Хроника расстрелянных островов - Юрий Виноградов

Через полчаса на КП, прихрамывая, пришел лейтенант Федоровский.

— Иван Дмитриевич?! — обрадовался Никифоров, протягивая Федоровскому руку. — Вот не ожидал встретить у себя на батарее. Откуда?

— С пристани Лехтма, — ответил Федоровский. — Оставили ее… Как только два торпедных катера забрали штаб СУСа, так мы сюда… Катера нас будут у маяка Тахкуна ждать. Так нам передали.

— Будут, раз передали, — неопределенно ответил Никифоров. — Что с ногой?

— Да так, пустяки. Сосна при взрыве свалилась. Пухнет как на дрожжах. Но пока еще терпимо.

Вошел старшина Суздаль. Никифоров подал ему руку, как старому знакомому. Уже в дни войны учитель математики из Белоруссии был назначен к нему командиром отделения комендоров, но должности в башнях были все заняты, и он послал его на сухопутную оборону командиром стрелкового взвода. Неделю назад Суздаль со своим усиленным взводом был брошен под Кярдлу.

— Сколько с собой привели батарейцев? — спросил Никифоров.

— Ровно половину, товарищ капитан, — смутился Суздаль, точно он был виноват в гибели вверенных ему краснофлотцев. — Зато у меня теперь все стали автоматчиками!

— Где же вы достали столько автоматов? — полюбопытствовал Никифоров.

— У немцев их много… Поделились с нами малость…

— Побольше бы нам такой дележки! — поглядел Никифоров на Федоровского. — Тогда фашисты не скоро бы нас выбили с батареи.

Он поставил Федоровского на левый фланг обороны, автоматчиков Суздаля расположил в центре. Правый фланг поручил военкому. Сам оставался на КП и оттуда управлял огнем и руководил сухопутной обороной.

Как и следовало ожидать, противник обрушил на батарею шквал артиллерийского и минометного огня, потом по всей полосе перешел в наступление. Башни стреляли поорудийно, прямой наводкой. Там, где вздымали каскады взрыхленной земли шестипудовые осколочно-фугасные снаряды, враги не продвинулись ни на метр. К полудню немцы усилили атаки на стык обороны 26-й и 316-й батарей, стремясь расчленить моонзундцев на части. Это им удалось сделать лишь во второй половине дня, когда в башни были поданы последние четыре снаряда. 316-я береговая батарея оказалась отрезанной от остальных подразделений. Катера к этому времени отошли на запад и держались на траверзе маяка Тахкуна.

— Орудия зарядить! — скомандовал Никифоров.

Через минуту Сабельников доложил ему:

— Батарея готова, товарищ командир.

Никифоров сам взял в руки телефонную трубку:

— По фашистским захватчикам… батарея… залп!

Раскаленные стволы выплеснули четыре длинных языка пламени.

— Спасибо, артиллеристы! — Голос командира батареи дрогнул. Но Никифоров быстро овладел собой. — Башни взорвать! — приказал он и передал трубку Сабельникову.

Сабельников растерянно молчал.

— Ну-ну, держись! — Никифоров сжал плечо краснофлотцу. — Понимаю, брат, тяжело…

Сабельников одним из первых прибыл когда-то на место будущей батареи. Вместе с Никифоровым выбирал, где лучше построить огневую позицию, и особенно командный пункт.

Никифоров прошел во вторую башню: хотелось поглядеть, как краснофлотцы готовят к подрыву орудия. Встретил его командир третьего орудия сержант Родин. Вместе с шестью оставшимися артиллеристами он таскал ящики с толом в подбашенное отделение. Остальные батарейцы ушли на сухопутную оборону.

— Хватит ли? — кивнул Никифоров на уложенные в ряд ящики с толом.

— У нас еще столько есть, — ответил Родин. — Разнесет башню на куски от такой махины.

— Уложите всю взрывчатку — тут же и подрывайте. Потом на самооборону, — сказал Никифоров.

— Есть, товарищ командир! — ответил Родин и подхватил ящик с толом.

Никифоров зашел и на первую башню, где тоже забивали взрывчаткой подбашенное отделение, потом вернулся на КП. Баранов сжег документы и ушел на самооборону. Сабельников кувалдой бил приборы управления.

Раздался оглушительный взрыв, потом второй. Казалось, дважды под ногами раскалывалась земля.

— Башни?! — влетел в рубку Сабельников. В руках он держал полупудовую кувалду. Никифоров устало опустил голову. Он не видел, как выбежал краснофлотец, до слуха донесся лишь звон битого стекла. Сабельников с яростью крошил кувалдой хрупкие приборы.

Последняя береговая батарея Моонзунда перестала существовать. У гарнизона нет больше ударной силы, а значит, и часы его сочтены. С винтовками и пулеметами долго не продержишься, да и патроны уже на исходе. К противнику же подходят свежие подкрепления, его минометы не дают бойцам ни минуты покоя.

Возле огневой позиции разгорелся бой, его отголоски доносились и до КП. Гитлеровцы, на глазах которых была взорвана башенная батарея, бросили на артиллеристов мотоциклистов. Батарейцы встретили их дружным огнем, особенно автоматчики старшины Суздаля.

