Далеко от Москвы - Василий Ажаев

Батманов как ни сдерживался, но вздохнул. Этот вздох будто ножом резанул Таню.

— Теперь я с умилением вспоминаю время, прожитое с ними в деревне, а тогда... Долго я не вытерпел, за месяц эта жизнь мне наскучила. Чего мне тогда нехватало? Пожалуй, не развлечений, а работы. После бурной жизни на стройке трудно было довольствоваться только семейным уютом. Я с облегчением вздохнул, получив срочный вызов из Москвы... Анна не сказала мне ни одного укоризненного слова, но видно, понимала, что я уезжаю с охотой... Я припомнил только один давний эпизод. В Крым, уже перед отъездом сюда, я заехал всего на сутки. И с тех пор уже не видел их...

— Найдутся они, Василий Максимович! — горячо сказала Таня.

— Нет уж, не найдутся. Сына-то нет. Умер. А как сойдутся наши пути с Анной — я не знаю. Боюсь, не вернется она ко мне... Вот вы мне и скажите — почему самое дорогое начинаешь ценить только после его утраты? Сейчас, как только остаюсь один, припоминаются тысячи семейных этих подробностей. Как они отложились в памяти, если раньше я будто и не замечал их...

Таня молча кусала губы, стараясь не расплакаться. И боялась: вот сейчас большой и сложный этот человек устыдится своей откровенности и опять скажет что-нибудь насмешливое и резкое.

— Вам, кажется, двадцать четыре года, Таня? — заговорил снова Батманов. — Я от души советую вам быть осмотрительней. Пусть истории, подобные моей, послужат вам предостережением... Правда, Залкинд сказал мне как-то: «Ты еще сложишь свою песню»... Но попробуй начать жить сначала, когда тебе уже сорок три года!..

Наступившее молчание было нестерпимо для Тани. Ее выручила остановка. Возок перестал колыхаться, дернулся раз, другой, заскрипел и застыл на месте... Они куда-то приехали.

Глава двенадцатая

Вот он, край света!

Адун остался позади. Второй день Батманов и его спутники ехали по участку Мерзлякова — последнему участку на материке. Дальше был пролив и за ним, наконец, остров Тайсин.

Все чаще и чаще выходили управленцы из саней и подолгу шли пешком. И чем ближе становилась цель, тем больше они убеждались, что участок чрезвычайно отстал от других, хотя должен был опередить их: будучи за пределами Адуна, он не претерпел потрясений из-за переноса трассы на новое направление.

На ближних участках многое радовало глаз: зимняя дорога с вереницами автомашин и конских обозов, домики блокпостов, жилые поселки, штабеля и линейки труб, оживленное движение и хлопоты тысяч людей. Здесь ничего этого не было. Только пролегала просека в тайге, да по кое-каким признакам угадывались попытки построить автомобильную дорогу. Помещений тоже не было, кроме нескольких грубо сколоченных сараев под склады. Но и они пустовали. Развозить продовольствие, трубы, материалы и оборудование от пролива в глубь материка, как видно, еще не начинали.

— Участок безлюден, мертв, — с возмущением и тревогой говорил Батманов. — Где же люди, которых мы сюда послали?

В нескольких километрах от пролива облик трассы несколько изменился. Появился зимник, запущенный и почти непригодный для автомобильного транспорта. Чаще попадались склады, иногда и жилые бараки, кое-где встречались небольшие группы людей, неторопливо и вяло расчищавших проезды. На дороге виднелись запорошенные снегом автомашины — порожние и с грузом; появились трубы — иногда в штабелях, больше — сброшенные в беспорядке.

Батманов приказал выйти из поезда и дальше идти пешком до пролива, оглядывая и замечая каждую мелочь. Один Тополев остался лежать в санях под тремя тулупами. Таня на лыжах убегала то вправо, то влево от дороги, разведывая местность, на которой в скором времени предстояло трудиться ее связистам. Батманов и все остальные заходили в склады и бараки, считали трубы, опрашивали встречавшихся людей. Они останавливались возле каждой брошенной на дороге машины — Филимонов осматривал ее, записывал номер и состояние, в котором она находилась.

Одна такая машина надолго задержала всех. Нагруженная трубами, она стояла посредине дороги, загораживая проезд. Возле нее возился шофер. Угрюмо и со злостью он отвязывал стойки, пытаясь тут же выгрузить свою громоздкую и тяжелую поклажу.

— Фамилия? — кратко спросил Филимонов. Он и Алексей подошли к машине первыми.

— Сморчков, — так же односложно ответил шофер, спрыгивая с машины на землю.

— Сморчков?! — удивился Алексей.

