Дочь палача и дьявол из Бамберга - Оливер Пётч

Он подмигнул ей, и девушка с благодарностью кивнула. Она была несказанно рада, что повстречала Зальтера. Полночи они провели в подземелье, и драматург утешал ее всякий раз, когда Барбара просыпалась от кошмаров. Он подбадривал ее, говорил, что скоро все это закончится, и даже рассмешил ее несколько раз стихами и короткими отрывками из комедий. Без него она, скорее всего, раньше времени выбралась бы из подвала – и угодила бы в лапы какой-нибудь из мародерствующих шаек, которые по-прежнему разгуливали по городу в поисках оборотней и ведьм.

Они просидели в этом подземелье до самого утра, и Маркус рассказывал о своей полной приключений жизни артиста и драматурга. Он вырос в богатой семье, его отец был патрицием и торговал сукном в Кельне. Маркус изучал юриспруденцию, но потом увидел на ярмарке сэра Малькольма и его артистов – и потерял голову. Он не раздумывая оставил дом и с тех пор жил в мире Шекспира, Марло и Грифиуса.

И хотя Маркус, несомненно, вел захватывающую жизнь, во время рассказа Барбара не раз приходила к выводу, что сама она к подобной жизни не готова. Даже эти несколько дней вдали от родных оказались для нее мучительными. Девушка даже представить не могла, как будет скитаться по свету одна, вдали от дома, от близких – пусть и таких брюзгливых упрямцев, как Куизли. Ей хотелось обратно к ворчливому отцу, к сестре и ее мальчикам, к брату, с которым они так долго не виделись…

Ей хотелось домой.

Маркус убедил ее подождать до утра, когда шайки в большинстве своем разойдутся и порядочные горожане отправятся на мессу по случаю Дня поминовения. Около девяти часов беглецы, переодетые кармелитами, пробрались к мельницам недалеко от замка, где Маркус вскоре подыскал им бесхозную лодку. На ней он собирался доставить ее в укрытие, о котором знал по прошлому визиту в Бамберг.

Сначала они двинулись вверх по течению, пока не оставили город позади. Затем по правому рукаву Регница снова поплыли в сторону Бамберга, намереваясь причалить у расположенного на восточном берегу местечка Вундербург. Между верхушками деревьев уже виднелись городские стены и собор, но вокруг царили тишина и спокойствие. Лишь изредка чирикали дрозды, и где-то в лесу раздавались удары топора.

Дождь между тем усилился. Несмотря на теплую монашескую рясу и теплое одеяло, Барбара продрогла до костей.

– А ты никогда не думал завести семью? – стуча зубами, спросила она у Маркуса.

Драматург как раз направил лодку к поросшей тростником протоке. У него еще побаливал правый бок, но Барбара, судя по всему, хорошо очистила рану. Во всяком случае, она не заметила признаков воспаления, когда ранним утром меняла повязку.

Маркус ненадолго задумался, прежде чем ответил:

– Боюсь, я не смогу привязаться к кому-либо. Слишком боюсь кого-нибудь потерять. Люди умирают, и порою намного раньше срока. Не только старики, но и любимые жены, и даже дети. Постоянный страх когда-нибудь снова остаться одному свел бы меня с ума.

Барбара наморщила лоб.

– Спроси своего отца или дядю. Они знают, как быстро может настичь тебя смерть. Ведь зачастую они сами ее несут… – Вид у Маркуса был мрачный. В монашеской рясе и надвинутом на лицо капюшоне худой артист походил на сурового проповедника. – Разве можно такое выдержать? Смотреть на все эти страдания? Я бы не смог – по крайней мере, долгое время. Это свело бы меня с ума.

– Мне кажется, отец с дядей в такие моменты воспринимают себя не людьми, а скорее… – Барбара помедлила, выбирая подходящее слово, – орудиями. Они служат высшей власти, городу или церкви.

– Орудия на службе у высшей власти. – Маркус кивнул. – Мне нравится. Если ты не против, я использую это в одной из своих трагедий. – Он улыбнулся: – Эта трагедия особенная, лучшая из мною написанных. Мне недостает лишь нескольких заключительных реплик.

Он уперся веслом в дно и подвел лодку к берегу, пока та не увязла в иле. Вокруг рос густой тростник, ветки плакучей ивы нависали над самой поверхностью воды и скрывали окружающий пейзаж.

– Причалим здесь? – удивленно спросила Барбара.

Маркус спрыгнул в воду, доходившую до колен, и прошел оставшиеся несколько шагов к берегу. Там крепко привязал лодку к стволу ивы.

– До Вундербурга отсюда рукой подать, – ответил он. – А здесь лодку никто ни увидит.

Драматург улыбнулся и протянул Барбаре руку:

– Пойдем.

