Солдаты вышли из окопов… - Кирилл Левин

Но усатый уже скрылся.

Рышка нахохлился, словно промокший петушок, отчаянно посмотрел на Карцева. Голицын хрипло шепнул:

— Взводный, а не ошиблись мы? Ой, гляди, дров наломаем… Мазурин-то где? Зови его к нам, пускай скажет — идти иль не надо?

— Незачем, братцы, нам идти! — крикнул Рогожин. — Тут обман, не иначе как обман! Комитетам сообщить!

— Надо послать делегатов в другие полки, — угрюмо посоветовал Черницкий. — Пусть отказываются от наступления!

— А коли комитет будет посылать в бой — не верить комитету, другой избрать! — предложил Защима.

— И другой такой же окажется, — вступил в разговор Комаров, жалобно поглядывая на товарищей. — Милые мои! Трудно солдату, ох как трудно… На него, как ни кинь, все шишки валятся.

— Решить надо, всем полком решить, — настаивал Голицын.

— Они тебе решат, — пробормотал Банька. — Гляди, что кругом творится: пулеметов понаставили, за нашей дивизией — казачьи полки с батареями…

— В другие части послать, — настаивал Черницкий, — надо же сговориться!

— По дороге свои же постреляют, — горько заметил Рогожин.

— Пускай постреляют! — Черницкий вскочил. — Пошлите меня, я пойду!

— Погодите, так нельзя, — сказал Карцев. — Мы все узнаем у Мазурина и тогда решим.

Только на следующий день ему удалось в перерыве боя повидать Мазурина. К его удивлению, Алексей не проявлял никакой тревоги и даже весело заговорил с ним:

— Приуныл? А сейчас как раз унывать нельзя, да и не надо. Сейчас солдат как вспаханная земля весною: бросай в нее семена, побольше бросай, Митя, взойдут они, может быть, даже скорее, чем думаем.

— Трудно, — признался Карцев, — очень трудно, Алексей. Кажется, уже все хорошо — революция, царя убрали, солдатские комитеты создали, и опять вроде все из наших рук уходит. Проклятое это наступление!

— Что же, ты думаешь — революция закончена? Она ведь только начинается, Митя! «Да здравствует социалистическая революция!» — это первые слова, которые сказал Ленин, когда приехал в Петроград. За нее теперь нам и надо бороться.

…Наступление прекратилось неожиданно. Солдаты узнали, что в Петрограде пулеметами разгоняют рабочие демонстрации, и не захотели сражаться за Временное правительство..

Армия разваливалась. Стихийная демобилизация уводила с фронта сотни тысяч солдат. Это был как бы массовый, самовольный отпуск, вызванный, главным образом, настойчивыми слухами о том, что помещичья земля уже делится между крестьянами. Солдаты говорили:

— Без нас поделят, а мы с чем останемся?

— Надо нам на месте быть.

— Поделим землю, а там посмотрим, — может быть, и вернемся…

Но возвращались немногие, а большинство оседало дома.

И как ни бесилась буржуазная и эсеро-меньшевистская печать, доказывая, что в развале армии виновны большевики, те части, в которых было сильно влияние большевиков, как раз оставались наиболее сплоченными и сильными (что признавали даже комиссары Временного правительства), держали фронт, как бы сохраняя боевые кадры для будущей Красной Армии.

Мазурина избрали председателем армейского комитета. Вместе с ним работал Казаков. В комитет днем и ночью приходили солдаты. Они больше не верили Временному правительству. Самой любимой газетой на фронте стала большевистская «Окопная правда». Крестьяне и рабочие, одетые в солдатские шинели, напряженно ждали вестей из России и готовились к решительному сражению за мир, за землю, за свободную жизнь.

Иван Петрович получил от Мазурина письмо, в котором тот просил незамедлительно ответить, что делается в Петрограде.

А Петроград был в величайшей опасности: главарь контрреволюции генерал Корнилов задумал установить военную диктатуру и захватить столицу. Иван Петрович, в числе других партийных руководителей заводов, участвовал в заседании Центрального Комитета, где было решено бросить все силы на отпор Корнилову, и прямо после заседания поехал на свой завод, где уже вооружались рабочие, и оттуда в Кронштадт призвать на помощь столице балтийских матросов.

Иван Петрович не спал уже три ночи, почернел, глаза ввалились. Домой забежал на минутку, взять нужные вещи.

— Хоть поел бы, отдохнул, — сказала жена.

Он крепко обнял ее.

— Вот все кончится, Сашенька, сяду с тобой, сутки не отойду, а теперь — смерть некогда, прости, родная…

И снова ушел.