Инженеры переглянулись. Значит, Сморчков добрался до пролива! Удалось ли ему довести свою машину до Чонгра или, оставив ее где-то на Адуне, он добрел пешком и получил новую? Но факт оставался фактом: Сморчков был на месте. Что-то случилось с ним. Худой, с лицом, обросшим рыжеватой щетиной, с воспаленными, запавшими глазами, он совсем не походил на того бодрого, подтянутого парня, которого инженеры провожали со Старта.

— Что с машиной? — осведомился Филимонов, оставляя другие расспросы на дальнейшее.

— Мотор неисправен.

— Пробовали пустить и не вышло? — подошел с остальными Батманов. Он тоже не узнал шофера.

Сморчков взглянул на окружавших его людей и отвернулся:

— Сто раз пробовал, и не вышло.

— Что же думаете теперь делать? Замерзнете, бедняга!

Шофер пожал плечами и апатично ответил:

— Авось, подойдет другой трубовоз, с ним вернусь на мыс Чонгр.

— Зачем же вы тогда разгружаете трубы? — вмешался Беридзе. — Вам ведь дальше их везти. И потом, если машина стоит, не все ли равно — пустая или нагруженная? Объясните-ка свои действия.

Шофер горько усмехнулся и ничего не ответил.

Батманов попросил Филимонова попробовать пустить машину. Филимонов, сосредоточенный, повозился несколько минут с мотором и вдруг оживил его. Все налегли на кузов и помогли сдвинуть машину с места.

— Что же теперь с вами делать? — гневно спросил Батманов шофера, когда Филимонов, не выключая весело рокотавшего мотора, вышел из кабины. — Вы понимаете, что делаете, или нет?

Сморчков нехотя пробормотал что-то насчет никудышного профремонта машин на трассе.

— Зачем же лгать! — сразу оборвал его Филимонов. — Машина в исправности, она новехонькая!

— Что вы за человек? Русский? — спросил Батманов, в упор глядя на шофера.

— Русский. Не видно разве?

— Пока не видно. Откуда вы?

— Сюда перевели с дорожной стройки. Родом орловский... Что вы расспрашиваете? Не узнали меня, что ли? —- с досадой и не без вызова сказал Сморчков.

— Остался у вас кто-нибудь в Орле?

— Родители оставались. Сейчас, впрочем, не знаю. Ничего я сейчас не знаю!

— Вот и показать бы вас родителям. Полюбовались бы они, как вы тут стараетесь!.. Стоило бы написать старикам про этакого милого сыночка!..

Сморчков стоял, отвернувшись. Фигура его в обвисшем ватнике казалась надломленной.

— Что же вы молчите? — сердясь, допытывался Батманов.

— Да что вы маленький, что ли? Что вам от меня надо? — Шофер посмотрел Батманову в лицо. — Не стараюсь я, верно. Поздно стараться! Ну еще десяток труб перевезу с места на место. Кому они нужны, ваши трубы? Одна комедия у нас тут!

— Ты понимаешь этого странного человека? — спросил Батманов у Филимонова.

— Не понимаю! В чем дело, объясните точней. К чему эти разговоры? Почему так мрачно настроены?

— Нет, вы мне скажите! — с надрывом выкрикнул Сморчков. Он сорвал с головы шапку, разметав всклокоченные волосы. — Я вот вез трубы и думал: «Куда, кому их везу?» И убить себя готов был за дурость!.. Зачем вы меня сюда посылали, товарищи начальники? Я-то воображал, что важное задание выполняю! Помните, товарищ Филимонов, как вы меня провожали? И я, сил не щадя, вел машину сотни километров. Видели вы дорогу от Адуна? Нет дороги-то! А я все-таки привел на пролив машину, притащил ее, считай, на собственном горбу. И груз доставил на место... А зачем? Зачем, скажите мне?

— Нужно, товарищ Сморчков. И за то, что притащил сюда машину, большое тебе спасибо скажем, — спокойнее и переходя на «ты» ответил Батманов. Теперь он узнал шофера и начинал кое-что понимать в сбивчивой его речи. — Но за то, что здесь, на участке, ты черт знает во что превратился — спасибо сказать нельзя.

Сморчков с удивлением посмотрел на начальника строительства.

— Что вы за люди, не пойму! Неужели нефтепровод собираетесь строить? Немец-то, говорят, Москву забрал. А японец со дня на день сюда придет. Кому нужны труды наши? Лучше скажите, что делать, куда идти с японцем драться?

— Паря, ты сумасшедший! — крикнул Карпов.

— Маменька родная! — ахнул Либерман.

— Кто тебе наболтал, что немец взял Москву? — спросил Батманов, с состраданием глядя на Сморчкова. — И как ты мог поверить?

Рогов всем телом рванулся к шоферу.

— Эх ты... человек! Дырка ты от баранки, Сморчков! «Москва взята, Москва взята!» Как язык повернулся сказать это! О тебе на трассе все шоферы говорят, а ты здесь руки опустил... А еще русский человек! Слышала бы тебя сейчас родная мать — не признала бы за сына!