Девушка с характером (СИ) - Якобс Анне

– Вы отвлеклись, господин Мельцер, – прервал священник его повествование. – Не ходите вокруг да около. Ближе к делу!

Никто никогда раньше не осмелился бы одернуть Иоганна Мельцера подобным образом. Но теперь он покорно кивнул и скользнул по Лейтвину усталым взглядом.

– Под моим руководством фабрика процветала, но партнер вскоре стал мне обузой. Дела его не очень интересовали, да и с деньгами он обращаться не умел. Он был до мозга костей техником, вечно ковырялся в машинах и постоянно хотел их усовершенствовать, в то время как мне нужно было выполнять обязательства по контрактам. Одним словом, через два года после моей женитьбы – в 1890 году – мы окончательно рассорились, и Буркард одномоментно исчез из города. Поначалу я беспокоился, его могли использовать конкуренты, однако этого не произошло. Он тратил свои деньги в разъездах, жил вроде бы в Англии, Швеции, потом во Франции. Вернувшись в Аугсбург, он привез с собой женщину, Луизу Хофгартнер – художницу, с которой познакомился на Монмартре. Он любил ее. Они сняли квартиру в Нижнем городе и планировали жить на доходы от фабрики. Буркарду как-никак принадлежала половина производства, а прибыль между тем была немалой, что главным образом объясняется моей деловой хваткой и неустанным тру…

– К делу, господин Мельцер! – опять вмешался пастор.

Иоганн Мельцер тяжело задышал, но повиновался требованию Лейтвина и стал продолжать:

– Вскоре я пожалел, что взял его себе в партнеры: он начал изобретать какую-то ерунду, деньги для этого брал из казны предприятия. Я думал о фабрике, стремился снизить риски, фабрика была делом мой жизни. Поэтому долю Буркарда я потихоньку прибрал себе.

Мельцер замолчал, вытер рот и попросил пить. Пауль вскочил, налил из графина в стакан воды, подал отцу. Вода вытекала у него изо рта и капала на рубашку.

Выпив полстакана, он дрожащей, будто от тяжести рукой вернул его Паулю.

– Я договорился, что он уступит мне свои акции за несколько марок, – еле ворочая языком, произнес Иоганн. – Я давно уже знал, что Якоб пил, и почем зря использовал его слабость в своих целях. Угощал вином, потом пивом – ему хватало малого. В таком состоянии он подписывал все, что я ни подсуну. Но Буркард был доброй овечкой, он доверял мне, не мог предположить, что я – его друг и партнер – окажусь подлым жадным проходимцем…

У Пауля появилось ощущение, что он стоит на краю пропасти. Его отец, которого он уважал, несмотря на всю его строгость, оказался тем, кто может злоупотребить доверием партнера, да еще столь коварным способом. Хуже того: лишив отца Мари средств к существованию, он таким образом лишил их и саму Мари, и ее мать. Пауль не смел посмотреть на Мари.

– Дальше! – Пастор был неумолим.

– Она забеременела и ради ребенка согласилась на замужество, хотя после Монмартра у нее были какие-то странные представления о свободной любви и прочем безобразии. Я тогда не знал, насколько плох Буркард, а он был плох, поэтому о гражданском браке речь уже не шла. Церковное венчание преподобный Лейтвин совершил в своей квартире, и Буркард умер сразу через несколько дней. Я тогда испугался и раскаялся, оплатил похороны и даже заказал надгробный камень. Заботился и о художнице, добывая ей через знакомых хорошие заказы. Когда родился ребенок и она восстанавливалась после родов и не работала, я понемногу давал им денег.

Мари прищурилась и пристально смотрела на Иоганна Мельцера.

– Но потом вы все у нее забрали, – сказала она ледяным тоном. – Из-за каких-то чертежей, которые она не хотела отдавать.

Его ошеломила ее осведомленность. Да, через несколько лет машины Буркарда стали барахлить, и Мельцер вспомнил, что тот, кажется, работал над усовершенствованием.

– Я проклинал себя, что на озаботился этим при жизни Якоба, он все бы отдал без разговоров. Но не она. Не важно, что я находил ей заказы и оплачивал квартиру, – она не отдала ни бумажки. Тогда я разозлился, приказал описать ее имущество, вынести из квартиры всю мебель и вещи, но она не покорилась. Она смеялась мне в лицо, говорила, что чертежи я все равно не получу, даже если я в сговоре с самим дьяволом.

