Одинокий путник - Ольга Денисова

– Лешек! – Лытка вскочил с колен, – Куда! Что ты такое говоришь!

– Посмотри, – Лешек раскрыл ладонь и показал другу кристалл, – они не поедут в Пельский торг после Крещения.

Лытка опустился на кровать, от изумления раскрыв рот. Лешек спокойно натянул сапоги и потопал ногами по полу, проверяя, хорошо ли они сели.

– Лешек, – на глазах Лытки блеснули слезы, – и ты ничего мне не говорил? Ты… ты не доверял мне? Я же видел, что с тобой что-то происходит, но я и предположить не мог…

– Лытка, я боялся, что ты станешь меня отговаривать. А теперь – все позади. Я ухожу.

– Погоди! Но куда же ты пойдешь? Зима, ты замерзнешь, тебя поймают, едва заметят исчезновение кристалла!

Над кроватями поднялось несколько голов, прислушиваясь к их разговору.

– Пусть попробуют! Метель начинается. Они даже не поймут, в какую сторону я ушел!

И тут Лешек впервые подумал – а в какую сторону он пойдет? Но тут же отбросил эту мысль – за воротами будет видно.

– Лешек… Я пойду с тобой.

– Нет, Лытка. Не надо. Я много лет жил в лесу, я умею прятать следы, я умею ходить неслышно, а ты? Вдвоем нас поймают быстрей, а один я как-нибудь выскользну.

– Что, бежать собрался? – раздался голос с кровати Иллариона.

Лешек посмотрел в его сторону и презрительно хмыкнул – Илларион-то точно его не остановит.

– Я всегда знал, что ты нашего Бога не любишь, – прошипел Илларион в ответ на его усмешку, – Миска, эй, Миска! Проснись! Алексий бежать собрался, а ты дрыхнешь!

В ответ на его слова проснулись все послушники, кроме Миссаила, и некоторые повскакали с постели. Лытка поднялся и неспешным шагом подошел к двери.

– Отсюда никто не выйдет до рассвета, вы поняли? Никто, кроме Лешека.

– Да? А если я сейчас начну орать? – захохотал Илларион, – весь монастырь сбежится.

– А тебе я уже говорил – выгребные ямы будешь чистить. До конца дней, – Лытка угрюмо приподнял верхнюю губу.

Илларион скривился и изрядно толкнул Миссаила в бок:

– Просыпайся, надзиратель хренов!

– Что тебе надо, придурок? – Миссаил открыл глаза, сел на кровати и осмотрелся вокруг.

– Он уходит! Он из монастыря убегает! А ты дрыхнешь!

– Да пусть идет куда хочет, все равно замерзнет, – Миссаил зевнул и хотел лечь обратно.

– Да ты что! Нас завтра всех под плети положат, за то что не донесли! – Илларион снова пнул его в бок.

– Тебе полезно, – многозначительно сказал со своей кровати высокий послушник, имени которого Лешек так и не узнал.

– Ребята, да вы что! Он нас всех подставить хочет, а вы тут сидите и молчите? Он Бога нашего не любит!

– Да, не люблю, – Лешек вдруг поднял голову, – ненавижу вашего бога, слышите?

Он рванул в сторону застежку подрясника, и хлипкая ткань лопнула, обнажив его грудь.

– Илларион, да успокойся ты, наконец, – подал голос еще кто-то, – пусть он идет, что тебе, жалко, что ли? Плохо ему здесь, неужели не видно?

– Да видно, видно! – прошипел Илларион, – нам, значит, здесь хорошо, а ему плохо! Чем он лучше нас, а?

– Так собирайся, и с ним иди, кто тебе мешает, – зевая, сказал Миссаил, – оба и замерзнете.

Лешек до конца разорвал ворот подрясника и скинул его на кровать, брезгливо морщась.

– Лешек, – вдруг позвал его Ярыш, – Лешек, ты правда ненавидишь нашего Бога?

– Правда, – с улыбкой ответил тот.