Девушка поднялась и собралась уже перешагнуть борт, но потеряла равновесие в неустойчивой, скользкой от дождя лодке и не удержалась на ногах.

– Черт!

Она больно ударилась копчиком и ко всему прочему врезалась головой в ящик, на котором сидела. Когда же Барбара с проклятиями на устах оперлась об него, в глаза ей бросилось то, чего прежде она не заметила из-за моросящего дождя.

На досках ящика собралась кровь.

Барбара сначала решила, что это рыбья кровь. Ведь лодка принадлежала, скорее всего, рыбаку, и в ящике он, конечно, держал свой улов. Но потом она присмотрелась внимательнее. Крови было слишком много для рыбьей. Кроме того, субстанция имела выраженный красно-бурый оттенок, хорошо знакомый Барбаре, как дочери палача.

Кровь была не рыбья, а человеческая.

Девушка задумчиво смотрела на частично свернувшуюся жидкость, размазанную по доскам.

– Какого черта… – вырвалось у нее.

Потом она стала медленно поднимать крышку.

Барбара не знала, чего ожидать, но сердце у нее бешено колотилось. Предчувствие подсказывало, что содержимое ящика станет для нее глубоким потрясением.

Первое, что она увидела, это несколько звериных шкур, небрежно брошенных в ящик. Под ними лежала оленья шкура с рогами, лапы какого-то хищника, кабанья шкура, медвежья…

Барбара осторожно сдвинула зловонные шкуры в сторону. Когда она осознала наконец, что предстало ее взору, у нее на мгновение замерло сердце. Она захотела крикнуть, но не смогла выдавить ни звука.

Она в ужасе уставилась на залитое кровью лицо мужчины. Во рту у него был кляп, а туловище кто-то стянул рыболовной сетью, так что он походил на садок, полный рыбы. Мужчина показался ей знакомым, хотя лицо его было сплошь покрыто кровью.

– Господи, – одними губами произнесла Барбара; на большее у нее не хватило сил.

В это миг позади нее что-то со свистом рассекло воздух и врезалось ей в затылок. Барбара охнула и повалилась вперед. Прежде чем удариться о дно лодки, она провалилась в благословенное забытье. Над ней стоял Маркус Зальтер с обрызганным кровью веслом в руках, как палач с занесенным мечом.

– Орудие на службе высшей власти, – прошептал он, и губы у него задрожали.

Он откинул капюшон и подставил лицо дождю. Из груди его вырвался громкий волчий вой.

– Это мне по душе, Барбара. Я – всего лишь орудие.

Затем он подхватил обмякшую девушку, взвалил ее на плечо и понес к расположенному неподалеку болоту.

На лестнице, что вела в кабинет Хаузера, послышались торопливые шаги, и в следующую секунду дверь с грохотом распахнулась. Симон, по-прежнему стоявший над книгой у кафедры, встрепенулся. На пороге стояли Магдалена с Бартоломеем.

– Магдалена! – облегченно воскликнул Фронвизер. – Ну наконец-то! Я уже начал беспокоиться…

– Нет времени на обмен любезностями, – перебила она его, с трудом переводя дыхание. – Кажется, мы теперь знаем, кого нам нужно искать. Сэр Малькольм только что сказал нам!

– Сэр Малькольм? – Старший Куизль с удивлением взглянул на Магдалену. – Но он же сейчас в тюрьме. Что вы там забыли?

– Позже объясним, – ответил Бартоломей. – А сейчас послушай свою дочь. Хотя это всего лишь предположение бедного висельника; возможно, он все это выдумал в попытке вытянуть голову из петли… Но, признаюсь, звучит вполне убедительно.

Между тем они вошли в тесную комнату. Магдалена встала посередине и взволнованно посмотрела на Симона, отца и Иеремию.

– Нам нужен Маркус Зальтер! – объявила она. – Драматург из театральной труппы! Сэр Малькольм уже давно наблюдал за ним, потому что многое в нем казалось ему странным.

– И что же? – спросил цирюльник, стараясь придать голосу деловитый тон. Он так обрадовался, что Магдалена наконец вернулась, что готов был тут же обнять ее и расцеловать. Но не похоже, чтобы жена нуждалась сейчас в его объятиях.

– Некоторое время назад Зальтер написал пьесу и хотел, чтобы ее непременно поставили на сцене, – ответила она, задыхаясь. – Но Малькольму она показалась слишком уж кровавой и безумной. Это история о ребенке из знатного рода, всю семью которого истребляют в борьбе за власть. Затем, повзрослев, герой начинает жестоко мстить. Зальтер настаивал на том, чтобы Малькольм поставил эту трагедию. Он был просто одержим ею, хотя никому не показывал сценария. Все только намекал.