночью, как и обещали в прогнозе погоды, сильно подморозило, и подтаявший вчера снег превратился в гололед. Благо от дома до работы было недалеко, полчаса ходу. По пути Света снова и снова думала о том, как капризничал вечером Матвей, когда надо было нарисовать любимое животное для детсада, о том, что скоро, кстати, за садик снова платить… Глядя себе под ноги и стараясь не поскользнуться, Света не заметила, как оказалась у крыльца офисного здания, где располагалась их контора. Простучала каблучками по ступенькам и заскочила внутрь, мимо угрюмого охранника и автомата с кофе, по лестнице на третий этаж, и вот она, стеклянная дверь с небольшой бело-голубой вывеской «BioFilters» рядом.

В офисе, как всегда, играла музыка, Светлана отметилась на ресепшене и прошла в отдел телемаркетинга. Все были в сборе, сидели за столами, расставленными по периметру, с приготовленными папками, телефонами и кофе, щебетали о чем-то. Чисто женский коллектив, студентки, молодые мамы, парней сюда заносило нечасто. Света повесила куртку на вешалку и разложила вещи на своем столе, который, как и все остальные, напоминал небольшую двухэтажную конуру без крыши.

– Света, время без пяти, – подала голос начальница смены.

– Оль, я только кофе сделаю, ладно?

– Ладно, – с досадой ответила та, провожая взглядом Свету до кулера с водой и обратно к рабочему месту. – Ну все? Все себе чай-кофе сделали, папки приготовили? Давайте начинаем звонить. Когда вы раньше начинаете, у вас больше дозвонов.

Ольга (мало кто называл ее Ольгой Викторовной, разве что поначалу, благо женщина была далеко не старая) включила на своем компьютере музыку, заглушившую ту, что доносилась с ресепшена. Считалось, что так операторы разговаривают громче и увереннее, только повторяющиеся попсовые песни быстро надоедали до чертиков. Разговоры на несколько секунд смолкли, девочки пошелестели списками номеров и взялись за трубки, вслушиваясь в длинные гудки. Затем раздались голоса первых дозвонившихся, говорилка у всех была одна, но каждый оператор со временем адаптировал ее под себя. Главным было назначить демку – встречу клиента с менеджером по продажам. Звонили по номерам из справочника, будили людей или отвлекали от завтрака. Поздороваться. Представиться. По вашей улице идет проверка водопроводной и питьевой воды. С двенадцати до часа дома будете? А потом во время этой проверки воды клиенту впарят немецкий фильтр. Не очень-то честно, но поначалу схема работала. Проблема была в том, что они уже около года выжимали соки из маленького городка Лимнинска на юго-востоке области. Каких-то девяносто тысяч жителей, многократно прозвоненная телефонная база. Короче, в последние месяцы их все чаще просто посылали на три буквы. Ну или как-нибудь позаковыристее.