– Но почему? За что?

– За то, что он ненавидит жизнь.

– И ты совсем его не боишься?

Лешек рассмеялся – радостно и спокойно.

– Совсем. Он ничего мне сделать не может. Вот, смотри, – он рванул с груди бечевку с крестом, и швырнул на пол.

Послушники ахнули в один голос, крест звякнул об пол, и Лешек припечатал его сапогом – мягким, удобным сапогом, который сшил ему колдун.

– Он убил не всех богов на небе, и там есть, кому за меня заступиться, – усмехнулся он, и потянулся за рубашкой, вышитой изображениями зверей и птиц.

В гробовой тишине он оделся, подпоясался, натянул на голову треух и привязал к поясу узелок с крупой и огнивом, не выпуская кристалла из руки.

– А смотри-ка… – разочаровано протянул Ярыш, – никакого грома…

– И вправду, – удивленно посмотрел на потолок Илларион, – может, Иисус ждет, когда он на улицу выйдет?

– Прощайте, ребята, – улыбнулся Лешек, – никакого грома не будет.

Он подошел к двери, около которой замер Лытка.

– Лешек, – тот пожал плечами, – я буду молиться за тебя, слышишь?

– Не надо. Лытка, ты… Ты для меня как брат. Я всегда любил тебя, и всегда буду любить. Прощай.

– Прощай, – тихо сказал тот, стиснув зубы, словно от боли, – никто не выйдет отсюда до рассвета. Иди спокойно.

Они обнялись, коротко и крепко.

Метель закружила Лешека, как только он открыл дверь на улицу. Никто не найдет его следов. Куда теперь? Домой? Лешек на секунду представил себе, что за поворотом Узицы увидит не теплый дом с освещенными окнами, а пепелище, присыпанное снегом… Нет. В Пельском торге его начнут искать прежде всего. Он пойдет совсем не туда, где его ждут. Он пойдет к Невзору, на юг. Старый волхв знает, что делать.

Ветер с Выги распахнул тяжелую калитку ему навстречу, едва Лешек отодвинул засов, словно приглашая идти вперед. Обитель спала, и никто не видел, как он шагнул через ее высокий порог.

Авва уснул быстро, Дамиану же не спалось. Он нарочно лег так, чтобы не видеть пойманного певчего – взгляд его переворачивал архидиакону внутренности. Он уже получил отпущение грехов за его смерть! Еще двенадцать лет назад! И тогда он убил невинного ребенка, а сейчас перед ним – враг Пустыни, внук поганого волхва, проклятый язычник! Вор и негодяй!

Нет, его глаза не остановят Дамиана! Смерть его запомнит вся братия, запомнит надолго, как хороший урок оставшимся в живых – вот как Бог накажет всякого, кто посмеет хулить его имя!

Бог? Дамиан сник и затосковал: слова аввы, от которых он хотел отмахнуться, не давали ему покоя. «Перед тобой лежит подарок одного из этих истуканов, а ты продолжаешь сомневаться в их существовании?» Недальновидный болван… Наверное, так и есть. И что тогда? Если Бог – не один, если ему нужны людские души, и ему неважно, каким путем он их получит, что это означает? Что есть обещанный рай, а что – пугающий ад? И есть ли между ними разница?

Действительно, недальновидный, легкомысленный болван. Кому он поверил? Приютским воспитателям? Или маленькой лживой книжонке, под названием Евангелие? Он еще подростком сделал для себя вывод: можно грабить, убивать, творить любые беззакония, услаждать плоть. Главное – вовремя покаяться. Он слышал рассказы о блудницах и разбойниках, вовремя обратившихся к церкви, и эти рассказы согревали ему сердце. Раскаявшийся грешник Богу милей, чем праведник, всю жизнь служащий ему верой и правдой. Главное – вовремя покаяться. Дамиан собирался покаяться, может быть даже – принять схиму, но потом, потом, когда старость возьмет свое, усмирит бушующие в сердце страсти, обуздает честолюбие.