Далеко от Москвы - Василий Ажаев

Батманов с любопытством посмотрел на старика, потом на хмурого Беридзе, на Таню, которой Алексей что-то шептал на ухо, на Карпова и Рогова, стоявших поодаль, на Смирнова, спокойно встретившего его взгляд, на Либермана, сделавшего безучастное лицо. Не ответив Тополеву, Батманов скомандовал:

— По коням! Нечего тут на морозе любезничать, еще простудитесь!

Сочувственно попрощавшись с Таней, управленцы направились к саням. Беридзе все еще стоял, с грустью глядя на девушку.

— Вы тоже хотите отругать меня, товарищ главный инженер? — досадливо спросила Таня.

Он отошел, еще больше помрачнев. Таня посмотрела ему вслед, горько сожалея, что не сдержалась. Ей хотелось вернуть его, рассказать, как дни и ночи она ждала этой встречи. Из саней махали ей варежками и шапками. Либерман кричал:

— До свиданья, Танечка! Целую вас в носик!

Таня круто повернулась и сказала Смирнову:

— Поехали, Коля.

Они стали подниматься на крутой берег, сбивая снег по его склону. Батманов, минуту наблюдавший за ними из своих саней, крикнул:

— Куда вы полезли, товарищ Васильченко? Вернитесь, поедете с нами. Забирайтесь-ка в мои сани!.. А вы, товарищ Смирнов, возвращайтесь к бригадам и быстрей тяните этот окаянный провод. Начальницу вашу забираю в залог. Пока не дадите мне в руки провод на проливе, не выдам вам ее. Поняли?

— Понял! — весело ответил со склона Смирнов. — Будет выполнено!

Алексей, облегченно вздохнув, сел в возок вместе с Беридзе.

— Вот история!.. Но я так и знал, что он возьмет ее с собой.

Беридзе не отзывался.

— Ты что надулся?

— Ну тебя, Алексей, помолчи, пожалуйста! — сердито сказал Беридзе.

Батманов набросил на Таню тулуп и велел ей хорошенько закутаться. Таня завернулась в пахнущий овчинами мех и отодвинулась от Батманова, насколько позволяли сани. Она лежала, не шевелясь, в ожидании разговора, который неизбежно должен был произойти.

Лучик света падал сверху из отверстия возка. Батманов с улыбкой наблюдал, как играл этот лучик на лице девушки. Вот он упал на розовые ее ноздри, на маленький прямой нос и верхнюю губу, по-детски вздернутую от обиды. Сани толкнуло — и лучик мелькнул по всему лицу, покрытому густым, почти шоколадным загаром. Озарились легкие черные локоны, выбившиеся из-под вязаной шапки, мочка уха и шея, не высоко закрытая красным шарфом.

Батманов усмехнулся, вспомнив, как полчаса назад его спутники заступились за Таню. «Неужели они не понимают, что я не меньше ей друг, чем они?»

— Девушка с характером, вы еще сердитесь? — прервал молчание Батманов.

— Начальник вправе сделать мне выговор. Могу ли я на это сердиться? — Таня сказала это сухо и с неуловимой иронией.

— Нельзя разговаривать так официально и патетично, лежа бок о бок с человеком, будь он хоть сам нарком, — заметил Батманов.

Таня почувствовала, что он улыбается, и поспешила возразить:

— Разве официальные отношения изменяются от случайных средств передвижения? Что изменилось от того, что я не стою перед вами в кабинете, а вместе еду в санях?

Сани опять тряхнуло, Таня коснулась локтем Батманова и быстро отодвинулась. Батманов едва удержался от смеха.

— Конечно, есть разница между кабинетом и санями, что уж говорить! Значит вы не рассердились на меня? Почему же так смущены? Боитесь, что ли?

— Боюсь? Чего? — Смущение Тани рассеивалось, она чувствовала себя свободнее.

— Очевидно, не знаете, чего от меня ждать. У вас ведь представление обо мне, как о грубом и злом человеке. Что, мол, подумают обо мне другие в поезде? Что скажут ребята, которым все передаст Смирнов?

— Я сумею за себя постоять, если грубый человек оскорбит меня, — спокойно сказала Таня. — Тут уж я имею право не считаться с его должностью. Коля Смирнов и другие ничего дурного не подумают.

— Почему?

— Они хорошие люди и хорошего мнения о вас и обо мне. Не поручусь только за Либермана — этот может подумать и плохое. Но он ничего не скажет, вернее, его оборвут.

— Из уважения к вам или ко мне?

— Из уважения к вам и ко мне. Из чистого отношения к женщине.

— Откуда вам известно о чистом отношении?

— Женщина всегда чувствует, угадывает, как к ней относятся.

— Так. Есть и еще замечания?

Таня засмеялась.

— Есть, может быть, и еще, но не в плане защиты от ваших обвинений.

— А именно?

— Подчиненному нельзя судить начальство, я воздержусь.

— Попробуйте, я разрешаю.

