Собрание сочинений. В 4-х т. Том 1. В дебрях Индии - Луи Жаколио

— Привязать ему ядро к ногам и бросить живым в воду! — сказал провансалец.

— Во имя человеколюбия и ради нас самих, — отвечал Сердар, — не будем поступать, как дикари.

— Очень он заботился бы о человеколюбии, этот негодяй, если бы добился успеха в своих коварных кознях!

Нариндра и Рама присоединились к Барбассону, и Сердар не возражал больше, рассчитывая на то, что в самую последнюю минуту он вмешается как командир судна.

Разговор продолжался очень долго; прошло два часа, прежде чем Сердар стал объяснять Барбассону неизвестный последнему план, который должен был предать им в руки сэра Уильяма Брауна без всякого шума и борьбы, потому что открыто, силой его нельзя было похитить на глазах всего гарнизона Пуант-де-Галля… Вдруг послышался легкий стук в дверь. Это был брат Рамы, явившийся предупредить Барбассона, что хозяин лодки желает его видеть.

— Пусть войдет! — сказал провансалец.

Шива-Томби вышел из скромности, пропустив в каюту матроса.

— Капитан, — сказал матрос, — губернатор Цейлона приказал мне передать это вам.

Если бы молния влетела внезапно в каюту, то и она не произвела бы такого действия, как эти слова… Только быстрый и проницательный ум провансальца вывел всех из затруднительного положения.

— Давай сюда и можешь идти! — скомандовал он коротко, и тот немедленно повиновался.

— Вы в переписке с губернатором? — удивленно спросил Сердар.

Нариндра и Рама были поражены и с недоверием смотрели на Барбассона. Последний, прочитав письмо, побледнел от бешенства и воскликнул:

— О, я задушу тебя своими собственными руками! Никогда в мире не было видано таких негодяев!

— Что все это означает? — повелительным тоном спросил его Рама.

— Это означает, тысяча чертей, — отвечал провансалец, — что мы болваны… мы никуда не годны… мы… мы разбиты наголову, разбиты этими негодяями!.. Вот, читайте… нам ничего больше не остается, как сняться с якоря и спасаться… благо, мы еще можем это сделать.

Рама взялся прочитать письмо. Губернатор не позаботился даже о том, чтобы замаскировать свое сообщение. Письмо было написано на тамильском наречии одним из его секретарей:

Сэр Уильям Браун горячо благодарит Кишнайю и хвалит его за ловкость. Завтра все будет готово, чтобы оказать достойный прием. Как было ранее условлено, в порту ждет броненосец, который обстреляет шхуну из своих батарей. Дня через два Кишнайя может явиться в загородный дом губернатора в Канди и получить там, по случаю дня рождения его превосходительства, обещанную ему награду.

— Итак, негодяй предупрежден! — воскликнул Сердар, сжимая кулаки. — Но кем? Ради Бога, кем?

— Не ищи долго, Сердар, — прервал его Рама. — Все объясняется теперь само собой. Пока Барбассон просил тебя арестовать Рам-Шудора, негодяй не терял времени и отправил письмо Кишнайи губернатору Цейлона через хозяина лодки, на которой приехал наш друг.

— Быть не может!..

— И сомнений никаких нет… сам хозяин привез ответ.

— Ах! Как эти люди хитры и как досадно, когда они тебя одурачат, — сказал Барбассон, но уже более спокойным голосом.

— Какой демон преследует меня по пятам, разрушая все мои планы?.. Нет, не стоит бороться против своей судьбы, я проклят с самого дня своего рождения! А недели через две приезжает моя сестра!.. И как я радовался при мысли, что предъявлю ей доказательства своей невиновности!

— Она никогда не сомневалась в ней, как и мы, — сказал Рама, — не был ли ты всегда в наших глазах самым честным и великодушным из людей?

— Знаю, и мне всегда служило большой поддержкой в жизни уважение людей, которых я люблю… Но ты должен понять мое отчаяние, Рама, что от меня, как неуловимый мираж, все время убегает час восстановления моей чести. С того самого дня как я нашел свою нежно любимую сестру, которая, как я думал, росла с презрением в душе к несчастному изгнаннику, когда я издали почувствовал, что сердце ее бьется в унисон с моим, — я захотел сделаться в глазах всех достойным ее. Я был опозорен приговором военного суда и только приговором того же суда могу занять снова надлежащее место. И подумать только, что доказательства здесь, в двух шагах от меня, а я не могу заставить негодяя дать мне их!..

