Делион. По следам древней печати - Владимир Михайлович Сушков

Сделав всего несколько шагов, Гонорий обернулся к собравшимся людям.

— Как только от герцога вернется Фульк, сразу сообщите мне, — распорядился жрец.

Трапезная располагалась в отдельной пристройке храма, и в отличие от самого культового сооружения, она была не круглой, а прямоугольной и совсем небольшой. На столе уже стояли яства, крупными кусками был нарезан желтый и ароматный сыр, в отдельной деревянной посуде лежало копченное куриное мясо, во главе стола находился душистый и мягкий хлеб.

— Преломишь со мной хлеб? — жрец отодвинул для Флавиана стул, что весьма польстило северянину.

— Да.

— Вино? Оно поможет восстановиться твоей крови.

— Пожалуй, — согласился Флавиан.

В дальнем углу трапезной, неподалеку от входа на кухню стояли фигурки речных духов — русалки, нимфиды и большая рыба с человеческими ногами. Флавиан в очередной раз удивился переплетением речноземной и имперской культуры, которая создала Риверленд в его теперешнем виде.

Взболтав вино в амфоре, Гонорий налил его в бронзовую чашу и подал юноше. Северянин совершенно позабыв о правилах приличия и этики пригубил сосуд, наслаждаясь изысканным забродившим виноградным напитком. Он был в меру сладким и душистым, сразу же ударив по голове.

Жрец улыбнулся, и налив себе в чашу вина, оставил амфору на столе. Он сел прямо напротив Флавиана, в трапезной, за счет ее небольшого размера и кухни, где горел очаг, было довольно тепло после прохлады бесконечных катакомб.

— Тебя зовут Флавиан, верно я измыслил?

— Да, патре, — кивнул головой юноша.

Сетьюд потянулся к пышному хлебу и отломил себе краюху. Взяв шмат сала, он с удовольствием откусил этот деликатес, подумав о том, как давно не ел свинины. Сдобрив все это глотком вина, Флавиан понял, что он почти наелся, но трапезу конечно не прервал.

— Расскажи о себе, — попросил жрец, который даже за столом не снимал своего капюшона.

Прошло совсем немного времени и заповеди на его капюшоне перестали напоминать Флавиану эшафот Диньера. Пастух замялся. Он даже не знал с чего начать.

— Моя родина на севере, я из Пятихолмия, — начал говорить Флавиан, как только прожевал откусанную мясную прослойку свинины. — Обстоятельства сложились так, что мне и моему другу Аргию, пришлось сбежать из Утворта, бросив все на произвол судьбы.

Глаза Флавиана помутнели. В его голове сложились те страшные образы гибнущего родного поселка, Тьма окутывала тихую и спокойную деревню, не только помешав привычному складу жизни, но и уничтожив ее полностью. Его мысли снова обратились к Аргию, каждое действие Галария, хотя тот и обещал, ни на йоту не приближал их чтобы найти Аргия. Сетьюду словно вновь протянули к душе невидимую руку, и та обнаружила зияющую дыру, что самостоятельно разрасталась с каждым днем.

— Что случилось в Утворте? — поинтересовался Гонорий, прервавший трапезу, он внимательно слушал каждое слово Флавиана.

— Тьма наступала, — Флавиан вновь вспомнил то самое черное облако, которое не могло пропустить света, уничтожавшая все на своем пути. — Она пришла к нам. Я видел Павших. По крайней мере одного из них. Тьма умертвила Утворт. Того места, где я вылез из материнского чрева больше нет. Мы с Аргием умудрились как-то спастись, но в итоге я попал в плен к инквизитору.

Воспоминания словно бы заставили старые раны вновь заболеть, Флавиан поморщился, вспоминая каждый удар бичом. Вонь от пота, мочи и кала, мухи, облепившие свежие раны, и этот зверь, стегающий плоть юноши.

— Но ты оттуда сбежал, — кивнул с сочувствующим взглядом Гонорий. — До нашего города сороки на своих хвостах приносили слухи о той буче, что случилась в стенах Диньера.

Аппетит исчез, был стерт, словно надпись на песочном пляжу после морской волны. Флавиан лениво пережевывал очередной кусок хлеба, тот сопротивлялся и не лез в желудок. Чтобы как-то ускорить процесс, юноша осушил чашу до последнего глотка.

— Меня спас Галарий, — Флавиан даже не осознавал, что говорить с Гонорием на откровенные темы.

Честно говоря, за все это время после побега из Утворта, он так ни с кем и не говорил. Гонорий был первым, кто выслушивал его. Своеобразная исповедь.

— Ты говоришь складно, мальчик, — тень улыбки проскользнула по лицу жреца. — Тебя обучали грамоте? Умеешь писать, читать? Я вижу, ты даже несколько знаком с историей нашего города.

Вино горячило, Сетьюд совершенно позабыл о своей ране. Приятная жидкость растекалась по всему телу, в трапезной теперь стало еще приятнее. Казалось, что это помещение по сравнению с пустым гигантским храмом было уютным, был в нем какой-то шарм.

— Дядя, да, — кивнул головой северянин. — Когда дядя меня навещал, он привозил мне всякие книги, давая матушки наказ. Читать и писать меня научила матушка. Я был единственным мальчиком, кроме сына старосты, кто умеет читать, считать и писать.

— Интересно, — ответил жрец и на несколько секунд умолк. — Скажи, тебе снятся сны?

Флавиан перестал жевать, моментально реакций выдав себя. Казалось, что жрец знал о его таинственных сновидениях, о вороне, что посещает сны пастуха и о данных им пророчествах. На этот раз юноша решил не юлить, и ответить прямо, к тому же, был ли смысл врать? Даже если жрец враг, что маловероятно, то Флавиану не сбежать из храма незаметно.

— Это та причина, по которой я пустился через темень, к вам, патре, — произнес Сетьюд, вспоминая нарекание капеллана Родриго. — Мне кажется, что сны мне снятся всю мою жизнь, но я их не помню.

Сетьюду показалось, что он сболтнул лишнего. Но отступать было поздно, шаткий мост, через который побрел Флавиан трещал и развалился на кусочки, ступени падали в гигантскую пропасть.

— Тебе снится ворон, — это был скорее не вопрос, а утверждение, на которое Сетьюд должен был согласиться.

Северянин вспомнил свое последнее сновидение — жуткое и пугающее, слова слепой птицы до сих пор звенели в его ушах.

— Слепой, — подтвердил Флавиан и положил на стол краюху булки.

Он пододвинул к жрецу бронзовую чашу, дабы тот налил еще вина. Гонорий без всяких лишних слов взялся за амфору и подлил в сосуд алую жидкость. Без сомнения — чаша была творением имперских мастеров, на ней был выгравирован грифон пожирающий каких-то тварей.

— Ты слышал его глас? — жрец понизил свой голос, как бы боясь произносить вслух эти слова. — Внемлил зову вороньего пророка?

Руки Флавиана начали трястись, он испугался и убрал их под стол. Гонорий даже и не заметил этого, теперь его взгляд выражал религиозный фанатизм.

— Я помню те слова, — лаконично ответил пастух, сгладив при этом углы и решил придерживаться наступательной тактики. — Кто такой вороний пророк?

Гонорий провалился в какую-то мысленную бездну, его