Он был назначен комиссаром рабочего отряда. Как-то ночью, проверяя посты, Иван Петрович вышел за Нарвские ворота. Арка была окутана легкой дымкой тумана, и бронзовые группы на ней казались живыми: будто и кони, как весь Петроград, мчались навстречу врагу. Справа от арки было здание школы, в котором недавно заседал тайно от шпиков Временного правительства Шестой съезд партии, принявший решение готовить вооруженное восстание. Иван Петрович прошел дальше. Увидел темные корпуса Путиловского завода, и, когда подходил к воротам, оттуда мерным шагом выступили рабочие отряды. В обычной одежде, но с подсумками на поясах, с винтовками за спинами, люди шли молча, только слышалась гулкая поступь множества ног. Ивану Петровичу Путиловский завод представился крепостью, и он радостно подумал, что таких крепостей много в Петрограде, что сейчас рабочие отряды выходят из ворот десятков других заводов и, сливаясь в единую пролетарскую армию, идут бить Корнилова.

Петроград и в самом деле превратился в вооруженный лагерь, которым распоряжались большевики, так как от приближения «дикой дивизии» Крымова, одного из корниловских генералов, Временное правительство и — еще больше — меньшевики и эсеры из Петроградского Совета окончательно растерялись. Центральный Комитет большевистской партии стал в те дни боевым штабом обороны Петрограда, куда приходили начальники отрядов, солдаты и матросы за распоряжениями.

Ночью со стороны Царского Села послышались далекие выстрелы. Там, очевидно, шло сражение. Иван Петрович отправился туда во главе большого отряда. Утро было свежее, немного туманное. Красный, без лучей, шар солнца казался укутанным в вату. Рабочие оживленно переговаривались. И, глядя на них, Иван Петрович испытывал странное чувство: не было у них военной выправки, шли они неровно, и, должно быть, настоящие военные люди недоверчиво отнеслись бы к их боевым качествам, но он знал, что эти люди смело пойдут на врага и разгромят его, так как несут в себе непобедимую силу революции.

Отряд был уже близ Царского Села, как впереди на дороге заклубилась пыль: навстречу неслась автомашина, красный флажок на радиаторе тугим ветром относило назад.

— Стой, стой! — закричал Иван Петрович. — Какие новости?

Машина остановилась, из нее выскочил матрос, накрест перевязанный патронными лентами и с маузером на поясе. Веселыми глазами поглядел на отряд, прошелся, разминая затекшие ноги, и сказал густым, сильным голосом:

— А такие новости, товарищи, что идти вам туда вроде и незачем. «Дикая дивизия» от наступления отказалась. Ее так разагитировали большевики, что она самому Корнилову голову отрежет. Казаки грузятся обратно в эшелоны, а его превосходительство Крымов изволил себе пулю в лоб пустить!

— Шутишь? — оторопел Иван Петрович, подступая к матросу.

Тот крепко взял его за руку и, видимо понимая волнение командира рабочего отряда, строго сказал:

— Нет, товарищ, все это правда! Я с донесением еду. Не выгорело у Корнилова. Не с кем ему против нас воевать. Шагайте обратно.

Возвратившись в Петроград, Иван Петрович послал подробное письмо Мазурину.

Седьмого октября в Петроград тайно возвратился из Финляндии Ленин, где он жил последнее время по решению Центрального Комитета партии, так как Временное правительство намеревалось его арестовать.

С бритыми усами, в парике привезли Владимира Ильича на конспиративную квартиру у Большого Самсоньевского проспекта. Его уговаривали еще задержаться в Финляндии, но он торопился в Петроград, зная, что день вооруженного восстания близится. Он набросился на газеты, расспрашивал приходящих к нему товарищей о текущих событиях и скоро был хорошо осведомлен о том, что делается в городе. Выходить ему не разрешили, и тем упорнее искал он встреч с представителями районов. Однажды Ивана Петровича, как делегата путиловцев, попросила прийти к Ильичу Надежда Константиновна Крупская (с ней Иван Петрович уже раза два виделся по партийным делам). Бросив все, он побежал к ней в Выборгский комитет и через час уже был на квартире Фофановой, где остановился Ленин. Вошел в столовую и, увидев Ильича, рванулся к нему. Парик мало менял лицо Ленина — живые, острые глаза выдавали его. Ильич забросал Ивана Петровича вопросами: какие настроения у рабочих, подготовлены ли они к выступлению, хорошо ли вооружены, какова связь между заводами и районами, знают ли рабочие, что это будет решительное, бесповоротное выступление, от которого зависит судьба социалистической революции? Иван Петрович отвечал кратко и точно, с любовью смотря на Ленина…