Охота на удачу - Олег Кожин

Осторожно переступая через обломки дверей и стонущие «головы», Герка вошел под своды костела. Он не сразу понял, что ритмичные хлесткие звуки, отражающиеся от стен и потолка, есть не что иное, как аплодисменты.

— Браво, Герман Владимирович! Браво! — раздался восхищенный голос Остена. — Вы умеете эффектно появляться!

Тронный зал — такую ассоциацию вызвал у Герки впервые увиденный изнутри костел. Вытянутое помещение с узкими окнами до самого потолка брало не помпезной роскошью внутреннего убранства (строго говоря, кроме стен и потолка, нуждающихся в отделке, внутри ничего не было), а какой-то монолитностью, давящей атмосферой, эхом происшедших здесь событий. Сидящий в массивном деревянном кресле Остен, дурашливо перекинувший через подлокотник ногу в полосатой вельветовой штанине, только усиливал общее гнетущее впечатление. Ступая по бетонному полу, неожиданно гулкому, несмотря на шероховатости, Герка представлял, как Хозяин, точно так же развалившийся на своем импровизированном троне, вершит царский суд, издает указы, повелевает своими подданными, собирает дань… отправляет неугодных на казнь.

Ну а какой же король без свиты? Почесывающий клочковатую бороденку Оба-на, явно собирающийся припомнить Герке позорный пинок, и смурной Скоморох, буравящий глазами бетонный пол, — личная гвардия. Маленький темнокожий Арбоб, пока еще в человеческом обличье — ни дать ни взять посол иностранного государства. Массивная Халя, слишком уродливая, чтобы быть фрейлиной. И еще какие-то темные, жутковатые личности: пятерка хмурых дэвов, пытающихся учуять запах страха, какой-то толстенький господин в костюме и шляпе-котелке, сверкающий единственным глазом, две уродливые горбуньи, держащиеся за руки — их переплетенные пальцы заканчивались тонкими бледными ногтями невероятной длины… Герка насчитал десятка три странных существ, прежде чем сбился окончательно. Их количество Воронцова нисколько не пугало. Ведь главное…

Глаза отыскали ее прежде, чем Герка запретил им делать это. Поздно. Беглый взгляд Воронцова не заметил бы только слепой. Равно как и он сам не мог не заметить скорчившуюся хрупкую фигурку, лежащую у ног плешивого Оба-на.

«Да и черт с ним! От кого и что я пытаюсь скрыть? — думал Воронцов. — Они знают, ради кого я здесь. Они сами разыграли этот козырь, так что демонстрировать безразличие после того, как сам приперся в логово, просто глупо. Ох, Лилька, Лилька, что же они с тобой сделали».

Уже не скрываясь, он внимательно посмотрел на девушку. Пряча лицо, Лиля низко опустила голову, но и без того было на что посмотреть. Кольца из левого уха вырваны с мясом, разрывы вспухли закоростеневшей кровью. Ладони, пробитые гвоздями, вцепились друг в дружку, нещадно впиваясь в грязную кожу обломанными ногтями. Запястья охватывали самые натуральные кандалы — короткая цепь пропущена через кожаный ремень на шее, сквозь наручники и оковы на щиколотках. Девушку не просто связали — обездвижили. Этим и объяснялось то, что Лиля спокойно сидела, не пытаясь проткнуть кого-нибудь ножом. Заметив, как пристально рассматривает Гера страшные раны на ее голых ступнях, Остен рассмеялся.

— Ваша ненависть имеет такую чудовищную консистенцию, что ею вполне можно травить насекомых! Не переживайте, Герман, потомки фэйри живучи, как кошки. А раны на них заживают, как на собаках. М-да… вот такое вот противоречие!

Федор Михайлович расхохотался над нечаянной шуткой. Отсмеявшись, манерно вытер уголки глаз мизинцами.

— У-уф, прошу прощения, Герман. К моему возрасту начинаешь ценить хорошую шутку. Они настолько редки, что… о чем бишь мы? А, да!

По щелчку хозяйских пальцев Оба-на собрал разноцветные Лилины волосы в горсть, точно смял грязными пальцами радугу, и с силой рванул вверх. Так, чтобы Герка наконец смог получше разглядеть лицо пленницы. Багровые пятна кровоподтеков на скулах. Заплывший правый глаз и разорванную бровь, которую некогда украшали витые серебряные сережки. Страшные, болезненные раны, безобразные и жуткие. Но не они были самым ужасным. Хуже всего оказалось то, что по лицу Лили катились крупные слезы. Сквозь плотно сомкнутые веки, скрипя зубами от злости и унижения, девушка плакала. Только увидев это, Герка полностью ощутил всю ее боль и всю ее горечь.

— Так вот, Герман, вы имеете полное право выбрать: добром передать нам артефакт или же насладиться редчайшим зрелищем — наказанием сборщика, ослушавшегося своего Хозяина. Все просто, как… как пять рублей! Ха-ха-ха!

Остен, очевидно, находился в прекрасном расположении духа, отчего хохмил напропалую. Хозяйский смех поддержало робкое хихиканье свиты. Следуя заученной роли, к Герке подошел Скоморох. Стараясь не встречаться с юношей взглядом, сборщик протянул вперед руку раскрытой ладонью вверх. И гулкий смех тут же оборвался. Костел затих в напряженном ожидании.

Протянув руку навстречу, Герка застыл в нерешительности. Все-таки отпустить пятачок было сродни тому, как если бы он выбросил спасательный круг посреди бескрайнего океана. Оглядевшись по сторонам, Герка мысленно поправил себя — океана, кишащего кракенами, акулами и электрическими скатами. Он все еще не привык к мысли, что жить можно и без монеты.

— Ну же, чего вы медлите, Герман Владимирович? — Остен выразительно пошевелил пальцами. — Или нужно вогнать в юную Лилю еще один гвоздь? Куда-нибудь… в глаз, например?

Герка не шевелился. Поглаживая сокровище подушечкой большого пальца, он прощался с ним, мысленно испрашивая прощения.

— Если такая мера вас ускорит, я могу попросить Оба-на, — продолжал Остен. — Как вы имели возможность убедиться, он в этом деле…

— Добром отдаю.

Судорожно сжатые пальцы наконец-то расслабились, выпуская двуглавого орла в короткий полет. Осекшись на полуслове, Остен недоверчиво глазел на ладонь Скомороха, в которой засиял заветный пятак. Сборщик сразу же подошел к Хозяину, торжественно передал ему добычу, подкрепив действие традиционной фразой. Несмотря на то что именно такой развязки Остен и ждал, все это стало для него полной неожиданностью. Шумно выдохнув, Федор Михайлович повертел монету в пальцах, понюхал, поднял к потолку, рассматривая на свет… даже попробовал на зуб! И остался доволен.

— Ну, Герман Владимирович… ну уважили старика, уважили! — все еще недоверчиво помотал головой Остен. — Так приятно, что в эти черствые, расчетливые времена в молодых людях все еще жива тяга к романтике! За прекрасных дам, и все такое…

Остен довольно натурально шмыгнул носом и, кажется, даже утер выступившую слезу. Он продолжал юродствовать. Веселиться. Он прибил Лилю гвоздями к деревянному кресту, он заставил Геркину семью забыть о нем, а самого Герку преследовал и травил, как дикого зверя. И при этом продолжал паясничать.