— Вы сами зачем-то наговариваете на себя и на людей.

— Для чего же мне это надо, как по-вашему?

— Очевидно, характер такой и метод. Алеша Ковшов, когда мы стояли у саней, утешал меня: «Есть такие добрые люди, которые не в состоянии выжать из себя ни одного мягкого слова и предпочитают ругаться». Он называет ваш обычай наставлять и ругать людей «суровой любовью».

— Вот еще психолог! Откуда он такой умный и все знает? Я ему покажу «суровую любовь»! Экую репутацию мне создает! — с шутливым негодованием сказал Батманов.

В тоне его прозвучала все-таки и самая подлинная досада. Слова Тани, переданные от третьего лица и с насмешкой, задели его.

— Вы же разрешили судить начальство, — напомнила Таня.

— Вам разрешил, ему — нет. Ему попадет...

Они замолчали.

— Ладно. Предположим, начальник ваш — добряк, и поэтому наговорил вам кучу неприятностей, — возобновил он разговор. — От доброты своей начальник забрал вас с собой, усадил рядом, завел спор на отвлеченные темы и этим рассеял ваше дурное настроение. А что если все это вздор, и добрый начальник, питая к вам какие-то чувства, хочет признаться в них?

Таня резко отодвинулась.

— Полно вам, Василий Максимович! О ваших истинных чувствах я способна догадаться... Ведь я знаю, что вам тяжело сейчас. Не надо шутить так, прошу вас!

Он ничего не ответил на это, ему стало неловко. Они долго молчали.

— Ладно, мы все выяснили, — со вздохом сказал, наконец, Батманов. — Теперь докладывайте. Вернее — расскажите, как жили и работали все это время. Я был у вас и многое увидел, но тогда наедине не привелось поговорить. Мне интересно, как вы сами оцениваете вашу работу с ребятами.

Он попросил разрешения закурить. Приятный теплый дым от папиросы повеял на Таню. Когда Батманов затягивался, красноватый огонек озарял его крупное лицо и устремленные кверху глаза.

Многие ребята пошли в связисты, не понимая трудностей предстоящего дела. Там, в Новинске, оно представлялось им почти развлечением, и Таню они считали чем-то вроде пионервожатой. В течение двух-трех суток обстановка изменилась: из привычных городских условий они попали в тайгу и были, в сущности, предоставлены самим себе. Тогда многие испугались — и работать, и жить все время на морозе казалось непосильным. Таня как руководитель, от которого зависела теперь их судьба, не внушала доверия. Часть ребят впала в апатию, некоторые не удержались от слез и просили вернуть их в город.

Хорошо, что она не стала упрашивать и подлаживаться к ним. Она нашла в себе силы быть жесткой и требовательной... «Холодно? Привыкайте, и будет не холодно. Не строить же теплый дом возле каждого дерева! Трудно? Идет война — на фронте куда труднее! И разве комсомольцы имеют право искать легкой жизни!.. В первый раз на таком деле, не знаете специальности? Ну что ж, надо работать и учиться на ходу!..» Но все это, конечно, пока были только слова. Коля Смирнов вовремя посоветовал: «Давай подкреплять слова делом, примером». И оба они стали вести себя так, будто холод был для них нипочем. Она доказала ребятам, что можно обходиться совсем без рукавиц — руки только покраснели, стали шероховатыми и привыкли. Странно, она не простудилась и даже ни разу не обморозилась, тогда как Коля — и тот болел, обморозил щеки.

— Это интересно,— сказал Батманов. — Привыкают руки? А у меня они почему-то всегда мерзнут. Дайте-ка вашу руку.

Он потрогал ее маленькую, горячую и огрубевшую руку с жесткой кожей и мозолями. Быстро взял и также быстро отпустил. Неизвестно, что это означало — рукопожатие или жест любопытства.

Таня продолжала рассказывать. Колонну связистов пришлось разделить на бригады, процесс подвески проводов расчленить на операции. Работа упростилась и пошла уже по-иному, каждый быстро привык к своей операции и сделался специалистом.

— Грубский все ждал, когда на стройку пришлют из центра готовых связистов — вспомнила Таня. — Вздорный человек! Если бы не он, давно бы трасса имела связь. Как земля только держит таких людей?

— Не знаю, как его держит земля, а мы его уже не держим, — ответил Батманов. — Вы взяли над ним верх и забудьте его, мертвых незачем трогать!

Таня решила все-таки объяснить Батманову, почему провод не был дотянут до пролива, и начальнику удалось нагнать ее здесь. Связистам помешал буран. Он налетел нежданно и наделал много бед, сорвав в некоторых местах по нескольку километров провода. После бурана пришлось вернуться и заново переделывать половину работы, вместо того, чтобы спешить вперед, к проливу. Вдобавок во время бурана пятеро ребят отбились и заплутали в тайге, их разыскали только на четвертый день и потом выхаживали целую неделю. Если б не буран, провод был бы уже на проливе.