— А ты никогда не пробовал действовать на него убеждением? — спросил Нариндра.

— Это невозможно… доказательства, восстанавливающие мою честь, должны погубить его. Генеральский чин, место в палате лордов, губернаторство Цейлона, бесчисленные ордена… все будет у него отнято. Приговор суда, оправдывая меня, в свою очередь опозорит его, потому что меня судили за преступление против чести, совершенное им и возведенное им же на меня с помощью его сообщника. Друзья мои! Друзья мои! Я слишком несчастен!..

И бедный изгнанник не выдержал и громко зарыдал. Это раздирающее душу горе тронуло до глубины души Нариндру и Раму, и слезы показались у них на глазах.

— Ах, как я страдаю когда вижу слезы этого прекрасного человека, — пробормотал провансалец сквозь зубы. — Ну-ка, сын мой, Барбассон! Вот тебе случай плыть на всех парусах и прибегнуть к неисчерпаемым источникам твоего воображения… Подумаем-ка немножечко… Так… так!.. Мне кажется, это было бы неглупо… Не будем, однако, увлекаться… возможно ли это? А почему нет? Нет, ей-богу, изложим-ка наше дело, — и Барбассон обратился к Сердару.

— Полноте, мой добрый Сердар, клянусь Барбассоном, вы предаетесь отчаянию из-за пустяков… Я, напротив, нахожу, что положение наше несравненно лучше, чем было раньше.

При этих словах все подняли голову и с жгучим любопытством устремили глаза на своего собеседника; зная гибкость и изворотливость его ума, они с удвоенным вниманием приготовились слушать, что он им скажет.

— Да, мои добрые друзья, — продолжал Барбассон, польщенный интересом, который возбудили его слова, — мы отчаиваемся, тогда как, напротив, должны были бы радоваться. Проследите внимательно придуманный мной план.

Сердар с напряженным вниманием приготовился слушать его.

— Я не знаю плана нашего друга Сердара, — продолжал Барбассон, — но думаю, что он не имел никакого намерения вступать в борьбу с флотом и гарнизоном, которым командует этот Уильям Браун, а потому силу, которой у нас нет, приходится заменить хитростью. Сейчас можете судить, имеют ли сходство ваши планы с моими. Ваш враг теперь настороже, говорите вы? Но ведь он настороже против открытой атаки, я же думаю, что вы не имели никакого решительно намерения пойти к нему еще до измены этого мошенника Рам-Шудора и сказать: «Здравствуйте, господин губернатор, придите-ка поболтать немножко со мной на моей шхуне „Диана“, я ваш заклятый враг и вы, конечно, узнаете меня!». Я предполагаю, что вы имели намерение переодеться и затем, захватив его, скрутить хорошенько и доставить сюда на борт со всем почетом, подобающим его сану. Спрашивается, кто мешает вам сделать то же самое и теперь?.. Прибытие «Дианы» известно, и она не может войти в порт… Дайте в таком случае необходимые приказания Шива-Томби, который управляет ею, пусть она два или три раза продефилирует мимо прохода с Рам-Шудором, повешенным на реях. Когда губернатор, приняв его за Кишнайю, увидит, что его провели, более того, одурачили, он прикажет своему броненосцу отправиться в погоню за шхуной, которая, будучи хорошим ходоком, будет лишь посмеиваться над ним да и затащит его к мысу Горн. А в то время как любезный Уильям Браун будет пребывать в приятной уверенности, что все мы находимся на борту «Дианы», мы преспокойно войдем в порт на нашем «Радже», куда переберемся сегодня же ночью. Это португальское судно, все бумаги у меня в порядке, есть также и документ на право владения, в котором на всякий случай оставлено свободное место. Там значится, что яхта принадлежит дону Хосе-Эммануэлю — у них там всегда много имен подряд — Энрике-Хоакино-Васко де Барбассонто Карвахалу, богатому дворянину, который путешествует для собственного удовольствия… Вот! Если мой план хорош, Сердар, мы исполним его; если же он не годится…