Загряжский субъект - Василий Афанасьевич Воронов

был дорог мне, та уже далеко, уже невозвратно растворилась в житейском мареве… Другая не заменит ее, я однолюб. Да и не хочу я замены. Мне остается только подготовить себя, чтобы умереть прилично.

Выше я говорил, что не видел смысла в убогом хуторском существовании. Не видел, не замечал простых людей. Не мог, например, оценить, понять замечательного человека, своего земляка – хуторянина Семена Семеновича Гривенного. Понял только после его смерти, что этот маленький человек был из чистого золота. Праведник, живой пример полезной нравственной жизни. Сейчас вот сооружают памятник в хуторе. То ли новому хозяину Сергею Ивановичу Тримайло, то ли Сталину, на которого похож Сергей Иванович. Кстати, я недавно говорил об этом с матерью Сергея Ивановича, Настей. Бедная, она плачет и молится, чтобы Господь вразумил сына отказаться от затеи с монументом. Она собирается ехать в Москву, потому что Брудастый с Кайло рвут подметки, торопят француза с установкой скульптуры. Говорят, уже отлили в бронзе. И ведь поставят! Никому в голову не придет, что если кто достоин такой чести, так это великий хуторянин Семен Семенович Гривенный! Я поделился этой мыслью с Анной, и она обещала подумать.

Сергею же Ивановичу памятник один – казино! Я, холуй, строил его для хозяина. Я, который готовил себя к великому поприщу. Это ли не насмешка судьбы, это ли не отмщение аз?

Если мне отпущено какое-то время коптить небо, то я буду делать это в одиночку. Уединюсь где-нибудь у меловой горы, поставлю там вагончик и буду влачить свои дни. Не в скиту, не в веригах, не в молитвенных бдениях, нет, я слабый сломленный человек. Подвиги святых старцев в пустынях не для меня. Хочу только одного – уединения. Не могу никого зрить, разговаривать, сожалеть о чем-нибудь и о ком-нибудь. А родители, спрашиваю себя, неужели душа так затвердела, что ты бесчувствен к близким людям? Душа онемела, и я бесчувствен к близким.

Тогда зачем ты живешь, зачем застишь солнце и задаром коптишь небо? Нет, я не полезу в петлю, хотя недорого ценю свою бесполезную жизнь. Не жду чуда и не верю в спасение. Цветок отцвел, кинул семя и засыхает, удобряя почву для будущих поколений. Я засыхаю, даже не кинув семя. Становлюсь удобрением, принося таким образом какую-то пользу. Вот и все оправдание червяка, возомнившего было себя властителем дум.

Много гордыни в человеке, много ее и у меня. Я не сумел оценить подлинную жизнь, прошел мимо ее животворящих родников. Прожил в призрачном мире вымысла и бесполезных мечтаний, не сумел вовремя опуститься на землю. Нормальный здоровый человек тем и отличается от больного, что из самых смелых фантазий он вовремя возвращается на землю в свой привычный, обжитый угол. А я слишком задержался и теперь стою у разбитого корыта. При всем при этом я еще не вполне разуверился, что такие особи не нужны человечеству. «Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой!» Это прямое назначение искусства, Бог даровал его нам, чтобы человечество не сошло с ума. Эта мысль еще примиряет меня с жизнью, и я кропаю свою исповедь с малой надеждой, что она кому-нибудь пригодится…»

11

Мать Дмитрия, Мария, почти каждый день спрашивала у Анны про сына. Бедная выплакала все глаза, почернела от горя. Каждый вечер она встречала Анну молчаливым, ждущим взглядом. Не только надежда была в нем, но и немой упрек. Мария смотрела на Анну как на несостоявшуюся невестку и, конечно, видела в ней причину всех несчастий своего сына. Но еще она видела в ней друга, спасительницу и наставницу непутевого Мити. Мать цеплялась и за соломинку. Она робко спрашивала:

– Песельница эта, рыжая, насовсем ушла? Не вернется?

– Насовсем, тетенька, не вернется.

– Слава богу! Совсем замордовала Митю. Споила, порчу навела…

Но Анна не щадила соседку:

– Митя взрослый мальчик, он сам обидит кого угодно. Вы лучше меня знаете…

– Знаю.

Отец Степан несколько раз ходил к вагончику. Стучал в дверь, в окна. Сын не отвечал.

– Тьфу! – плюнул старик. – Говорил, учись на прораба!

И заплакал, по-детски сморщив губы и нос.

Анна пришла к управляющему поговорить насчет Мити. Француз встретил ее подобострастно, млея от удовольствия. Он не играл, не притворялся, на его глянцевых щеках откровенно цвела любовь. Он слушал, глупо улыбался и повторял, кланяясь:

– Мадам Анна… Да. Я готов. Приказывайте.

Анна понимала и принимала его обожание, но чуть лукавой насмешливой улыбкой держала дистанцию. Француз изнемогал от этой улыбки, и женщина понимала это. Она понимала, что рядом с ней любящий человек и скоро ей придется ответить ему, подчиниться и начать совсем другую жизнь.

– Погибает хороший человек…

Анна не узнавала своего голоса и улыбалась совсем не к месту.

– Он ничего не просит. Я прошу. Разреши ему жить в вагончике на охраняемой территории, подальше от любопытных. Так у нас в России живут большие грешники. Дмитрий Степанович несчастный человек.

Настя с Анной поехали в Москву к Сергею Ивановичу, как заговорщики, не сказав никому о цели поездки. Дело предстояло нешуточное: убедить хозяина отказаться от затеи с памятником. По дороге они перебрали все аргументы и не сомневались, что разумный человек Сергей Иванович откажется от памятника самому себе на своей родине.

Сергей радостно встретил мать и сестру. За обедом, как только узнал о цели их депутации, весело рассмеялся и тут же рассеял сомнения:

– Да кто вам сказал, что я хочу себе памятник?

– Управляющий.

– Гм… Мне он говорил о садово-парковой скульптуре. Ну, я сказал, чтобы сами там придумали что-нибудь. Теперь понимаю, захотели сюрприз преподнести. Ну, что ж, у меня тоже сюрприз. Я давно думал и все сомневался. Теперь принимаю решение, скоро приеду в хутор. Вас же прошу пока помалкивать.

Настя не выдержала, расплакалась. Обняла сына и, глотая слезы, шептала:

– Сыночек… Как хорошо… Я, было, плохо о тебе подумала…

Управляющий Кретьен Лягур готовился к официальному открытию казино и каждый день проводил совещания. Он знал пожелание хозяина провести мероприятие как можно проще, скромнее. Чисто по-человечески он понимал Сергея Ивановича. Зачем ему помпа в хуторе? Но как профессионал знал, что помпа нужна, как реклама. Казино – это не просто бизнес, это игра, непредсказуемый театр с публичной трагикомедией. Театром нужно управлять. И он, Кретьен Лягур, умеет это делать. Открытие казино – важная часть будущего успеха и известности в профессиональном сообществе. И он, как управляющий, подготовит праздник по всем правилам жанра.

Сценарий праздника лежал на столе управляющего. Он был выверен и точен,