– У нее для этого были все основания, – подала голос Мари. – Моя мать знала, что вы сделали с отцом.

Иоганн Мельцер не прореагировал на ее упрек, он принял его и мрачно взглянул на Мари.

– Я больше о ней не заботился и плохо говорил о ней знакомым, поэтому и работы она лишилась. В один прекрасный день придет, – думал я, – будет ползать на коленях, хотя бы ради ребенка. Но не пришла, предпочла голодать и мерзнуть. Два года спустя она, видимо, зимой заработала себе воспаление легких. Топить комнату было нечем, не на что. Потом – туберкулез, от которого она и умерла.

Пауль знал, что чувствует Мари, и с болью смотрел в пол. Ее мать не умерла бы, не забери у нее Мельцер все вещи…

И как Мари сможет теперь забыть это все его семье? Он с сестрами благополучно жил на вилле, в абсолютном достатке, Мельцеров считали в городе уважаемыми людьми.

Иоганн Мельцер устал, говорил с трудом, заикаясь. Когда Лейтвин привел его тогда в Нижний город, он очень испугался, не думал, что Луиза может умереть. И тогда он отправил в приют ребенка – Мари, но ежегодно делал приюту щедрые пожертвования, чтобы малышке жилось хорошо…

– Мари… – Он, наконец, умоляюще посмотрел на нее.

– Я… все… рассказал… правду. У меня… перед тобой… и твоими родителями… большой грех, в чистилище меня… ждут пытки. Ты можешь меня… простить?

Комната поплыла у Пауля перед глазами. Что он требовал от Мари? Насколько великодушной должна быть эта молодая женщина, чтобы простить ему такое?

Тон Мари был твердым и непривычно холодным:

– Надейтесь, что Господь простит вас, господин Мельцер. Потому что я этого не сделаю!

52

– Мари!

Она вскочила и побежала к двери. Пауль хотел бежать за ней, но его преподобие остановил его:

– Пусть идет, Пауль. Ей нужно осознать все услышанное.

– Но я не могу оставить ее сейчас одну.

Пастор энергично затряс головой и крепко взял Пауля за руку.

– Позаботьтесь лучше о себе, Пауль, – посоветовал ему Лейтвин. – Вам тоже довелось услышать вещи, которые трудно понять. Наказание и справедливость – Господа промысел. Но мы – грешные люди – должны учиться прощать.

Пауль почти не слушал: в проповедях он сейчас нуждался в последнюю очередь. Он высвободился из рук пастора и поспешил в коридор вслед за Мари. Он побежал к служебной лестнице, но девушки там не было, но на четвертом этаже услышал, как хлопнула дверь. Она спряталась в своей комнате?

– Мари! Давай поговорим. Прошу тебя, Мари!

Ответа он не услышал, но в коридоре началось какое-то движение. Мать и сестры вышли в коридор, боясь, что опять что-то стряслось.

– Пауль! Что случилось? Скажи нам что-нибудь, иначе мы умрем от волнения.

Он оставил идею бежать на четвертый этаж. Это выглядело бы более чем неподобающе, ведь в комнатах прислуги хозяевам делать было нечего. Не мог он идти в спальню Мари.

– Ничего страшного, мама, – соврал он. – Папе лучше, ты можешь пойти к нему.

– Но почему Мари убежала?

Подошли Элизабет с Китти, и Паулю срочно пришлось придумать какую-то причину.

– Папа рассказал Мари, что она дочь Якоба Буркарда – его бывшего партнера.

– Ах, – прошептала Алисия. – Ты ведь так и думал, Пауль. Бедная девочка, должно быть, совершенно сбита с толку.

– Конечно. – Пауль был рад, что такое объяснение оказалось достаточным для матери. Но, к сожалению, оно не устроило Китти.

– Но… но ведь это же чудесно, Пауль, – воодушевилась Китти. – Этот Буркард был случайно не изобретателем или конструктором? Господи, отец Мари – изобретатель. И почему ей рассказали только сейчас?

– А зачем было делать из этого такую тайну? – поинтересовалась Элизабет. – Так ли уж это важно, что Мари надо было звать к постели больного?

У Пауля не было желания погрязнуть в дальнейшем вранье, и он коротко ответил, что не знает.