Мотоциклисты вынуждены были развернуться и скрыться в лесу.

Никифоров снова пошел на башни: хотелось узнать, что стало с ними после подрыва. Метрах в сорока от второй башни он увидел распростертое тело сержанта Родина. Наклонился к нему, пощупал пульс: командир орудия был жив. «Очевидно, взрывной волной отбросило его сюда», — подумал Никифоров и поглядел на дымящуюся башню: где же его шестеро помощников?

Его отвлек связной, прибежавший от лейтенанта Федоровского.

— Немцы готовятся к новой атаке, товарищ капитан!

До башни донеслась частая стрельба.

— Уже пошли в атаку, товарищ капитан!

— Раненого перетащите к КП, — показал Никифоров на Родина и, не оглядываясь, побежал к лесу, на опушке которого из окопов отстреливались батарейцы.

…Воспользовавшись относительным затишьем, комитет комсомола 316-й башенной береговой батареи решил провести комсомольское собрание. Весть об этом мигом облетела батарею. От каждого отделения были посланы делегаты-комсомольцы; остальные находились в окопах, готовые в любую минуту отразить очередную атаку врага.

Возле командного пункта батареи уже собралось около ста человек. Подошли краснофлотцы с 507-й зенитной батареи СУСа и несколько человек из инженерного батальона.

Курочкин взобрался на камень-валун, поднял руку.

— Товарищи, есть предложение открыть наше комсомольское собрание. Повестка дня: «Положение на острове», — объявил Курочкин.

Сбоку от него, за двумя сосенками, разорвался снаряд. Ветер разметал над собравшимися мелкие кусочки земли. Курочкин покосился на взрыв и еще громче сказал:

— Мы окружены, товарищи! Отступать нам некуда. Предлагается одно-единственное решение: драться с фашистскими захватчиками до последнего патрона, до последней капли крови. Других мнений нет, товарищи комсомольцы?

— Не-ет! — хором ответили батарейцы.

— Есть предложение принять клятву балтийцев, — воодушевился Курочкин. — Глеб, зачитывай, — повернулся он к Конкину.

Конкин встал на валун, ветер трепал в его руках исписанный корявым почерком лист бумаги. Вблизи опять разорвался вражеский снаряд, потом еще один. Но никто не обращал на них ни малейшего внимания.

— «Товарищи краснофлотцы! — громко читал Конкин. — Мы, моряки Балтийского флота, находившиеся на острове Даго, в этот грозный час клянемся нашему правительству и партии, что мы: лучше все до одного погибнем, чем сдадим наш остров. Мы докажем всему миру, что советские моряки умеют умирать с честью, выполнив свой долг перед Родиной. Прощайте, товарищи! Мстите фашистским извергам за нашу смерть!..»

— Правильно! Не сдадимся! Лучше смерть! Биться до последнего! — неслось со всех сторон.

— Фашисты в атаку пошли! — крикнул один из краснофлотцев. Комсомольцы двинулись было на позиции, но их остановил Курочкин.

— Одну минуту, товарищи! Принимаем клятву балтийцев? — спросил он.

Комсомольцы подняли винтовки над головой:

— Принимаем! Все до единого!..

— Значит, единогласно! А теперь в бой, друзья! — призывно крикнул Курочкин, и комсомольцы тут же разбежались.

— Клятва же не подписана! — воскликнул Конкин. — А без подписи какой же это документ?!

— Мы и подпишемся, — сказал Курочкин.

Конкин вывел под клятвой: «По поручению подписали Курочкин, Орлов, Конкин». Подумав, он дописал: «Полуостров Тахкуна».

— Теперь все как положено, — взял лист Курочкин и сложил его вчетверо. — Вот что, Орлов, найди бутылку, спрячь туда нашу клятву, закупорь ее как следует и бросай в море. Понял?

— Понял, — ответил Орлов. Он хотел спросить, найдут ли когда-нибудь клятву балтийцев, но Курочкин и Конкин уже бежали на огневую позицию. Возле первой башни отстреливалась группа батарейцев. Курочкин и Конкин легли рядом, заряжая винтовки.

— Огонь! — подал команду лейтенант Федоровский, и Курочкин, почти не целясь, выпустил все пять патронов по густой цепи врагов. Набил магазин новыми патронами, и снова пять раз дернулось правое плечо от выстрелов. В третий раз полностью зарядить винтовку он не успел: гитлеровцы ворвались в окопы. Завязалась рукопашная. Курочкин со злостью выкинул вперед винтовку и воткнул штык в живот рослому фашисту. Солдат взвыл от боли и покатился к ногам в окоп. Появились еще три фашиста. Курочкин выскочил наверх и с размаху ударил прикладом ближнего солдата по каске. На помощь ему бросился Конкин и сбил прикладом второго солдата с ног. Но слева подбежали сразу пять гитлеровцев. Перед глазами появился дрожащий ствол немецкого автомата и жидкий сизый дымок над ним… Это было последнее, что промелькнуло в сознании Курочкина.